Ведьма. Эзотерическая книга, которая переворачивает представление о женщинах!

– Чу-до-вищ-но хо-чу пить, – продекламировала Светлана. Глаза ее пометались и остановились там же, где и взгляд Арсения, – подле тканых жалюзи, что прятали от вездесущих лучей несколько бледных столиков прямо на тротуаре. Там изредка мелькали разнообразные фигуры прохожих, зато к остальным участникам мизансцены можно было обратиться во всю доступную красоту собственной спины.

Нам обоим не хотелось участвовать в чем-то длящемся, чья продолжительность могла выразиться повторяющимися картинками. Исключением, пожалуй, стал официант – средних лет седоватый испанец. Он весело все понял без слов, усадил их за один из тех самых столов и выдал каждому по яркой карте меню.

Они уставились в цветные картинки ретушированных блюд, изредка переглядываясь и пытаясь сделать выбор. Соседний стол держал на себе пепельницу – пустую и металлическую, субтильный цветок без лепестков, но с пышной алой головкой. Стол подальше приютил очевидно иностранную троицу – двух всклокоченных девушек и одного прилизанного парня, что были одеты по-прежнему так, как показалось им удачным в начале вчерашней ночи. Затейливые наборы черт, полированные упругой молодостью, утомленные хмельные глаза, взятые в плен чернотой бессонных кругов, потрепанный педикюр на пыльных ногах, еще слегка резкие движения рук, плеч и подбородков. Под локтями у них болтались пепельницы, пачки сигарет, высокий кувшин, полный льда и неразличимой жидкости, высокие коктейльные бокалы, по кромкам которых, играя с ледяными кубиками в кувшине, путешествовало проказливое солнце.

– Не могу разобрать цвет их одежды, – со страхом поделилась Светлана. – Все черно-белое…

Арсений сверил свои показания с ее и вынужденно признал правоту подруги. Цветность отсутствовала.

– Во всем виноват вишневый пунш, – вспомнил он. – Только он. – Арсений и Несусвета, не сговариваясь, подмигнули друг другу.

Упомянутую субстанцию вишневого цвета и вкуса оба рьяно забрасывали в закрома собственных организмов на ночной вечеринке, чувствуя, как жидкость будит невесть где по телу запаркованные запасы энергии, что, в свою очередь, тормошили второе и третье дыхание. И так почти до бесконечности, а точнее – до утреннего состояния тревоги, что пришло и накатило из туманных подземелий неосознанного. А после они изловили такси и, словно убегая от кого-то, загнанно и устало добрались до отеля, где схоронились в номере и меняли позы под простынями вплоть до сегодняшнего пробуждения.

– Сангрию, пожалуйста, – попросила Светлана возникшего официанта. – Два бокала.

– Кувшин и два бокала, – дополнил Арсений и еще раз дополнил: – И красную, пожалуйста.

– Что-нибудь поесть? – Испанец длинно улыбался. – Салат, рыба? – Темные пальцы проворно играли с шариковой ручкой.

– Салат, рыба… оливки, – с готовностью согласились молодые люди, переглянувшись, и, по-разному ткнув в цветные картинки, отправили официанта восвояси. – И воду!

– После самоубийства, которым мы занимались всю прошлую ночь, – произнес Арсений, широко распахнув глаза, – вода приобретает вкус, к которому мы привыкли и который не помним. – Он причмокнул. – Вкус живого, вкус вечного. Потрясающий вкус…

– Вкус того, из чего мы состоим на большую часть процентов, – отмахнулась Светлана, недовольная началом фразы. – Зато она – прозрачная – не добавит цветности, все останется таким же, как было. А я знаю, что насытит радугой наши обои…

Иностранные соседи в тот момент дружно рассмеялись утомленным замедленным смехом, который быстро родился и так же скоро почил. За их столом постоянно тлела чья-то сигарета, они часто и поочередно всматривались в свои умные телефоны, словно нуждаясь в дополнительном внимании к своим персонам. Они учащенно пили, регулярно обнося черно-белым кувшином одноцветные кубки.

Наши герои иногда моргали в ту сторону, силясь разобрать одежду троицы, что было непросто в связи с отсутствием оттенков. Ткани сливались, а головы кружились от истощения и голода.

«Так вот покоиться на точках пространства может долго каждый из нас, – подумал Арсений о соседях. – Настолько долго, что, вечно куря, как обычно мы делаем, возможно засыпаться пеплом сигарет посиделок по самые плечи».

