Врата войны

Врата войны
Роман Буревой

Врата войны #1
Земля после Третьей мировой войны. В обновленном мире больше нет места агрессивности и жестокости. Это новый Эдем, однако многим он пресен и скучен.

Все изменилось, когда были найдены загадочные Врата. За ними – иная Вселенная, и это – настоящий ад. В этом мире разрешено все, и потому тут идет непрерывная непрекращающаяся война. Война каждого против всех. Здесь нет запретов, здесь нет законов. И тот, кто оказался в этом аду, сам становится вне закона.

Но он может вернуться и забыть обо всем, и жить как прежде – если получится.

В новый мир отправляются одни – чтобы утолить врожденную жажду убийства, вторые – в поисках бессмертия, а третьи – в надежде раскрыть тайну врат.

Ведущий Интернет-портала Виктор Ланьер идет за врата, чтобы отыскать таинственную Валгаллу…

Роман Буревой

Врата войны

Война

Глава 1

1

Стрельба. Две короткие очереди. Одна длинная. Потом опять – две короткие. Значит – утро. Борис упражняется, срезает из автомата березки на косогоре. Под корень. Забава такая третье утро подряд. Попытка доказать (самому себе, разумеется) что руки не дрожат, а лес не плывет перед глазами и шатается только от ветра. Хотя ветра здесь нет. Тишина. Всегда тишина. Потому как рядом хроноаномалия. Слабенькая, но есть. Вокруг аномалии – хроноболото. Или просто болото. Или «боло» – так эти зоны называют на местном сленге. Впрочем, парадоксы времени – это летом. А сейчас осень, врата открыты. Время нормально бежит. То есть очень быстро.

Опять две короткие очереди, одна длинная. Скоро вокруг блиндажа и деревьев не останется.

«Будь снисходительным, – сказал себе Виктор. – Мы прошли вместе через смерть».

Из них троих (трое из одиннадцати, Виктор эти цифры запомнил навсегда) Борис поправлялся медленнее всех. Он и ходить снова начал только несколько дней назад. Всю осень лежал в блиндаже или на лапнике у входа и грелся, подставляя обессиленное тело скупым осенним лучам.

Две короткие очереди, одна длинная.

– Зачем… – пробормотал Виктор и заворочался в спальнике, понимая, что утренний сон безнадежно испорчен. – Мне снилось, что я ужинаю с Аленой. При свечах. Ветчина… м-м-м… мясо по-мексикански. На десерт шарлотка.

Просыпаясь, они говорили о еде. Засыпая – тоже о еде. И днем непременно. Тема неисчерпаема. Каша с маслом. горячая обжигает рот. Масло тает, желтенькая лужица масла, м-м-м… Хлеб белый, пышный, с красно-коричневой корочкой…. м-м-м… Вспоминаешь и отправляешь в рот сухарик. Комочек консервов. Все понемногу… Деликатесы? К черту деликатесы! Крошечные кусочки, листочки, горошинки. Игрушки. Проглотишь – ничего не ощутишь. Требуется что-то обильное, тяжелое, сытное. То, что набивает живот. Суп харчо. Куски баранины, обжаренный лук, рис, помидоры… м-м-м… Нет, чанахи… чанахи сытнее – фасоль, баранина… м-м-м… А больше всего хочется того, что ел в детстве – картошечки вареной, рассыпчатой с подсолнечным маслом, сверху – лучок и укропчик. Еще – огурчик свеженький. В Витькином детстве пупырчатые хрустящие огурчики были деликатесом.

– Надо уходить, – Димаш высунул голову из своего серо-зеленого мешка, похожего на огромную гусеницу. – Чего ждать-то? Пока комбат пришлет за нами транспорт? Сердце чует – не пришлет. Еще день-другой протянем – до закрытия ворот не успеем. Вы как думаете, Виктор Павлович?

