Юность. Музыка. Футбол

– С борта видел. А так – нет, – признался тот. – А что же Рыжий? Черныш? Хоть бы гавкнули что ль…

– Зассали, видать. Но вообще это дело такое, – снова посерьезнел Лёха, – Я бы с ним не шутил. Хозяин Арктики. Мы у него здесь в гостях. Убивать нельзя – в красной книге, геморра потом не оберешься, до семи годков могут дать. А тут уж как карта ляжет, – заключил философски он, всматриваясь сквозь окно в привычный узор теней.

Серьезная вдумчивая тишина растеклась по кают-компании в почтительном ожидании звука. И тут за окном грянул выстрел.

– Ну, где он? – сквозь одышку спросил подбежавший Петрович.

Меньжуев молча ткнул дулом карабина в направлении стоящей метрах в пятидесяти продуктовой палатки. Медвежья морда смотрела на них прямо из свежепродранной прорехи с выражением явного неудовольствия появлением здесь двуногих в этот самый момент.

– Не боится гад, – с обидой поделился Меньжуев.

– А где начальник?

– Там все ещё, – кивнул вправо Меньжуев в направлении сортира.

Дверь туалета слегка приоткрылась, явив голову начальника станции.

– Давай, Петрович, гони его на хрен, – приглушенно приказал Кабалёв, – Попортит же всё..

Дверь туалета опять затворилась, не сумев, тем не менее, заглушить характерные звуки.

– Скрутило, – с сочувствием в полголоса заметил Петрович, – Бывает.

Меньжуев криво улыбнулся.

– Давай-ка, – продолжил Петрович, – Заводи-ка «буран». Погоним «бураном» его.

– Да что ты, погоним! – отмахнулся Меньжуев, – Не видишь – не боится он ничего. Мочить его надо..

– Сказано – заводи, значит – заводи, – так же спокойно повторил Петрович, – Ты слышал, что начальник сказал?

– Не поеду я, Петрович, – твердо ответил механик, – Порвет же. Видишь – похеру ему всё..

– Послушай, Володька, – взялся за карабин Петрович и, резко рванув на себя, вырвал его из рук Меньжуева, – Я как зам начальника приказываю тебе: иди – заводи «буран». Вместе поедем, ты не боись..

– Не боись, – с горькой иронией повторил Меньжуев.

– Иди и не тренди. И давай только быстро.

Меньжуев, часто оглядываясь и тихо ругаясь, посеменил к стоявшему у дизельной снегоходу. Медведь, чуя тревогу, вылез целиком из палатки и шагнул в направлении застывшего на месте Петровича. Петрович щелкнул затвором. Сортир отозвался тревожной дробью. Ветер беспечно присвистнул.

Послышался шум мотора, и вдруг опять грянул выстрел.

– Вон он, – показал Лёха в окно и рванул прямо без куртки на улицу.

Следом выбежал Герман. Медведь, развернувшись к полярникам задом, большими скачками удалялся от лагеря. Из-за угла показался «буран» и устремился в погоню. За рулем был Меньжуев, он что-то пел (а скорее, орал) про нелёгкую жизнь комбайнёров. Позади него, левой рукой ухватившись за сиденье, а правой – за карабин, восседал Петрович. Воинственно рыча, снегоход нес их прочь, в снежную мглу.

– Отогнать его подальше хотят, – пояснил увиденное молодому коллеге Алексей, когда «буран» скрылся из видимости. – Давай, завари-ка чайку…

– Вот так вот, Герман. Вот так, – усталым тоном наставника, преподавшего только что наглядный урок, приговаривал Алексей, в ожидании чая выискивая в вазочке среди цветного разнообразия любимые конфеты «Весёлый мишка». – А ты вот думал, скажи, – наконец обнаружил он «мишку с орехом», – Думал ли ты, – повеселевшим голосом повторил он вопрос, – Почему Кобылин у нас хмурый такой всегда ходит?

– Не знаю, – пожал плечами Герман, – Характер такой. Все ведь разные же.

– Ах, так ты ж его до зимовки не знал! – махнул Лёха рукой, – Видел бы ты, какой весёлый мужик раньше был. Заводила! Всё время с шутками-прибаутками, анекдотами, подкалывал всех…

– Да ладно, – с сомнением посмотрел на старшего товарища Герман, – Кобылин – с прибаутками? Дима?

