Время смерти

Команда на возобновление движения колонны совпала с первыми глухими ударами. Ураганный ветер проносился по пустым коридорам, и как тараном сметал со своего пути – одного, двух, трёх вояк разом.

Колонна была атакована сразу по нескольким направлениям, люди молча падали и больше не поднимались, наконец центральная группа полностью остановилась, ощетинясь во все стороны дулами разрядников.

Где-то далеко выла сирена и было слышно, как в сорока метрах нехотя ворочает лопастями большегрузный винтолёт.

Стрельба в башне прекратилась. Словно все стояли и вслушивались, что тут происходит.

Тень вышла из тени. Остановилась в десяти шагах от ходящих нервной дрожью стволов и всмотрелась, наконец, в того, кого они вели к винтолёту. Очки-проекторы слепо глядели на него в ответ, не понимая.

И тут у кого-то сдали нервы.

Строчка сверкающей плазмы распахала противоположную стену, повалил сизый дым горелого пластика, полетела бетонная крошка.

Тень исчезла.

Группа прикрытия сообразила вновь начать движение, заткнулась, наконец, треклятая глушилка, винтолёт терпеливо ждал на площадке, сюда двигался уже целый флот «Янгуана», боевой, цао, флот.

Так, успокоились.

Сегодня что-то произошло.

Что-то непонятное.

Над Гуанчжоу вставало столь редкое в последние годы солнце.

Первые багровые всполохи ложились на серые стальные рёбра башен, просачивались под эстакады монорельсов и пешеходные навесы.

Наглухо замурованный сам в себя частокол башен не заметил того, что сегодня случилось под покровом ночи, потому что ему было всё равно. Но что-то уже зрело. Что-то юное, злое, страшное. Скоро агломерации взвоют от тоски по прошлому и содрогнутся от мысли о будущем. Скоро им не будет всё равно, что творится у них внутри.

И это будет началом нового пути.

Тень оглянулась на бронированную тушу винтолёта, увозящего Ма Шэньбина прочь.

Что-то сегодня с самого начала было не так.

Это надо обдумать.

8

Ловушка

Её явно продолжали подозревать.

Началось всё на второй день пребывания Цагаанбат в янгуанском внутреннем госпитале. Она ещё плавала в киселе пропитавших мозг опиатов, а в палату уже начали наведываться хмурые личности в форме «красножетонников» или с вовсе малопонятными знаками различия.

Впрочем, между сессиями хирургии от неё было мало толку – даже кормили её через зонд, а силы воли только и хватало, что разглядывать сложную систему распорок, поддерживающих «на плаву» то, что осталось от её ноги.

Цагаанбат пыталась отвлекаться, смотреть хотя бы в потолок, но глаза всё равно намертво застревали на помигивающем огоньками биологическом контейнере, в котором плескалась ядовитого цвета биожидкость. Сквозь стенки просвечивала и жёлтая кость, заканчивающаяся на двадцать сантиметров выше, чем нужно.

Лишь спустя неделю, когда нервные окончания были усмирены, и дозу обезболивающего удалось снизить, Цагаанбат стала замечать своих визитёров.

Начиналось всё издали, представлялись по форме, спрашивали, помнит ли она детали полёта, не отклонялась ли группа от курса и прочие ничего не значащие мелочи.

Цагаанбат старательно пыталась извлечь из памяти хоть что-нибудь, что могло бы их заинтересовать, но, похоже, её ответы их ничуть не волновали. Выглядело всё так, словно есть определённый порядок действий, вот люди со скучными лицами отрабатывают необходимую повинность, поставить галочки по графам и довольно, быстрей домой, к жене и детишкам.

То, что она не просто в госпитальной палате, а скорее под арестом, Цагаанбат сообразила, когда впервые попыталась связаться с мамой. Для начала ей отказались выдать её «айри», сказав, что «это вам сейчас вредно»; на стене висел вполне исправный аппарат, которым неоднократно пользовался персонал, с ним тоже не получилось – она по-прежнему не могла подняться, а медсёстры лишь косились на просьбы позвонить и куда-то всё время начинали спешить.

Тут же выяснилось, что она лежит одна в трёхместной плате неспроста, и соседей уже не дождётся.

И вот, наконец, появился он. Низкорослый, лысоватый, суетливый, пристальный. Не назвавшись, он сперва начал по кругу всё те же необязательные слова, на что Цагаанбат тут же пожелала написать официальный рапорт о полёте, «чтобы не упустить ни малейшей детали».

Тогда следак, если это был он, оставил в покое галочки и графы, перейдя, наконец, к сути дела:

– Капитан, вы всё нам напишете, и самым подробным образом, но позже, сейчас нас интересуют вполне конкретные детали происшествия, те самые детали, которые не могут ни подтвердить, ни опровергнуть прочие уцелевшие во время того воздушного боя, равно как и какие-либо записи.

Вот теперь понятно.

– Вы не подскажете, а у вас для этого достаточно полномочий? Мы везли полного советника «Янгуан Цзитуань», детали целей полёта которого нам даже не сообщили, откуда я знаю, что имею право вам что-то рассказывать?

И тогда он рассмеялся. Громко так, заразительно. Потом долго утирал слёзы. А потом перестал.

– Капитан, если бы мне нужно было вам что-то доказывать, я бы доказал. Но давайте поиграем в вашу игру, только лишь ради того, чтобы доставить вам такое удовольствие. Предположим, я простой муниципальный болван, расследующий дело о поножовщине во вверенном его ведению многоквартирнике. Мне не нужно никаких «секретов», вымышленных или действительных. Я и так знаю, куда и зачем вы летели. Причём вы сами из этих двух фактов знаете только ответ на вопрос «куда». Я же здесь – не за этим.

Он придвинул пластиковый стул, взобрался на него и полез в свою «айри».

– Прежде всего, меня интересует, знаете ли вы, что кроме вас из экипажа вашего конвертоплана никто не выжил, включая высокопоставленного пассажира?

Цагаанбат почесала в затылке.

– А это важно?

– А, по-вашему, нет?

Цагаанбат пожала плечами.

– Я не знаю, в какие игры вы тут играете, однако я – подготовленный бронепех и пилот. Не «красножетонник». Если в мои обязанности входило охранять чуткий сон господина советника, то мне об этом доложить забыли. Я – вояка. Моё дело – стрелять. И получать в ответ такую же стрельбу. Результат чего вы и можете видеть.

Цагаанбат сделала широкий жест. Гость продолжал ёрзать, но глаз не отводил.

– Если все мои бойцы погибли – прискорбно, но такова специфика нашей профессии. Надеюсь, «Янгуан Цзитуань» в уговоренные контрактом сроки выплатит их семьям положенную компенсацию. Что касается гибели советника – ещё более печально, но это скорее вопрос к тому, кто загнал нас в это пекло, а ещё к тому, кто не успел нас прикрыть уже после отбивки сигнала о вступлении в бой. Тут совесть моя чиста, я сделала всё, что могла, для успешного завершения миссии.

Коротышка слез со стула и на ходу залистал какие-то доки на своей «айри».

– Прекрасно, вот давайте по этому и пройдёмся. Действительно, вы сумели во время боя пересадить пассажира на свой борт, когда его машина потеряла ход, на протяжении всего огневого контакта вы успешно командовали группой и так далее. Вопросы начинаются позже. Насколько чётко вы помните ту часть боя, когда вы уже добрались до бункера?

Цагаанбат даже не моргнула:

– Предельно чётко.