15.02.13

Ирина пожала плечами. Точно поцапались. Тетя Влада обладала непростым характером – как, впрочем, и мать Анны, – а двух женщин с непростым характером может объединить в союз разве что мужчина, достойный казней египетских. Такого под рукой не оказалось: своего мужа Полищук схоронила три года назад, а Ирина Ермилова считала, что ее бывший еще не совсем потерян для общества.

Двери лифта раздвинулись. Аня убедилась, что кабина на месте, и шагнула внутрь. Так ее учил зануда-папа: отрываться от телефона на сложных тротуарах, вообще убирать его в карман при переходе улицы и всегда делать паузу, прежде чем войти в лифт. Мама никогда не следовала этим правилам, и когда-нибудь она, увлекшись перепиской в мессенджере, точно шагнет в пустую шахту…

Тьфу, что за мысли! Не дай бог!

08:35. Эфир

Пришло «время офигительных историй». Так Саша называл утреннее шоу, где он и Юля развлекали слушателей обсуждением новостей минувшего дня. Ребята заняли свои места у микрофонов, нацепили наушники. Зажглась красная лампа прямого эфира. Саша Олень, не утруждая себя приветствиями, сразу взял быка за рога:

– Женское тело – музыкальный инструмент. А мы знаем, что музыкальных инструментов много и все они разные. Как, впрочем, и музыканты. Кто-то балдеет от электрогитар и наяривает со своей любимой, как Курт Кобейн на альбоме In Utero. Кто-то двинут на ударных, от маракасов до бочки, и упоенно молотит с утра до вечера свои «четыре четверти», нервируя соседей. Третьему по душе духовые: флейты, тромбоны, контрабасы. Тут вообще простор – от траурного марша Шопена до лютневой музыки семнадцатого века. А иному и арфа хороша: плим-плим-плим-плим, я не ревную тебя… Я не утверждаю, что «Нирвана» чем-то хуже Моцарта. Вовсе нет. Просто ведь и настроение бывает разное. Все аккорды хороши. На каком инструменте вы будете играть, такую музыку и услышите. Думаю, это самая короткая и лучшая лекция о сексе из тех, что вы слышали. Доброе утро, Челябинск. С вами Юля Казанцева…

– …И Саша Оленичев! – подхватила Юлька, едва совладав с оцепенением. – Кхм, что это сейчас было, друг мой? Не выспался?

– Уж тебе ли не знать, краса России, уж тебе ли не знать… Начало девятого на наших студийных часах, снега сегодня не предвидится, легкий морозец. Дышится с трудом, как и всегда, потому мне, наверно, и захотелось порадовать вас с утра чем-нибудь красивым.

– Красиво, ничего не скажешь, – буркнула Юля.

– Ужели нет, душа моя?

– Да ничего…

За стеклом в кабинке звукорежиссера появилась массивная фигура Стаса Корешкова. Саша не смог сходу определить, был ли он недоволен спичем о музыкальных инструментах, но на всякий случай приосанился, прочистил горло и заговорил нейтральным тоном, лишенным всяческой сексуальности:

– Так, давайте к нашим городским делам. Думские депутаты в очередной раз озаботились разливайками в многоквартирных домах. Предлагается, в частности, либо как-то ограничить их деятельность, чтобы не наливали откровенным забулдыгам, которых потом до утра не разгонишь, либо закрыть эти ночные оазисы совсем… Знаешь, Юль, я уже не впервые задаюсь вопросом: где наши депутаты сами отовариваются после одиннадцати вечера и до восьми утра, если у них загорится? Ну вот куда податься душе мятежной, когда все допито и доедено, а супермаркеты уже или еще закрыты? М?

– Для тебя, Саш, я так понимаю, насущный вопрос?

Саша на пару секунд завис. Юля показала ему язык. К счастью, в студии не было веб-камеры, поэтому во время прямого эфира ведущие могли себе позволить строить какие угодно рожи и показывать любые жесты. Стас неоднократно предлагал наладить видеотрансляцию в Интернете, но Юля и Саня стояли намертво. «А если я захочу зад почесать? – возмущался Оленичев. – Мне из кадра выходить?»