Угрюмый нелюдимый ледоисследователь Кобылин, который даже на приветствие в лучшем случае – молча кивал, а чаще, погруженный в глубокие думы, вообще не удостаивал ответом, встал перед мысленным взором Германа:

– Да из него же и слова не вытянешь…

– Так то сейчас. А раньше, знаешь, какой был балагур? Весельчак, каких мало!.. Полгода назад ещё, – Леха вдруг нахмурился и вместе с дымящейся кружкой отвернулся к окну. – Немногие знают.. Он мало кому и рассказывал.

– Лично я – никому, будь уверен, клянусь, – поспешил заверить товарища обомлевший Галкин.

– Ладно, не подведи уж, – метнул строгий оценивающий взгляд в направлении взволнованного Германа Лёха и, видно, удовлетворившись увиденным, бесстрастным голосом продолжил:

– Весной этой Дима был в экспедиции. В Карском море на атомном ледоколе «Ямал». «Росойл» заказала исследования льда в районе своей будущей добычи, и ребята целый месяц ползали по нему, бурили, давили, выпиливали всё, что для этих исследований нужно. Их было там 26 человек поначалу.. Дима в той экспедиции давил образцы, изучал прочность льда. А друг его, старый товарищ со школьной, можно сказать, скамьи Серёга Сундуков бурил горячей водой лед в торосах, изучая их толщину и структуру. Да. Так вот. Утром выходят мужики с ледокола на лед, вечером – обратно, весь день на льду. Брали с собой пожрать немного и термосы с чаем. Термосы наполняли на камбузе ледокола. Вот Дима с Серёгой как раз эти термосы на всех оттуда с утра забирали, а вечером пустые обратно приносили. Дело не хитрое, в общем-то. Работалось ребятам нормально, сильных морозов не было. Все бы хорошо, но в мае в Карском море медведей полно. Поэтому, пока на льду работы идут, штурмана на мостике за медведями наблюдают. Медвежью вахту несут. И если что – дают три гудка, чтоб народ понимал – пора сваливать на борт. А кроме гудка, против мишек и не было ничего. Были цветные ракеты, конечно, знаешь такие?.. У нас их полно.. Ну а что с них ему? Как слону дробина, только интерес будят.. Их и не брал на лед никто – бесполезно потому что. Оружие на борт атомного ледокола брать нельзя. Вообще никакого. Раньше у капитана всегда пистолет был. Теперь и его запретили.. Работали месяц, и где-то из них дней пятнадцать, наверное, приходили медведи. Любопытные твари. Несколько раз ошивались вдали. Несколько раз приходили до или после работы, когда на льду людей не было. А раза три приходилось спасаться: пароход гудит, народ оставляет на льду всё оборудование и ломится на борт, ждёт пока медведь подальше не сдристнет. Медведи обычно боялись – тифон громко гудит. Ну а пару раз прозевали. Поздно заметили на мосту. Понятно, пока стоит ледокол – что на мосту делать-то?.. вокруг лед да снег, только учёные что-то там ковыряют, смотреть на одно и то же целый день скучно.. Ну и, сам понимаешь, чайку погонять, потрендеть, байки потравить.. А тут вдруг раз! И вроде бы только что не было по близости никого.. У медведя ж прыжки по семь метров.. От него хрен уйдешь.. Когда увидели, загудели, он – раз-раз, и у трапа уже. А народ на торосе отрезан! Ну, загудели, конечно, на полную. Напугали его. Хорошо, он от трапа к торосу не дернул, в другую сторону поскакал – народ успел на борт забраться. А в другой раз, когда проморгали, не повезло. Торос был высокий, он и скрылся за ним. Да и видимость – хреноватая, туман наползал.. Серёга Сундуков как бурильщик оказался всех ближе. Он-то увидел, когда медведь метрах в двадцати уже был. А до ледокола бежать метров двести. Бесполезно – догонит тебя как два пальца. Серёга крикнул, чтоб народ предупредить. Успел достать из штанов фальшфейер, рванул за верёвку, зажёг. Над головою поднял его, заорал: «Зенит – чемпион!» (болельщик был тот ещё – на работу всегда в зенитовском шарфе выходил). Тут и на мосту, конечно, заметили, загудели.. Но медведь уже в режиме охоты был. А если он начал охоту – его уже ничем не собьёшь.. Несколько прыжков, и на глазах коллег и товарищей..

– Так что же все – просто стояли?..

