Пропавшее кольцо императора. II. На руинах империи гуннов

– Ты чего? – приподнявшись, он тупо уставился на свою служанку очумелыми, ничего непонимающими глазами. – Чего тебе Ойсылу?

– Твоя моя господина. Мой твой косточка греть.

– Ты чего мелишь? – возмутился старик.

– Мой Тунгут сказать: твоя болеть, умирать, мой голова отрезать, на палка вешать, птичка кусать…

Одиночная слезинка робко выкатилась из задрожавших длинных и пушистых ресничек. До сих пор от зловещего свиста, вырывающегося из уст Тунгута, по ее хрупкому тельцу пробегала крупная дрожь.

А ей шибко понравился ее новый хозяин. Человек, поющий таким проникновенным голосом, по ее мнению, просто не мог быть плохим. В какое-то мгновение ей вдруг показалось, что в нем она приобретет столь необходимую любой бесправной рабыне-служанке надежную опору…

Глядя на девушку, Кумеш испугался. Он и сам никак не мог понять, чего именно опасался больше всего. То ли он переживал за дальнейшую судьбу своей служанки, случись с ним что-то, то ли он думал о том, что давно уже он не ощущал рядом с собой тугого юного женского тела, от которого исходило необъяснимое словами томящее очарование.

Приподнявшись, Ойсылу ловко скинула с плеч халат, и он бесшумно заструился вдоль всего ее долгого тела к ее голым ступням, мягко опав неровным полукругом.

– Твоя господина, твоя не должна мой прогонять, – едва-едва слышно прошептала девушка и юркой змейкой скользнула к нему под покрывало. – Мой твоя шибко любить…

Словно за одну ночь помолодевший, Кумеш на следующий день по-молодецки распрямил плечи под одобрительными взглядами того самого человека, что накануне отвел его в новое жилище.

– Рядом с юностью, – хмыкнул Тунгут, – и сам молодеешь…

В тот же день Кумеш, будто сбросив с себя лишние десяток-другой годков, почувствовал небывалый прилив сил, что без устали осматривал кладовые с оружием. Весело звенел его затвердевший голос.

Кипучая энергия мастера лилась через край, заставляла шевелиться и всех его помощников.

– Моя господина устала, – тоненькими серебряными колокольчиками встретил его взволнованный голосок девушки-подростка, с нетерпением поджидавшей его возвращения. – Твоя чай кусать, вода пить…

Над разведенным огнем в начищенном до блеска бронзовом котле, подвешенном под высоким железным треножником, аппетитно дымилось наваристое кушанье. Рядом на каменном приступке стоял накрытый толстым войлоком чан с нагретой для умывания водой…

Когда они укладывались спать, служанка привычно скользнула под толстое покрывало, вытянулась и крепко-крепко прижалась к Кумешу своим горячим и трепетным телом, уперлась в него двумя острыми комочками нежной плоти.

– Мой твоя любить, шибко любить…

– Стар я, Ойсылу, – усмехнулся Кумеш, не желая верить девичьему столь скоропалительному признанию. – Не смеши меня…

Думалось старику про то, что у них огромная разница в возрасте. Да и знают они друг друга всего да ничего.

– Твоя не старая, – донесся до его ушей проникновенный шепот. – Твоя шибко уставшая. Мой твоя тоска прогонять, душа согревать…

Тонкие девичьи пальчики бережно и ласково прошлись по лицу старика, любовно разглаживая морщины…

Катящийся по звездному небосводу молодой месяц-серп шаловливо заглянул в небольшое отверстие для отвода вьющегося дыма. И он стал невольным свидетелем происходящего таинства, смущенно отвернулся, забежал за темное облачко, вздохнув, решил передохнуть…

В темном уголочке завел, было, заливистую трель сверчок, но быстро замолк. Сверкнули в темноте глазенки промелькнувшей полевой мыши.

– Ах! – упругой дугой вздымалось в крепких руках кузнеца юное девичье тело. – Моя господина! Мой умирать…

К наступившей зиме Ойсылу ходила с округлившимся животиком. А вот весной Кумеш держал на своих руках крикливый комочек, отчаянно подергивающий своими ручонками, то одной-другой попеременно, а то и обеими одновременно, а времена сучащим и кривоватыми ножками.