Виктор не ответил. Вылез из спальника. Встал. Сделал несколько приседаний. Голова не кружится. Это уже хорошо. Всем троим нужен врач. Вернее – госпиталь. Но батальон больше не выходит на связь. Вообще в Диком мире со связью всегда плохо: летом пакеты доставляют вестовые. Девятнадцатый век. Романтика. Скачешь верхом по лесу, солнечные полотнища меж стволов, зверье непуганое, птицы, олени. Красота. Но каждый второй посланец пропадает без вести. Либо мары пристрелят, либо медведь задерет. И вестовой подыхает с выпавшими из живота кишками. Или тонет в болоте, глотая вонючую воду. Виктору часто снилось, что он тонет в болоте. Просыпался в холодном поту. Кричал. Впрочем, они все трое вопили во сне, молотили руками невидимых врагов, рвались ходить – спальники мешали. Говорят, после мортала случается и не такое. Один парнишка пристрелил пятерых вроде как во сне. Шел, не открывая глаз, и стрелял. А в мортале провел всего полдня.

– Лейтенант слабоват еще, – ответил наконец после долгой паузы Виктор. – Если бы комбат вездеход прислал…

Впрочем, Виктор и сам сознавал, что надежда на подобный подарок призрачна. Ну, пообещал комбат Васильев их вытащить, потом забыл. Вернее, понял, что зря сулил помощь. Зачем посылать в зону «синих» вездеход в то время, когда надо спешно отступать к воротам, и каждая машина на счету. Виктор на месте майора Васильева ни за что бы не прислал машину. Но он бы и не стал обещать, что пришлет.

– Дольше ждем – быстрее будем бежать. Жаль, дорожки здесь не самые ровные, – Виктор вздохнул.

– Мары, – добавил Димаш.

– И мары, – поддакнул Виктор. – Чтобы вернуться, уходить надо сегодня.

– Послушайте, Виктор Павлович… – Димаш выбрался из спальника, поежился. В одном белье теперь зябко; осень уже не ранняя: листопад, заморозки по утрам. Сырость. Сухари плесневели, едва их доставали из вакуумной упаковки, постель воняла грибами. Маленькая печка дымила – не согревала. Печку они топили нечасто: дымок от трубы заметен издалека. Дымок привлекал врага. Не умеют «синие» делать печки. Больше термопатроны используют и обогрев в спальниках. Но тремопатроны у них были наперечет.

«Стрельба, можно подумать, не привлекает», – мысленно усмехнулся про себя Виктор.

Впрочем, они редко теперь думали о «врагах». То есть о «синих». Да и какие они, к черту, враги? Одни нацепили синие кокарды, другие – красные значки. Свой, потому что у него красный значок. На той стороне, может быть, «синий» – твой лучший друг, а «красный» тебе подлянку в офисе устроит и с потрохами сожрет. Только на той стороне ты не сможешь его пристрелить за это.

Иногда Виктор даже мечтал, чтобы «синие» вернулись в брошенный блиндаж и взяли их в плен. Без крови. «Враги» доставили бы их к воротам. Да, скорее всего, «синие» уже не опасны. Другое дело – мары.

На этом холме «игроки» обосновались давно. Блиндаж несколько раз подновляли. На стенах – постеры красоток. На самых первых, проеденных жучками, зеленых от плесени – Вера Найт. На тех, что клеили позже – Лиана Мин. Наполовину китаянка. Женщины восточного типа снова входят в моду. Почему-то «синие» ушли, все бросив. И блиндаж, и припасы, и оружие. Удрали в спешке, и никто не вернулся. Однажды ночью, учуяв запах съестного, в блиндаж забралась лиса. Огромная, как овчарка. Спросонья, Димаш решил, что это медведь, заорал благим матом, перепугал всех. Лиса удрала. Еще мышей было много. Мышей в этом мире много, потому что змей нет. Мыши большие, лисы большие, медведи – огромные. Такие тяжелые, что по деревьям не лазают. Летом трава поднимается в человеческий рост. В такой траве медведь легко может спрятаться. Или противник. Или мар.