– «Стояли».. так быстро же всё: лапой в голову раз – и привет. Дима неподалеку был, а что сделаешь? Схватил пешню, кинул.. Да там труп уже был – секундное дело. Да и пешня не долетела.. Люди видят: медведь тело зубами схватил, оттащил чуть подальше в торос и там треплет.. Дима, а с ним ещё два смельчака подобрались поближе – нужно же тело хотя бы отбить. Один с пешнёй, другой с бензопилой, Дима с лопатой. Шумят, наступают. Медведь на время Серёгу бросил, повернулся к ним.. Те смотрят: на месте живота у Серёги – здоровая красная дырка, и ляжки одной уже нет.. Медведь повернулся-то к ним, и ка-а-ак встанет на задние лапы!.. «Ладно, – кричат мужики, – доедай, хер с тобой!.. Чтобы ты подавился, скотина». Отступили.. Вдруг видят: к ним от парохода бежит человек в чёрных брюках и белой рубашке. А с трапа тётка, буфетчица, орёт ему вслед: «Стас! Стас! Ты куда?..». По снегу бежит в обычных ботинках, ноги вязнут, падает, снова встаёт.. А в руках – не то ракетница, не то пистолет. Бежит, матерится.. Глядят: так это же капитан! Поравнялся с мужиками, красный как рак, прицелился в медведя и выстрелил. Настоящий боевой пистолет оказался! Хотя и нельзя официально, а все равно нужен ведь – вдруг бунт, или, там, паникера прижучить.. Выстрелил он – не попал. И опять побежал. Дальше к медведю! Бежит, орет, руку с пистолетом вперёд выставил и палит на бегу.. Попал, не попал – не известно, но медведь только вдруг пересрался, бросил Серёгу (хотя там мало уж, что на него похожего осталось) и давай удирать.. А капитан всё равно – так за ним и бежит!.. Остановился, когда только пули закончились.. Мужики Серёгины останки в волокушу сложили и на пароход отвезли. В тот же вечер вызвали с Диксона вертолёт, чтобы тело к родным в Питер доставить, а пока положили его в рефрижератор на камбузе. А на Диксоне задуло. Погода не лётная. Так и лежит в холодильнике день, второй, третий.. А работать же надо. Дима теперь один по утрам на камбуз за термосами приходит, а там за дверью Серёга.. Смотрю, говорит, на рефкамеру каждое утро и думаю: «Ну как ты там, друг?».. Вот так. На пятый день прилетел вертолёт, вывез Серегу. Ну а Дима с тех пор.. ну сам видишь.

Дверь отворилась, и в кают-компанию вошёл Петрович.

– Дааа, – протянул впечатлённый Галкин. – А Сундуков, он тоже у нас в институте.. работал?

Алексей промолчал. Герман, увидев Петровича, сразу осёкся. Тот сел за стол, усмехнулся и покачал головой.

– Прогнали медведя, Петрович? – обратился к вошедшему Алексей.

– Прогнали, – махнул рукой тот, – А тебе вот не стыдно, Борисыч? Опять про Кобылина звездунца заправлял?..

– А у тебя вот, Петрович, язык прямо чешется это.. покровы срывать! – оскалился в улыбке Лёха.

– Ладно, Андрюха, – обратился Петрович к ошарашенному Герману, – Зато теперь знаешь: Борисыч – свистун еще тот. И не было никогда полярника Сундукова. Уж я б его знал.

Меньжуев опять сидел в дизельной. Его четырехчасовая вахта едва перешла свой экватор, а уж столько, казалось, вместила. Он сжимал обеими руками кружку с горячим кипятком, стремительно вбиравшим в себя содержимое чайного пакетика, и думал над тем, что вот как ни крути, а жизнь-то для подвига всегда найдет место…

В окне показался начальник, и вот он уже стоял здесь, в ДЭС, в механическом сердце, разгоняющем энергию по всем станционным объектам.

– Ну, замерз? Далеко отогнали? Молодцы, мужики, – как пулемет застрочил Кабалёв, словно и не нуждавшийся в ответах. – Кружка есть пустая? Бутылка? Куда налить можно, – он вынул из кармана 250-граммовую металлическую флягу, обтянутую крокодиловой кожей.

– Сейчас, я это, – схватил кружку с чаем Меньжуев и сделал шаг к умывальнику.

– Не надо, – прочитал его намерения Кабалёв, поставив флягу на стол. – Занесешь после вахты. Аккуратней только, на вкус-то он мягкий, но градусов семьдесят есть. На травах..

– И это.. на вот, домой позвони, – извлек он из-за пазухи спутниковый телефон. – Петровичу тоже скажу, чтоб к тебе заглянул через час – телефон ему передашь.