Нос. Том 2

– Ну вот и здорово, вот и молодец, – приобняла она меня, после чего встала и вернулась на свой диван.

Марк смотрел на меня, а затем, раздражаясь, сказал:

– Ну и? Неужели было так трудно сразу согласиться?

– Тихо! – сказала ему Саша. – Успокойся. Для этого он и согласился. Так что всё, давай, расслабься.

– Ладно! – сказал он, вздохнул и направил свой взгляд в окно.

Я хотел направить свой туда же, но раз оно уже занято, то делить один вид с Марком мне было мерзко, как было бы мерзко делить одну женщину.

– И что теперь? – спросила Света.

– Ждём минут сорок, потом всё будет, – ответил Марк ей.

– Опять ждать? Да ебать… – расстроилась она.

Мы сидели молча. Я закрыл глаза и пытался отстраниться от факта, что сейчас я почти добровольно принял говно. Ну, почти добровольно за добровольно не считается. Какое-никакое сопротивление было. Так что, если б дело было не в употреблении говна, а в изнасиловании, то это бы, наверное, считалось бы изнасилованием. Я был почти насильно накормлен тем, чем быть накормлен не хотел. Почти насильно считается за насильно. Мой организм и мой дух был изнасилован двумя таблетками говна.

– Если что, то Игорь ещё дохуя этой штуки Мише скинул, так что потом можно будет ещё взять, если понравится настолько, – внезапно сказал Марк.

– Хорошо, – сказала Света и улыбнулась: – Ну, надеюсь, что понравится.

Они говорили ещё какой-то пустой разговор, на который я не обратил внимания. Я был погружён в себя, стараясь сдержать гнев, искрящийся в затылке. Гнев от всей этой ситуации. Я не думал типичный бред в духе «Как я мог это допустить?!», «Как такое могло случиться?!», не испытывал ненависти к себе, не злился на себя. Гнев мой был направлен на них, и я старался его подавить, но в то же время понимал, что он вполне оправдан.

– А когда твои родители возвращаются? Не боишься, что батя тебя застанет за организацией притона в их хате? – спросил я Марка.

Он посмотрел на меня, слегка занервничал, и сказал:

– Тебя это волновать не должно. Вернутся, когда вернутся. Я знаю, когда, поэтому не боюсь. Да и чего бояться? Они сами не прочь кокса бахнуть наверняка. А если и будут злиться… Я скажу: «Полусгнившие корни дают гнилые плоды», и всё.

– И после этого… Саша, сообщишь мне, когда похороны организуются, хорошо? – я посмотрел на неё.

– Да хватит уже! – крикнула она.

Мы замолчали, я перевёл взгляд на освободившийся вид окна, и мне было всё равно, если туда же будет смотреть Марк. Я тут первый. И это не изменится, пока я смотрю туда и считаю так.

И я смотрел так долго, слушая на фоне старые мультики о добрых вещах. Кто бы что ни говорил, но в советских мультиках есть какая-то атмосфера. Когда смотришь их, то, думая об их создателях, воспринимаешь их как людей, со всей душой подходящих к своей работе, и работой её не считающих. Что они с добрыми намерениями и помыслами, не тая в себе никакого зла, создавали эти мультики, вкладывая в них всю свою доброту и надежду, что дети и взрослые будут смотреть их с радостью и переймут всё тепло и добрый посыл. Возможно, это потому, что я смотрел их в детстве и поэтому они запомнились мне как что-то особенное. Не исключено. Но я так же не исключаю, что это мой подход к вещам, говорящий не исключать доброе намерение, а считать его всегда присутствующим и главенствующим в процессе производства чего угодно. Как тот мишка на обёртке конфеты. Я верю в добрую натуру людей, и что даже самые плохие вещи в истории людей, скорее всего, были сделаны по велению изначального благого намерения. Оружие? Ядерная бомба? Благое намерение иметь средство защиты. Наркотики? Благое намерение найти новые виды лекарств. Холокост? Тут сложнее… Благое намерение… спасти свою расу?.. Допустим. Просто потом часто всё идёт по пизде. Но изначально намерение благое. Даже в действиях моих друзей было благое намерение, когда они делали интереснее мой чай и давали мне таблетки. Но, как я уже сказал, изначально благое намерение часто идёт по пизде, особенно, когда оно касается взаимоотношений людей. Холокост, опять же, тому пример. Но мультики к этому не относятся. Добрые мультики всегда добрые.