С легким стуком на металлический глянец стола приземлился пузатый кувшин, собрат того, что стоял у соседей, так же полный льда и, судя по внешней консистенции содержимого, аналогичный и в этом. Внутри пышно замерли многочисленные мелко порубленные и нераскрашенные фрукты. Следом бесшумно приземлились на тонкие ножки два высоких винных бокала со следами недавно высохших капель.

Светлана и Арсений оживились.

Он дрожащей рукой наполнил высокое стекло ледяной жидкостью, синхронно они подхватили бокалы за прозрачные ножки, дотронулись стеклом до стекла, благодарно глядя друг на друга, и выпили большим глотком содержимое. Прошло несколько секунд, а затем, как по волшебству, волосы Светланы стали смоляными, густые брови враз почернели, глаза вспыхнули синевой, кувшин со сладким легким фруктовым вином воспламенился красным. Граница света метнулась от рук, что налились телесным, двуногий столик обратился белым, обнаружилась яркая синева платья подруги, ожила кофейная родинка на ее щеке, разноцветные вывески отелей и баров в пределах взгляда детально преобразились.

– Ты – волшебница, – мягким взглядом обнял ее Арсений. – Как же великолепна эта штука!

– И аутентична стране, – осклабилась Несусвета, с хрустом потянувшись от кончиков пальцев рук до кончиков пальцев ног. – Здесь ее готовят не по инструкции, она прописана в генетическом коде людей…

– Поэтому так совершенна, – согласился Арсений, разливая вино опять.

Девочки по соседству оказались пронзительными блондинками, их полусонный юноша был мелированный брюнет. Их короткие платья, ярко-желтого и защитного цветов, крикливо оттеняли его ритуально-темный образ, состоящий из черного припыленного комбинезона и выпуклых солнечных очков, делавших его похожим на гигантскую муху. Девочки белозубо улыбались во все стороны, голые плечи подрагивали в унисон спрятанным в нежные головы размышлениям. На спине же их спутника, когда он поднялся, чтобы удалиться ненадолго, оказались небрежно вышитые крылья насекомого.

– Они тебе нравятся? – поймала его в прицел глубоких глаз Несусвета.

Арсений вздрогнул. Ему показалось, что она прочла его мысли.

– Да, – признался он, еще раз вдумчиво пошарив в области иностранных ликов. – Я научился понимать симметрию этой внешности.

– Думаю, я понимаю, о чем ты, – улыбнулась подруга, забрасывая ногу на ногу. – Первые несколько дней мне никто не нравился тут. Сейчас глаза присмотрелись. – Педикюр на ее ноге был пронзительного цвета сангрии на их столе.

– То же самое… Не наша красота, она непривычна нашему глазу. Взгляд, не находя привычной геометрии, изначально отрицает всю прочую. – Арсений утопил губы в чудесном сладком холодном вине. – Но опять же, за неимением иной, разум привычно пытается разобраться и сопоставить, после чего учится различать наиболее удачные сочетания. В том, видимо, хитрая установка природы: никогда женщине не остаться без мужского внимания и наоборот. Меняется лишь ценз, – незаметно проснулась обычная словоохотливость.

– За неимением? – сузила глаза Несусвета.

– Ты же понимаешь, о чем я… – дружелюбно улыбнулся Арсений, тоже забрасывая ногу на ногу.

– Таращишься, значит, на чужих баб? – хищно процедила девушка, ставя стопу смуглой ноги на колено Арсения.

– Я – мужчина, чего ты хочешь от нас? Мы произошли от обезьян, а вы от дельфинов. Разница несоизмерима, – парировал Арсений. Они засмеялись.

Это была игра, в том числе игра слов.

Они прилетели на Ибицу с рабочим визитом. Если точнее, девушка олицетворяла ноту вдохновения в рабочем визите мужчины. Он работал в крупной фруктовой компании в Москве, и целью приезда был поиск новых контактов в Испании, в силу того что старые бесконечно и с широкой улыбкой нарушали обязательства. Потенциальный новый компаньон – испанец по имени Хорхе проживал и вел бизнес в Мадриде, но вся Европа в настоящий момент была покорена жарким летом, а потому Хорхе пригласил Арсения на встречу не куда-либо, а на Ибицу.

