Врата войны

«Завратный сюрприз», – именуют такие грузы портальщики.

Сам Виктор никогда эту шутку не повторял в новостных программах «Дельта-ньюз». Считал дурным тоном. Впрочем, он на многое смотрел не так, как другие. Его раздражало то, что прочим нравилось. Он анализировал – они искали оправданий. Его не любили и не понимали. Гремучка то возносил его до небес, то грозил уволить. Виктор относился к угрозам и к похвалам равнодушно.

«Ты выведешь ребят из Дикого мира, – вновь мысленно отдал себе приказ Ланьер. – Они не умрут».

Они в самом деле были для него ребятами, детьми, которые заслуживают снисхождения, как любые дети. Дети, которые пришли в этот мир убивать.

Виктор вспомнил день, когда они похоронили Валюшку. Закопали тело в ложбине за косогором. Там земля рыхлая. Накидали сверху лапника, поставили крест. Виктор сел на камень. Смотрел на невысокий холмик. Валюшка была обречена. Но Виктор вел ее через мортал. Сначала вел, потом сделал из куртки волокушу и тащил. Он лучше других сопротивлялся морталу. У мальчишек силы таяли, а Виктор достиг какого-то предела и остановился. Савин, к примеру, каждый час кидался на землю и вопил: «Не могу больше, не могу». У Савина шла носом кровь, ноги превратились в сплошные раны. Он то ел непрерывно, то забывал хоть изредка перекусить. Борис поднимал Савина и гнал вперед пинками. Виктор думал, что первым не выдержит именно Савин. Но первым умер здоровяк Ласло. Зашатался и рухнул на серую землю. Мертвый.

Борис смотрел на свежую могилу и плакал. Размазывал слезы перепачканными в земле руками, на щеках оставались грязные разводы.

– Мы бы все погибли, если бы не вы, Виктор Павлович.

– Ерунда, вы бы с Димашем сами вышли…

– Нет, мы бы назад поперлись. Или вперед.

Вперед? Что бы было, если бы они прорвались через ловушку? Попали бы в таинственную Валгаллу?

– Ну почему вы, портальщики, не расскажете, как тут страшно? Почему не остановите? – Борис все повышал голос. Он уже кричал. – Расскажите правду! Остановите! Здесь же кровь! Смерть! Убийство! Подлость! Ну скажите… скажите…

– Да говорили уже, сотни раз, – устало махнул рукой Виктор. – Помнишь репортаж о резне в Амиде? Нет? Вот видишь! Стоило бы поглядеть, прежде чем сюда соваться. Кто хочет, тот знает. Но все равно идут. Вот ты – почему здесь?

– Я не могу сказать, – Борис жалобно всхлипнул.

Кажется, он надеялся, что Виктор Ланьер начнет его расспрашивать. Но Виктор промолчал.

7

Лейтенант Рузгин не ошибся: Димаш уже все приготовил. Кофе сварил, хлеб гидрировал, и на каждого по банке с мясом разогрел. Бумажные тарелочки расставил на ящике из-под парализующих гранат. В пустой банке лежали жареные грибы с лучком и майонезом. Лук они еще в первые дни накопали в деревне на грядках пасиков. По части готовки Димаш – не простой кашевар, а чудодей, колдун. Недавно суп из грибов сварил такой, что все трое обожрались до совершенного безобразия. Долго потом ворочались в спальниках без сна. Чтобы хоть как-то сладить с неимоверной тяжестью в желудке, тайком крались к огромной кастрюле, принесенной из деревни, черпали остывшее варево и не могли остановиться. После того замечательного супа у всех троих возобновился чертов понос.

Услышав приказ Бориса, рядовой Димаш подпрыгнул от радости.

– Давно бы так!

Борис вздохнул. Если бы вышли они вместе с батальоном, то почти наверняка Рузгин мог рассчитывать на присвоение нового звания. А так… Как пришел он лейтенантом в этот мир, так лейтенантом и уйдет.

– Люминофоры брать? Помнится, в тайник мы сложили массу люминофоров. – На той стороне Димаш заведовал складом. Прятать, перепрятывать, создавать ячейки хранения было его страстью. Запасливость – хомячья. Прежде и щеки были под стать – теперь запали.

– Бери. Чем больше, тем лучше, – кивнул Рузгин. Пусть Димаш тащит люминофоры, а то прихватит что-то совсем непригодное. Его не остановить.

– Говорят, у ворот почти не стреляют. Там всегда дежурят эмпэшники.

– У ворот – да. Но до ворот еще дойти надо, – уточнил Виктор. – Хорошо, если перемирие успели заключить, тогда пальбы не будет. А если нет… Наблюдателям и эмпэшникам не всегда удается навести порядок.

Про ворота и обычаи этой стороны он знал куда больше остальных – все-таки портальщик. Но пусть он знал, что должен увидеть – все равно, увидев, был потрясен. Ему даже казалось, что Димашу и Рузгину проще. Хотя они тоже в первый раз прошли через врата.

– Военная полиция будет держать охрану до последнего вечера. Но в десять они уйдут. До полуночи у ворот давка, паника. Все зависит от того, сколько патронов у кого осталось, – Виктор пересказывал ребятам худший сценарий возвращения за врата. – Лучше бы нам проскочить пораньше.

В этот раз Димаш не стал рассиживаться за импровизированным столом. Запихал в рот бутерброд с паштетом, залпом выпил кофе и выскочил из блиндажа. Виктор последовал за ним. Хоть и не так спешно.

– Француз… То есть извините, Виктор Павлович… – Димаш, помня о разнице в возрасте и в положении, относился к портальщику уважительно. – А правда, что мары зимой совершенно звереют, и трупы едят?

