Таежное смятение чувств. III. Полет

– Вас хотели отправить на задворки, в район Филей и к черту на кулички, но я вовремя подсуетилась, пробила для вас хатку рядом с нами на Кутузовском проспекте. Правда, за это пришлось уступить им в количестве комнат и в размерах квартирки, но вам на двоих пока и этого вполне будет достаточно…

Вскоре Зимин приступил к работе в аппарате ЦК, и Вероника со счастливыми глазами встречала любимого мужа, когда он по вечерам возвращался в небольшую служебную квартиру, выделенную ему, как особо ценному специалисту.

Но перед тем как устроиться на новом месте работы Борису все же еще разок пришлось слетать в далекую Сибирь, чтобы забрать все документы по месту прежней учебы, упаковать все свои пожитки и отправить их в Москву багажом.

Летел Зимин пассажирским рейсом. В тесноватом и душноватом салоне, через пару рядов кресел, сидели перед ним две то ли шведки, то ли норвежки. Из-за некоторого удаления Борис сразу и не разобрал их искаженно вульгарный немецкий диалект. И сразу ему на память пришел полет в Гамбург. Прикрыв глаза, Борис с улыбкой на губах окунулся в не столь далекие воспоминания…

Глава 2. В самолете

Огромный воздушный лайнер ровно гудел своими реактивными двигателями на высоте в десять с половиной тысяч метров.

В кристально чистом арктическом холоде, за толстенными стеклами круглых иллюминаторов, в ослепительном солнечном свете плыли под ними величественные айсберги, и где-то далеко внизу, ниже сплошной гряды льдистых облаков, оставалась земля.

– Хочешь, Поля, посмотреть на дивную красоту? – предложил соседке молодой парень лет двадцати.

– Даже, Зимин, и не предлагай! – прикрыла Пелагея обморочно свои изумительно красивые глаза. – У меня до сих пор сердце в пятках сидит! Шторку свою, Зимин, прикрой!

В подсознании Красновой прочно утвердилась озвученная командиром корабля высота, на которой проходил их полет. Мелко вибрирующий пол лишь добавлял остроты ее ощущениям и не вселял в молодую женщину радужного оптимизма.

Ей непривычно было ощущать себя летящей высоко в поднебесье. До этого она и на поездах никогда в своей жизни не путешествовала, каталась лишь на электричке.

– Если бы не ты, Зимин… – стукнула Пелагея пребольно Бориса кулачком по его колену, – сидела бы я сейчас дома и ни о чем таком и думать не думала бы, и не трусила бы зайцем!

Приблизившееся к ним с высотой яркое солнце быстро согрело салон, мягко вдохнуло в него живительное тепло. Стало комфортнее и намного уютнее. Пассажиры начали избавляться от привязных ремней, поудобнее откидывали спинки мягких кресел.

То тут, то там зашуршали разворачиваемые газеты, розданные двумя очаровательными стюардессами с бодрыми и успокаивающими улыбками на их нежных личиках.

На их ровные и стройные бедра заглядывались все сидящие у прохода мужчины, пленялись их удивительной красотой.

– Володька! – шикнула Пелагея на своего мужа. – Ты не туда, мой дорогой, смотришь! У меня же ноги не хуже, чем у этих вешалок сорок второго размера! Не зли меня! Ты меня знаешь…

Досасывая взлетную карамельку, мужчина философски заметил, не меняя своей заинтригованной позы, негромко произнес:

– Полюшка, ты у меня всегда под рукой, и на тебя я еще успею всегда посмотреть! А эти воздушные феи через два часа исчезнут в аэропорту Гамбурга и навсегда растают в моей памяти…

Ярко вспыхнув, Краснова потянулась к мужу, прошипела:

– Шатов, ты у меня сейчас договоришься! Лишу тебя вечернего стриптиза, будешь у меня знать! Я уже не говорю про остальное! Останешься без сладкого блюда…

– Молчу я, Полюшка, уже молчу! – повернул проштрафившийся муж повинную голову в сторону жены. – Это Борис во всем виноват! Если бы не Зимин, то я бы никуда не летел, ни на кого бы не смотрел, только бы на тебя одну целыми днями и ночами напролет и глядел! Ты же меня, Полюшка, знаешь…

Освобожденное чувство самой полной оторванности от всего домашнего и будничного, первоначально возникшее еще на вокзале, когда они втроем скорым поездом отправлялись в Москву, раскованно и приятно будоражило, бурно веселило кровь среди благостного рая почти по-домашнему уютного воздушного салона, ярко осиянного благосклонными и ласковыми улыбками длинноногих бортпроводниц, непорочных ангелов-хранителей их душевного покоя высоко в небе среди приглушенного рева мощных реактивных двигателей.

