15.02.13

Юля поняла, что выдохлась. Опустила дубину концом в снег, согнулась. Ее вырвало недавним перекусом (два пресных бутерброда с колбасой и чай – на большее ее в последние дни не хватало). Она посмотрела на темные разводы на снегу, вытерла губы и повернула голову к дому. В окне на третьем этаже маячила знакомая фигура. Женя ее увидел.

– Валим, – сказала она вслух, отбросила дубину и помчалась куда глаза глядят. Через рощу, по сугробам, спотыкаясь и падая. Подальше от места преступления. Подальше от боли.

В заднем кармане джинсов неистово хрюкал телефон.

Выслушав рассказ, Сашка не придумал ничего лучше, как сесть рядом с девушкой на диван и обнять обеими руками.

– Ну ты, мать, даешь.

Она шмыгнула носом, спрятала лицо на его груди.

– Не тем даю.

– Похоже на то. Выпьешь что-нибудь?

– А что есть?

– Немного вискаря осталось. Для дома, для семьи.

Она кивнула. Сашка сходил на кухню, налил виски в маленькую рюмку. Подумал, не плеснуть ли себе, но решил, что тогда это будет уже пьянка, в то время как одна маленькая рюмочка для леди – это медицинская помощь.

– Телефон выключила? – спросил он, когда Юля вернула опустошенный наперсток и устроилась в углу дивана, подтянув к себе ноги.

– Да. Но он успел прислать какое-то сообщение. Даже читать не хочу.

– И не надо пока. Утром на свежую голову решишь, что с этим делать. Здесь тебя никто не найдет, а завтра посмотрим.

– Спасибо тебе, Саш. – Она протянула к нему руки. Он великодушно позволил себя облапать.

Через час, после душа и вечернего чая с вафлями, Юля угомонилась, легла на диване у стенки. Он укрыл ее, поправил подушку. С внезапно нахлынувшей нежностью оглядел торчащие из-под одеяла голые коленки, джинсы и блузку на спинке стула, скомканные носки на полу. Подумал: «Чистая дружба между мужчиной и женщиной, конечно, существует. Но… всегда есть это проклятое «но».

Сашка не сказал бы за всех женщин – им лучше знать, что у них на уме, – но за мужчин мог сказать определенно: водя чистую дружбу с женщиной, ты никогда не забываешь, что у этого друга, черт побери, есть сиськи, и при определенных обстоятельствах ты бы с удовольствием познакомился с ними поближе, даже рискуя разрушить магию истинного товарищества. Это какое-то древнее проклятие, не иначе.

Он лег рядом, не раздеваясь. Накрылся краем одеяла, повернулся спиной к Юле и стал смотреть телевизор. Шел боевик с Томом Крузом.

– Саш, – раздалось за спиной.

Он развернулся, вгляделся в бледный овал ее лица.

– Да, Юль?

– Что у нас с ним случилось, как ты думаешь? Почему вообще такое случается?

Он ответил не сразу. По его разумению, вопрос «почему умирает любовь?» простительно задавать в шестнадцать лет, но уж никак не на четвертом десятке.

– Мой ответ тебе не понравится.

– И всё же.

Сашка вздохнул.

– Он влюбился в твой голос. Познав тебя в реальной жизни, он понял, что… – Саня замялся. Юля толкнула его в бок. – …что ты – обычная, каких много. Извини уж.

Он ждал шипения или нового тычка, но Юля просто сказала:

– Умеешь ты подбодрить, Олень. Спокойной ночи.

– И тебе.

Напоследок она все же толкнула его попой в бедро.

15 февраля, 06:45

От зоркого взгляда программного директора Станислава Корешкова не ускользнуло, что оба его утренних ведущих явились в офис одновременно. Более того, явились вместе, едва не держась за руки. Это говорило о многом, в том числе и о том, что зоркий взгляд здесь не нужен.

– Что, уже? – хитро прищурился Стас, дождавшись, когда Юля зайдет в эфирную студию.

– Даже не думай, – отмахнулся Оленичев. – Стечение обстоятельств, не более того.

– Да ладно, я же все понимаю. Как говорится, дело молодое…

– Стас, я все слышу! – крикнула Юля. – Хуже бабки у подъезда!

Корешков смутился, начал мусолить страницы ежедневника на рабочем столе. Робкие и неуклюжие попытки Стаса приобщиться к личной жизни сотрудников всегда заканчивались одинаково: он получал нежный отлуп.

Разрядку внес звукорежиссер Дэн Первый (звукорежиссеров было двое, оба Денисы, второй приходил после обеда). Он сидел за пультом в небольшом стеклянном кубе напротив эфирной студии. В утренних ленивых перебранках Дэн, как правило, участия не принимал, ибо считал, что это ниже уровня его технического гения, но, если градус диалогов поднимался выше определенной отметки, он вносил коррективы. Сейчас Денис Полыхаев сделал погромче звук с эфира, а в нем как раз звучала песня группы «Любэ» с фривольным названием «Бабу бы». Громко так звучала, энергично.

– Ого, – сказал Саша. – Это у нас? Москва с ума сошла?

– Утро, – пожал плечами Стас. – У них еще пяти нет.

– А чего не «Сектор газа»?

– Ну, напиши им, оставь заявку. «Танцы после порева» сойдет?

Саша замер. Стас замер тоже. С секундным опозданием последний понял, что вновь пошутил в тему, хотя уже случайно. Глаза его виновато забегали.

Из эфирки выглянули Юля. Она снова все слышала.

– Станислав Викторович, завидуйте молча!

На том и порешили.

Началось обычное рабочее утро, похожее на предыдущие и все последующие. Сонное отчуждение, зевки, колкости, наброски и штрихи к портрету наступающего дня – полный боекомплект ранних радийных пташек. Кулер работал напропалую, с радостным бульканьем наполняя кружки. По небольшому офису, разделенному на эфирную студию, кабинку звукорежиссера и каморку продакшн, разносился запах кофе. В общей комнате у окна восседал Большой Босс Корешков, спрятавшийся за монитором яблочного ноутбука. В противоположном углу возле входной двери Саша Оленичев посасывал из своей кружки, вытянув ноги в центральный проход. Включать свой компьютер он не спешил.

В московском эфире какой-то народный целитель унылым голосом рассказывал о переселении душ и борьбе с простатитом.

– У тебя все получилось, что планировал? – спросил между делом Стас, выглянув из-за монитора.