Так пока и кривлялись. Впрочем, сегодня Юля была не в настроении, поэтому Саша решил не напирать.

– Для меня не особо насущная проблема, но для многих людей важно иметь возможность заглянуть в магазин посреди ночи. Итак, друзья, звоните и высказывайтесь. Телефон прямого эфира…

…Полчаса пролетели незаметно. Завершив битву со злом в виде ночных магазинов (слушатели-мужчины встали грудью на защиту разливаек, а женщины, как обычно, предлагали поднять вопрос о возрождении матриархата), Саша бросил наушники на стол и полез в карман за сигаретами.

– Возьми меня с собой, – сказала Юля.

– Уверена? Сколько ты не курила?

– Полгода.

– Может, не стоит?

Юля махнула рукой. О вреде курения она думала в последнюю очередь, ее физическому здоровью угрожало кое-что похуже.

На выходе из эфирки их встретил Стас. Низкорослый Саша медленно прошел взглядом от брючного ремня Босса до его подбородка. В глаза смотреть не хотелось.

– Сань, есть разговор, – извиняющимся тоном произнес Корешков.

– Прямо сейчас?

– Ну, перекури спокойно.

– Боюсь, перекур уже не будет спокойным…

Оленичев сделал дурацкий книксен и вышел в коридор. Юля с виноватой улыбкой хотела шмыгнуть за ним, но Стас ухватил ее за локоть.

– Юль, у вас случилось чего?

– Почему ты так решил?

– Ну, я же все слышу. Если вы думаете, что я бесчувственный чурбан…

Юля сморщилась. Вот чего ей точно сейчас не хотелось, так это слышать, как Станислав Корешков пытается играть роль наставника и старшего товарища. Мужику пошел пятый десяток, он был давно и счастливо женат, у него двое очаровательных детей и не менее очаровательная жена. Он – идеальное воплощение мещанского счастья… и он понятия не имеет, чем живут люди!

– Извини, – сказала Юля, высвободив руку, – давай не сейчас.

Стас смущенно почесал нос.

09:10. Цветы

Пробка у перекрестка Труда и Энгельса не думала рассасываться. Евгений открыл дверцу, выглянул наружу. Выматерившись, сел обратно.

– Что там? – спросил водитель такси.

– Жопа там! Красненькая машинка решила проехать на красненький свет. Нашла время, цапля…

– Авария?

– Она!

Водитель постучал пальцами по рулю. Выбраться из пробки не было ни малейшей возможности.

– Пешком пойдете? – спросил он.

– Да. – Евгений вынул бумажник.

Может, оно и к лучшему: прогуляется полкилометра пешком по морозцу, немного успокоится, подышит свежим воздухом… хотя какой он, к черту, свежий – при такой-то розе ветров, несущей с севера на город всю таблицу Менделеева.

Он миновал перекресток. Обладательница красненькой машинки, в которую сзади влетел большой черный джип, названивала кому-то по телефону. Миниатюрная дама средних лет в мохнатой шапке, перепуганная, как обложенная псами кошка, размахивала руками, орала на хозяина джипа. Евгений преисполнился еще большей ненависти к женскому поголовью…

Впрочем, вышагивая по улице Труда мимо цветочных магазинов, Евгений начинал остывать. Он понял, что ничего с Юлей не сделает. А что тут сделаешь? Он действительно повел себя некрасиво. То, что Юля в свои тридцать с копейками осталась наивной дурехой, верящей в принцев, не избавляло его от ответственности. Он старше, опытнее, пережил два гражданских брака, держал попугая… и он должен был осознавать степень своего цинизма, когда покорял вершину, которую и покорять-то нечего. Не вершина, а холмик от кротовьей норки.

Евгений остановился возле цветочного павильона на углу Труда и Свердловского. Здесь он покупал Юльке первый букет, ее любимые хризантемы и ромашки. Она так расчувствовалась…

– Твою же мать, – сказал Евгений, сбросил с головы капюшон и взглянул на небо. Сегодня было ясно, но чертов челябинский смог портил всю малину.

09:16. Чебаркуль