– Правда, – подтвердил Ланьер.

Он сам видел немало голограмм с изуродованными телами. Но обглоданные трупы никогда не показывают в новостях. Негласное соглашение портальщиков.

– Правду говорят, что человечина сладкая?

– Извини, не пробовал.

– Ну, может, слышали?

– Я много чего слышал, Димаш. Но это не значит, что я должен тебе все рассказывать.

8

Деревня пасиков располагалась в низине. Если смотреть отсюда, с поросшего чахлым лесом холма, она казалась игрушечной. Белые аккуратные домики, оранжевые черепичные крыши. Кажется – спустишься в деревню, а там на пороге тебя встречают детки, девушки, довольные мамаши.

Ни хрена там нет. Никого. Два крайних дома сожжены дотла. В остальных выбиты окна, сорваны двери. Деревню грабили несколько раз. К тому времени, как Рузгин и двое его подчиненных добрались до этого холма, деревня уже опустела. За все время – а сидели они здесь с сентября – в низине дважды появлялись мары. В первый раз их было трое, они набили в деревне полные мешки всем, что попадется, и ушли. Димаш тогда почти не мог ходить. Борис походил на призрак. Виктор равнодушно смотрел, как мары уходят.

«Вернутся, непременно вернутся», – решил он тогда.

Мары вернулись через неделю. С тележкой. Трое друзей (Валюши уже не было в живых) к тому времени немного оклемались. Рузгин велел вооружиться только бластерами и идти в деревню. Мародеры не подозревали об опасности, стаскивали награбленное в один двор. Потом привязали к дереву сделанный из тряпок манекен и принялись палить. По знаку Рузгина три лазерных луча пресекли веселье. Трупы маров зарыли на огороде, из награбленного взяли банки с консервами, а остальное спрятали в тайник. Там было штук двадцать термопатронов и три упаковки люминофоров.

Именно к этому тайнику теперь шли Виктор с Димашем.

Миновали голубую будочку уличного туалета, застывшую у самого подножия холма. Пытались притащить из деревни к блиндажу – их несвершенный подвиг на ниве гигиены. Значит, уже половину дороги до деревни прошли.

– Если честно, самым интересным был тот, первый бой, – признался Димаш. – Когда мы выбили «синих» за перевал. Потом пошла какая-то бурда… Передислокация, марш-броски. Своих сколько раз обстреливали! Кретинизм какой-то. Неужели все нельзя распланировать? Так ведь, Виктор Павлович?

Виктор пожал плечами.

Он честно говоря, плохо представлял, что на этой стороне можно назвать словом «интересно». Гору трупов? Чье-то изувеченное тело? Взрыв фотонной гранаты? Все это он видел.

Гора трупов была, правда, невелика. Семнадцать тел, обугленных, в обгоревших лохмотьях. Около «горы» стоял парламентер «синих» с грязноватой белой тряпкой в руках и ругался с майором «красных». Рядом представитель наблюдателей что-то записывал ручкой в измызганный блокнот. Было жарко, парламентер то и дело отирал белой тряпкой лоб. Два санитара в накидках с красными крестами на груди и на спине сидели на подножке медицинской машины и курили. Рядом на земле лежала стопка черных блестящих мешков для трупов. Когда Виктор принялся снимать на видашник машину, парламентера и погибших, один из санитаров кинулся на него, потрясая кулаками и ругаясь. Хотел отнять камеру. От санитара помог отбиться Димаш. Отступив, Виктор показал санитару значок с голограммой портала «Дельта-ньюз». Но значок привел санитара в еще большую ярость.

Мир

Глава 2

1

– Яркость, мсье Ланьер, яркость прежде всего, – любил повторять шеф, дружески похлопывая Виктора по плечу. Шеф любил менять личины, бывал то строг, то снисходителен – как повезет. Сегодня с утра начальник лучился улыбкой, значит, работой остался доволен. Но добродушие это обманчиво: если внезапно что-то пойдет не так, набросится на первого встречного без всякой причины с яростью волка. Хватка у него была мертвая, а язык злой, недаром подчиненные прозвали главу «Дельта-ньюз» «Гремучкой». – На той стороне многие бывали, да что толку! Порталят все одно и то же! В зубах навязло. Ты расскажешь по-особенному, у тебя, дружище, получится. Твоя ирония, твой острый взгляд – это дар. Главное – без бабских соплей и без юношеского восторга. Видашки тащи – чем больше, тем лучше. Видашки чтоб подлинные, а не монтировки со студии. Я в тебя верю, Палыч. Не подведи.

Они сидели в кабинете главного: Гремучка спиной к панорамному окну, а Виктор расположился в кресле лицом к городу с высоты птичьего полета, через стекло созерцая вечный укор их лени и неуспеху, грандиозные башни – обиталища конкурентов, офисы «Глобал-ньюз» и «Панорамы». Одна башня приземистая, похожая на средневековую пороховую, толстая, бочкообразная, синим отсвечивали окна, синими казались перекрытия из аморфной стали. Ее прозвали «толстой Маргаритой», но чаще именовали «синей Маргаритой». Вторая башня, серебристая, тонкой иглой пронзала небо, сокращенно от «Панорамы» ее именовали рамой.

– Да ты не хмурься! – усмехался Гремучка. – Хоть раз в жизни настоящий мужчина должен повоевать. Еще спасибо мне скажешь, что я тебя за врата посылаю. «На войне человек снова становится человеком, у него есть шанс отличиться», – процитировал он Эриха Фромма и глянул искоса – ну как, произвело впечатление?