– Лепота! – приложился Владимир в знак примирения губами к руке обожаемой им супруги. – Летим…

Втроем они летели на международную выставку.

Перед ними сидели три немки, пожилые туристки, гостили они в Союзе по турпутевке. Европейки особо не заморачивались, отчаянно дымили дорогими дамскими сигаретками, небрежно тыкали ими в сторону воздушно-легкой занавески впереди их первого салона, искали глазами ушедших стюардесс.

Немки громко разговаривали, не думали о том, что их кто-то еще может услышать, или попросту начхали на все и на всех.

Сквозь гудящий звон работающих двигателей Борис не сразу разобрал, но вскоре уловил суть их разговора. Пожилые дамочки на разные лады обсуждали свои похождения по московским барам. На их непредвзятый взгляд, секс в СССР, несмотря на все обратные по этому поводу заявления, все же существовал…

– Зимин! – повернулась Пелагея к Борису. – Тебя что, в школе не учили, что нельзя подслушивать чужие разговоры?

– Извини, Поля, я успел закончить только пятый класс и больше в школе толком не учился! – хмыкнул Борис.

– А как же ты это, Зимин, поступил в наш институт? – потянулся Шатов всем корпусом в сторону окошка, удивленный его словами. – Поделись-ка своим ценным опытом! Меня хорошо знакомая тебе Виктория Игоревна каждый день пинком под зад в школу гнала! Как на каторгу ходил…

В отличие от Владимира, его жена была немного в курсе этой самой нетривиальной истории, саркастически улыбнулась, прижала пальчик к своим милым губкам и сдала Зимина:

– Один бездельник по взаимному соглашению с одной дамочкой заделал ей ребенка, а та, будучи школьным завучем, выписала оболтусу липовый аттестат. А тот парень вовсе был и не дурак, взял и поступил в техникум в Зареченске. А когда был на стажировке у нас, нашел он себе родню, присосался к ним пиявкой, по блату его в институт и перевели!

– Да ну тебя, Полюшка! – протянул недоверчиво Шатов. – Так не бывает! Нарочно ты все придумала…

– У нашего Зимина все бывает! – посмотрела молодая женщина с усмешкой на своего соседа справа. – Чего молчишь, как сыч, словно воды в рот набрал? Скажи, что я не права!

Почесавшись в затылке, Борис укоризненно качнул головой, недвусмысленно покрутил пальцем у виска и попенял ей:

– Ты еще, Поля, на выставке всем об этом расскажи! Это же все не просто так! Человека ты подставишь, под статью его подведешь, мне всю судьбу переломаешь! Это ей, Володька, твоя мачеха, видно, сболтнула. Ну, Виктория Игоревна! Язык у нее без костей…

Пытаясь перевести разговор на другую тему, Пелагея делано зевнула, посмотрела в сторону туристок и поинтересовалась:

– Зимин, ты у нас, говорят, из полиглотов. Про что у нас нынче талдычит народ всякий и сплошь и рядом иноземный?

По достоинству оценив ее уловку, Борис включился в ее игру и охотно подыграл, выдвинул альтернативную версию перевода:

– Наши немки ахают и охают, на все лады твердят, что умирают они от напавшего на них зверского голода! Говорят, что они еще с утра лишь перекусили в «России» и им не мешало бы хорошенько подкрепиться. Они из Мюнхена, баварский акцент…

– Очаровательные создания! – хмыкнула Пелагея. – Только о еде и думают! Задницы себе неподъемные наели, Европа…

Задумчиво почесав щеку, Борис высказал свое мнение:

– Хорошо жить немцы стали. Жируют на нашем дешевом газе и на нашей дешевой нефти. Нам они свою продукцию втридорога продают. Оттого и зажрались господа капиталисты…

– Неплохо было бы закусить холодной курицей! – зашевелился и Владимир от разговора про еду. – И у меня кишки начинают липнуть к позвонкам и урчат от страха перед голодной смертью.

Глядя на мужа с усмешкой, Краснова его подколола:

– Кому что, а вшивому баня! Нечего было у стюардессы коньяк клянчить! Бахнул сотку, а теперь ему закусь подавай!

– Грешен, Полюшка! – вздохнул покаянно Шатов. – А холодная курица после коньяка – это вещь в самолете чертовски незаменимая! И сытость дает, и на вкус приятно…

Расстегнув привязной ремень, Владимир наклонился к проходу и посмотрел в сторону занавески, помялся, решился и сказал:

– Схожу, посмотрю, что за туалеты на борту. Интересно, ни разу не видел! Если, как в поезде, все в дырку и на рельсы, то кому-то на голову золотой и солененький дождик прольется!

– Иди уже, шутник доморощенный! – едва-едва отдышалась Краснова от охватившего ее смеха. – Орошай поля…