«…поездка должна была обернуться в три дня, – грустно подумал наш герой, – а затянулась на целую неделю…»

Между прочим, рабочие моменты решились в первую же встречу Хорхе и Арсения. В тот день он оставил тогда еще Светлану в пригороде местной столицы разбирать вещи, а сам укатил на такси в крепкие застенки жизнерадостной Ивисы, где в череде белоснежных булыжных переулков хоронился местный офис эксцентричного испанца.

Небесный костюм Хорхе при очевидной дороговизне был вертикально полосат и будто выжжен солнцем, бледные полоски вливались в другие – поярче, те – в еще более бледные. Хрустящая рубашка искристой белизны сразу же наводила на дурные ассоциации, стальные запонки вида бешеных быков мелко бликовали, а бычья одутловатая физиономия с аккуратной трехдневной небритостью прятала раннюю лысину в зачесанные назад волосы. Приглядевшись, Арсений понял, что щетина прятала в свои кусты и некоторое количество оспинок на сытых щеках Хорхе.

Тот машинально и несинхронно барабанил пальцами рук по серой столешнице некоего светлого дерева, из которого был скроен просторный стол, глянцевый и полный солнечных зайчиков. В пределах друг друга лежали три мобильных телефона, все – разные. Антикварный дисковый телефон молчал на углу подле высокой стопки аккуратно подогнанных друг под друга цветных папок, набитых бумагами, и бумаг без папок. Имелся стакан для виски, где в воде отчаянно шипела плоская таблетка аспирина.

Панорамные окна офиса обещали жару, но ее сдерживал свирепствующий кондиционер.

Хорхе сидел в удобном кресле, пара кресел поменьше застыли напротив стола, на стене между окон пылилась истыканная цветными кнопками карта Ивисы, изображение белого парусника, застигнутого врасплох штормом, висело в раме между другими окнами. Здесь же вмещался утлый диван. На тумбочке по правую руку от испанца высилась крупная ваза, полная точно откорректированных, словно нарисованных, фруктов. Эту геометрию завершало нарезанное ломтиками пронзительно-оранжевое манго.

В отличие от хозяина Арсений явился в потертых джинсах и черной майке с рваной красной надписью Amsterdam. Белые тенниски готовились к тому, чтобы стремительно потемнеть.

Хорхе преувеличенно изобразил удивление:

– В Амстердам вы тоже ездите по работе? – Он привстал, подавая Арсению руку. – Или у вас просто много вредных привычек и вы научились совмещать их с работой?

– Я езжу в разные страны за разным. – Их улыбки схватились, как греко-римские борцы. – В Амстердам – не по работе. Сюда – так получилось, что да. Я пока не успел ответить себе на вопрос – хорошо это или плохо. – Витиеватая философичность слов разрядила обстановку.

– Уверен, что хорошо, – из старинного высокого углового шкафа по его левую руку испанец достал высокий резной штоф, полный коричневатой жидкости. – Хорошо везде, где есть местные друзья… – Арсений в тот момент разглядывал старомодную люстру со множеством канделябров и стеклянных фрагментов, призывно бликующую на добрую половину потолка, требующего побелки и испещренного трещинами. – Которые всё знают и которых все знают… – Рядом со стаканом, где прекратил свою шипящую агонию аспирин, он звучно поставил точно такой же. – Присаживайтесь, – и шумно уселся сам в свое кресло.

Арсений сел тоже, скрипнув старым, но насвежо отлакированным паркетом, который выглядел так, что, сотри лак, его можно было бы разобрать по дощечкам без малейших усилий.

– Выпьем? – пригласил Хорхе, улыбаясь висящему в воздухе согласию.

– А работа?.. – для приличия вопросил уже я, алчно улыбаясь и уверенно беря контроль над телом на себя, опасаясь, чтобы Арсений не начал впадать в неуместное ханжество.

– Сегодня пятница, – пожал плечами жизнерадостный испанец, щедро наполняя одной рукой мой стакан наполовину, а вторым омывая водой с аспирином собственную гортань. – Кроме того, три часа. – Вернув свой стакан на стол, испанец тут же наполнил его. – Ademas, es Ibiza! Aquies normal (Кроме того, это Ибица! Тут это нормально). К тому же это чай. – Он отставил штоф в сторону, опять поднял полосатый зад, уверенно всучив мне стакан, вооружился сам и с удовольствием и вздохом облегчения рухнул в кресло. – Ирландский!

– За знакомство, – не нашелся что возразить Арсений.