Офицеры. Книга первая. Излом

Да, рос авторитет Рэма и среди командиров. Ему время от времени стали поручать выполнение отдельных задач, требующих к себе особого отношения, проявления настойчивости и умения, перестав доверять таким щелкоперам, как Кучеренко, умеющим только четко рапортовать: «Есть! Так точно! Будет сделано!» и при этом ловко щелкать каблуками до блеска начищенных сапог. А потом приходилось все переделывать за ними или делать заново, затрачивая при этом уже куда больше сил и времени.

Во многом Рэму помогало то, что он, прежде всего, старался себя поставить на место других, перед тем, как принять решение. Хотя бы мысленно представить себе на мгновение то, как он сам бы отнесся к этому, если бы приказали ему…

Опытные преподаватели старались на всех своих занятиях прививать курсантам умение мыслить самостоятельно. Учили их тому, как от простого идти к сложному, от частного – к общему. Хорошо зная принцип действия одного механизма, иногда бывает достаточно усвоить особенности действия другого механизма, и можно им свободно пользоваться. Зная устройство одного базового орудия, достаточно только уяснить для себя особенности устройства любого другого. Вот так все, оказывается, становится легко и просто. Зная, как действует в обороне или при наступлении обычный взвод, легко, увеличивая размеры и масштабы выполняемых задач, перейти к действиям роты, батальона, полка.… Тот, кто способен это уяснить, чувствует себя вполне уверенно на любых тактических занятиях.

Вопросы, изученные в ходе теоретических занятий в теплых уютных классах, требовали обязательной их отработки на практических занятиях с выездом в учебный центр. К своему первому выходу в поле все готовились с особенной тщательностью. Все было готово и радовало глаз довольных командиров и преподавателей. Но тут вмешалась погода и смешала все карты. Уже месяц, теплая и сухая, вселяя радужные надежды на веселую и добрую прогулку на свежем воздухе. И начало утра было таким погожим. Пока грузились, выстраивали колонну и выезжали за училищные ворота, светило ласковое осеннее солнышко. Но стоило ненамного отъехать от города, как резко задул порывистый леденящий ветер, иссиня-черные тучи заволокли все небо, вокруг мгновенно потемнело, и, немного погодя, повалил густой снег, первый в этом году и, как оказалось потом, последний. Вот повезло, так повезло…

– У, зараза! – не сдержался боец сквозь болючие слезы после того, как растянулся во весь рост, спрыгивая с борта автомобиля. Нога поскользнулась, не найдя привычной твердой опоры. – Не мог еще недельку подождать!

Наверное, не мог. Скорее всего, просто не захотел. Снег шел целый день. Огромные снежинки залепляли глаза. Они нагло и бесцеремонно забирались за короткие воротники шинелей, враз ставших колючими и жесткими. Мокрый снег быстро превратил сухие и хорошо укатанные полевые дороги в непролазную грязь. Чертов суглинок…

Тематика тактических занятий не предусматривала присутствия на поле автомобильной техники. Орудийные расчеты тянули пушки на себе, накрест обвесившись лямками буксировочных шнуров, муравьиной кучкой облепив задранные как можно выше вверх станины, дружно навалившись на скользкие, погрязшие в липкой жиже колеса.

– Раз-два, взяли! Тяни, мать твою!..

– Грязь, грязь лопатой с колес сбивай! Не стой, раскрыв зенки…

– Пошла-пошла, родимая…

К концу занятий все вымокли и вымазались с головы до ног. Короче говоря, буквально всего за несколько часов вкусили романтики…

Конечно же, по коварному замыслу небесной канцелярии на следующий день должен был ударить весьма неслабый мороз. А как же еще иначе. Невысохшая за ночь и непросохшая толком одежда на пронизывающем ветру моментально задубела и стала колом, добавив ошалевшим от свалившихся на них разом кучи невзгод курсантам дополнительную порцию неприятных ощущений. Строй стоял, вернее сказать, подпрыгивал на месте, выстукивал окоченевшими ногами немыслимую дробь, пытаясь хоть как-то согреться, пропуская при этом мимо ушей объяснения преподавателя.

– Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать… – выстучал кто-то зубами, больше от отчаяния.