А мортале трава не растет. Вовсе.

В животе противно заурчало. Неужели опять? Когда же это прекратится?! Виктор почувствовал ненависть к ослабевшему телу. С одной стороны, конечно, хорошо, что он испытывает хотя бы ненависть. Раньше, когда они вырвались из мортала, чувств не было. Вообще никаких – только жрать, жрать, жрать!

– Послушайте, – повторил Димаш, доставая из кобуры бластер и в который раз проверяя заряд батареи. – Вот зараза, хватит один раз шмальнуть. Да и то на самом мине. А у вас?

– Три, – ответил Виктор.

Заряды он, в отличие от Димаша и Бориса, берег. Возвращение – не самый простой этап завратной жизни. Он знал это с чужих слов. Но готов был этим словам верить.

– Виктор Павлович, вы же лейтенант, – напомнил Димаш. – Как и Борька. Значит, можете отдать приказ отступать. Может, лейтенант пасиком решил заделаться?

Непривычны эти звания. Почему лейтенант, почему капитан? Звания дают на той стороне, на этой воюют. Точнее – играют в войну. Но многие заигрываются. До смерти.

– Старший теперь среди нас лейтенант Рузгин, – напомнил Виктор. – Я ведь не стрелок – портальщик.

– Я все рассчитал. – Димаш суетился, не слушая возражений. Впихивал в рюкзак вещи: пищевые пакеты, люминофоры, теплое белье на смену. Вещи валились на земляной пол, он вновь их запихивал. Торопился. – Сегодня двадцать шестое. – Он посмотрел на часы. Они показывали не только время суток, день и месяц, но и сколько осталось до закрытия врат. Нулевой меридиан этого мира проходит через ворота. Здесь только одна точка отсчета – врата. – Идти нам три дня. Если выйти утром. То есть в запасе ровно двое суток. Понимаете? А если мары? Если снег пойдет? Сейчас конец ноября. Здесь малость теплее, чем за вратами на той же широте. Но все равно. Снег повалит – нам кранты… Что будем делать, если снег?

– Соорудим лыжи… На лыжах еще быстрее идти, – рассеянно пробормотал Виктор, прислушиваясь ко все нарастающему бурчанию в кишечнике.

Таблетки, найденные в блиндаже, давно кончились.

– Вы серьезно? – растерялся Димаш.

– Нет, конечно. А может, и да… Откуда мы знаем, что в нашей жизни – серьезно, что – только смех?

– Ну да, да… – закивал Димаш. – Вы же всегда так. Только я не пойму… Тон у вас серьезный, а слова…

– Серьезно то, что у меня понос. – Виктор спешно натянул брюки и куртку, сунул ноги в ботинки.

Отличные армейские ботинки «синих» нашлись в блиндаже. Размер как раз тот, что у Виктора.

– Я в домик! Самое время подумать о нашем положении, – все тем же убийственно серьезным тоном сказал Виктор.

Выбежал наружу – и к уборной. «Домик» – это условно. Не было никакого «домика». Виктор с Димашем месяц назад пытались притащить будочку из брошенной деревни, но потом оставили эту затею. Силенок не хватило. После мортала они были слабы, как дети. Любая баба могла положить каждого на лопатки.

Среди невысоких ярко-зеленых елочек стояло два ярко-синих толчка. Виктор спустил штаны и опустился на тот стульчак, что слева. Левый стульчак был мужской, а тот, что справа – женский. Так они решили в первый день, когда добрались до блиндажа. Синего цвета толчки в ельнике остались от прежних обитателей. Анекдот: «У синих – синие толчки, у красных – белые. Почему? Ответ не помню… придумайте сами». Виктор усмехнулся, вспомнив, как на второй день оседлой жизни они вдвоем с Валюшкой сидели на стульчаках, маясь кровавым поносом. И ни ее, ни его это соседство не смущало.