Пока я думал обо всём этом и смотрел в окно, Марк, тем временем, уже сидел на диване со своей гитарой.

– Что сыграть? – спрашивал он у девочек, потому что мой ответ известен заранее: «Ничего».

– Что-нибудь интересное давай, – сказала Саша.

Он задумался на минуту-другую, потом сказал:

– Вот друг отца из Америки же привозит нам всякие нишятки?

– Ага, – Саша кивнула.

– Ну и музыку тоже привозит, диски там, пластинки?

– Так…

– И вот, может, помнишь, привёз когда-то диск с песнями Чарльза Мэнсона.

– Не помню.

– Как не помнишь? Я ж тебе тогда все уши прожужжал об этом!

– А-а-а… Да, ага, вспомнила, – махнула она рукой. – Ты тогда вообще не умолкал об этом.

– Я диск этот заслушал тогда до дыр. Несколько песен даже выучил. Ну и что думаешь? Достаточно интересная музыка? Песни сумасшедшего сектанта!

– Света, ты хочешь послушать их?

Света повернулась к ним:

– А они на английском?

– Ну да. Отчего бы Чарльз Мэнсон в Америке запел на русском?

«Если он настолько сумасшедший, то никого бы не удивило, если бы он запел в Америке на русском», – подумал я.

– Ну я не пойму ничего тогда, так что мне без разницы.

– Ну тебе понравится, я думаю. Просто хотя бы как звучит, – уверил её Марк и взялся за гитару.

Подрочив на ней всякие настроечные хуйни, он обхватился за неё, как, наверняка, Сашу никогда не обхватывал, – кажется, я уже шутил про это, – и начал что-то бряцать, напевая: «Претти гёрл, претти гёрл… Си-и-из ту экзист… Джаст… Кам эн сэй ю лав ми…».

Я смотрел на это, и я слушал это, пытаясь, наконец, найти музыку в этом… звучании. Но рваные судорожные звуки всё никак не могли соединиться в неё, оставляя меня с ощущением, что вот-вот, вот сейчас… И никогда. Слова же, сопутствующие этой музыке, тоже не объединялись в одну целую композицию, и каждая строка, предполагаемо выделяемая мной, как будто была обижена на остальные строки и отказывалась с ними работать. Как из разбитой кружки не попьёшь нормально чаю, а только заебёшься хлебать его из осколков маленькими порциями, так и из этой песни трудно было нормально услышать музыку, а только заебёшься пытаться выслушать её из осколков слов и аккордов маленькими отрывками.

Когда Марк закончил играть, девочки зааплодировали ему. Я не нашёл причин для аплодировать: ни исполнителю, ни оригинальному автору.

– Прикольно! Только представь, что он так же играл эту же песню своей секте… – сказала Саша.

– Да, интересно, – поддержала её Света.

– Ну, мы тоже можем организовать свою «Семью», и я тоже буду играть вам её, повторим их опыт, – засмеялся Марк.

Я смотрел на это, и я слушал это, поджав нижнюю губу и подняв брови, ощущая, что хочу сказать усталое «Бля…» и тяжело выдохнуть.

– Давай ещё какую-нибудь, – Света обратилась к Марку. – Интересно, что ещё есть.

– Сейчас, вспомню только…

Он посидел молча секунд тридцать, потом снова заиграл на гитаре бодрым темпом, и начал петь: «Фа-ар, фа-ар даун ин Арканзас… Зэрэ ливс э скуотер виз э стабборн джау… Хис ноуз вос дриппин рэд и хис вискерс грэй… Хи кулд фидл ол зэ найт энд дэй…».