– Счас, тебе поддадут и еще добавят, – не заставил ждать себя злорадный смешок. – Подставляй…

– Сейчас бы в погребок куда закатить, кофейку горячего с коньячком…

– Счас, будет тебе и ванна, и кофе, и коньячок в придачу…

Самой желанной в этот день была команда на перерыв, а верхом блаженства усталый выдох подполковника: «Конец занятия!». Горячий обед огрел не только желудки, но и упавший, было, воинский дух.

На третий день потеплело, и руководители занятий сумели достигнуть своей цели – практически отработать все вопросы, изученные на зимних квартирах, довести до полного автоматизма выполнение команд: «Орудие к бою!» и «Отбой», вдоволь потренировать курсантов в наводке орудий на цель. Но грязи при движении столько налипало на колесах, что приходилось постоянно откидывать ее с помощью лопат.

– Господи, да, когда же все это закончится?!

– Когда вперед ногами вынесут. Ха-ха-ха…

Четвертый день – последний. Природа, кажется, тоже прознала про это. К обеду выглянуло солнце и уже не покидало свое место на небосводе на всем пути возвращающегося в пункт постоянной дислокации четвертого дивизиона курсантов. Снова, как и прежде, установилась сухая и теплая погода, дав возможность немного потрепанным ею ребятам привести боевую технику в порядок, очистив и отмыв ее от грязи, и отмыться самим.

Таким самым незатейливым образом природа проверила будущих офицеров на психологическую устойчивость и прочность. Кто-то там наверху постоянно проводил эксперименты над этим только что созданным дивизионом. А ведь была еще и новая переходная программа обучения.

2

Рэм задумчиво смотрел на часы, показывающие около часа ночи. Сегодня, точнее сказать, в эти сутки он дежурил по батарее. Вообще-то, была не его очередь. Но просьба комбата – это закон. На утро ожидался приход начальника училища. Генерал редко когда посещал подразделения, и поэтому это каждый раз становилось событием, к которому всегда заранее и основательно готовились. Каждый командир старался показать свое родное подразделение в лучшем свете. На этот раз честь представлять батарею выпала ему. Ну, раз надо, значит, надо. «Всего-то дел – произвести одними силами наряда генеральную уборку помещений», – усмехнулся Рэм. Но к этому времени основное было уже сделано: полы выдраены и густо намастичены, весь кафель отмыт. Все, что только может блестеть, начищено и блестит. Остальной марафет будет наведен уже после завтрака, когда все курсанты уйдут на занятия. Тогда все, что можно выровнять, будет, словно по ниточке, полы натерты до блеска, пыль отовсюду, куда может ненароком достать рука начальника, протерта. А пока не мешало бы и отдохнуть.

Подойдя к своей койке, дежурный снял сапоги, расслабил поясной ремень – большего ему не позволял устав, и устало откинулся на подушку. Тяжело, конечно, хотя такое для него уже не в первый раз. На память ему тут же пришел случай, когда они за одну ночь перед самым началом московской инспекции еще в суворовском училище умудрились-таки выкрасить весь длиннющий коридор в учебном корпусе. Утром, когда по нему прошлись проверяющие, везде было убрано, чисто и вовсю пахло свежей краской. Запах краски – это первый и самый верный признак начала любой проверки в войсках.

Чтобы отогнать эти навязчивые и мешающие заснуть воспоминания, Рэм попытался переключиться на другие, более приятные мысли. И сразу, как по заказу, перед глазами возник милый его сердцу образ Дины. На душе стало спокойнее. Он вспомнил, как писал девушке длинные письма после ее отъезда, получая на них лишь короткие однозначные ответы, переживал из-за этого, злился, не находил себе порой места, не зная, что и подумать. Так и мучился, пока в конце октября не получил телеграмму: «Хочешь увидеть, ответь да». И подпись: «Стрелец». Конечно же, он хотел ее увидеть, он очень хотел ее увидеть. Помчался на почту и телеграфным переводом послал ей сто рублей с маленькой припиской: «Да». Там еще на него посмотрели, как на больного, – нормальные люди на их почте деньги получают, а не наоборот. А ему было на их взгляды далеко и глубоко…