Кормящая мать не успевала справляться и в помощь ей по хозяйству прислали новую каракыз.

– Хозяина! – затараторила девка. – Мой Тунгут твоя присылать…

Нахмурилась Ойсылу и сразу указала рабыне на ее место у порога, и близко не подпуская ее к своему господину, который после рождения ребенка стал ее мужем, а она – его законной женой.

Глядя на своих женщин, Кумеш прятал усмешку в седых усах. Ему, по большому счету, и одной Ойсылу было больше, чем достаточно.

Но если повелитель тюрков добр к нему, даже не стоившему столь высокого внимания, то ради чего он должен отказываться.

– Подвинься! – велел он Ойсылу и поманил к себе новую девушку.

Теперь кузнецу больше не казалось, что он стар и ничего хорошего впереди его уже не ждет…

Непонятное оживление, пробежавшее по всему лагерю, оторвало его в тот день от привычных дел. Его любопытное ухо вытянулось в сторону шума, и он, помогая своему с годами ослабевшему слуху, ходко двинулся к шатру повелителя. Кого-то все очень ждали…

Но прошло еще довольно времени, пока вдалеке не появились послы. Они неторопливо двигались по степи, сопровождаемые большим отрядом всадников с разноцветными флажками на длинных копьях…

– Едут! Едут!

В северном Китае разразилась война. Правитель Восточной империи Вэй, Гао Хуань, после заключения союза с ханом жужаней Анахуанем и тогонским царем Куалюем напал на Западную империю Вэй.

В поисках сторонников император Вэнь-ди вспомнил о второй год безвылазно сидевшем у них посольстве тюркского князя и направил Ань Нопаньто к Бумыну для установления дружественных отношений.

– Подобный Солнцу Повелитель Поднебесной… – напыщенный от самой подошвы сафьяновых сапог до верхушки колпака китаец на память перечислял все титулы императора.

Затаив дыхание, выслушал Бумын витиеватую речь ханьского посла, зачитывающего длинное послание китайского императора. Повелитель Поднебесной признавал государство тюрков. С прибытием посольства между двумя державами устанавливались дипломатические отношения.

– Китайцы привезли договор! – радостная весть просочилась сквозь шелковую материю шатра, вырвалась наружу.

По всему лагерю разнеслись восторженные вскрики.

– Победа! Победа! – кричали воины.

Тюрки, радующиеся, как малые дети, крепко обнимали друг друга и поздравляли: «Теперь наша государство будет процветать! Ведь к нам прибыли послы великой державы!».

– Великий император… – Ань Нопаньто, вальяжно развалившийся на мягких подушках, приступил к витиеватому и несказанно запутанному изложению текста присланного договора.

Осторожный Бумын прекрасно понимал, что он проявил крайнюю нелояльность по отношению к своему сюзерену, ища поддержки у китайской стороны. И он проявит еще большую, отправив в столицу Западной Вэй, Чаньань, новое ответное посольство с богатыми дарами, закрепляя союз с врагом своего господина.

Но он хорошо чувствовал и настроение своего многострадального народа и понимал, что это их, может, единственный шанс приобрести независимость от жужаней и свободно вздохнуть полной грудью.

– Скажи, посол, чем сможет помочь нам император Поднебесной в борьбе с жужанями? – задал он мучивший его вопрос.

– Наша империя столь велика и могуча…

Хитровато поблескивая своими маленькими и узкими глазками, китаец пространственно пустился в далекие рассуждения о самой выгоде союза могущественной империи с таким народом, как тюрки, о которых никто не знает. А с этого дня о них будут знать и все начнут бояться…

И тогда Бумын принял решение сохранить все в строжайшей тайне, тем самым предопределяя на два с половиной десятка лет восточную политику тюркской державы как союзницы Западной Вэй и ее прямой наследницы Бэй-Чжоу, направленной против Северо-Восточного Китая, где с 550-го года укрепилась династия Бэй-ци.