«Уния» и другие повести

– Вы что задумали? – закричал Дорофей митиленский.

– Я предлагаю, – спокойно сказал Исидор, – чтобы вот этот человек, – он показал на меня, – под нашу диктовку записал такой ответ патриарха Вселенского Папе Римскому, чтобы на торжественном заседании Собора объявили о воссоединении церквей. А, написав, мы все вместе пойдём к патриарху и от лица всех православных митрополитов добьёмся, чтобы патриарх Вселенский такой ответ подписал.

– Как мы же пастве потом в глаза смотреть будем, – прошептал Дорофей. – Как объяснимся?

– А на то ты и пастырь, – сказал Виссарион, – чтобы стаду неразумному объяснять, что к чему. А не сможешь объяснить, так и полетишь с митрополичьего престола долой.

– Я надеюсь, ты не трус, толмач, – сказал мне Исидор. – Не зря же с Плифоном дружишь?

– Я не из пугливых, – сказал я. – Но и не подлец. Если спросят, как дело было, скрывать ничего не стану.

– Ну, это твоё право, – сказал Виссарион.

Вот так, наверное, в жизни и бывает. Спросонья, не подумав о последствиях, взял да и прикоснулся к Истории, а потом пошёл себе досыпать. Вот этот ответ патриарха Вселенского Папе Римскому, записанный моей рукой под диктовку Виссариона Никейского и подписанный, как все говорят, патриархом перед смертью, поэтому иногда его ещё называют «завещанием патриарха Иосифа»:

«Мы, греки, объявляем, что признавая исхождение Святого Духа от Отца, не отвергаем, что Дух Святой исходит и приемлет бытие также чрез Сына, как и от Отца. Но поелику мы слышали, что латиняне признают исхождение Святого Духа от Отца и Сына, как двух начал, то удерживались от сего выражения. Теперь же, когда латиняне заверили нас, что Отец есть источник и начало всего Божества, то есть Сына и Святого Духа, равно признавая исхождение Святого Духа чрез Сына, не отвергают, что Сын имеет это от Отца, то есть как единое начало и единое изведение, полагаю общим нашим мнением считать, что Дух Святой исходит от Отца, но Свой есть Сыну и из него источается».

Виссарион хотел ещё добавить фразу из писаний святого Кирилла Александрийского: «Дух существенно изливается от Обоих, то есть от Отца чрез Сына», но чистый кусок пергамента, найденный в келье Исидора, был невелик, если бы эти слова вписать, тогда места для подписи патриарха не оставалось.

– Достаточно и так, – сказал Исидор. – Ответ вразумительный и взвешенный, патриарху не грех его подписать.

На следующий день перед обедней объявили, что патриарх Иосиф скончался. После похорон Палеолог созвал митрополитов и прочёл, как он выразился, напутственное письмо Иосифа.

Разумеется, сразу же нашлись недовольные и не поверившие в подлинность патриаршего завещания. Они сплотились вокруг Антония митрополита ираклийского и Досифея митрополита манемвасийского, ропчут, просят, чтобы Палеолог домой отпустил. Аврамий, владыка Суздальский, демонстративно с Исидором не здоровается, волком на него смотрит, он тоже среди тех, кто домой просится.

Император отказывает, а Исидор с Виссарионом митрополитов увещевают: «Лучше душой и сердцем соединиться с латинянами, нежели, не кончивши дело, возвратиться. Возвратиться, конечно, можно, но как, куда?»

Исидор однажды даже так сказал: «Мы – последняя надежда Империи. Я знаю, что если приступим к соединению с Римской Церковью, нас проклянут прежде, нежели до Венеции успеем доехать. Если не приступим, нас тоже проклянут – за бездействие и малодушие. Так лучше соединиться, и тогда пусть проклинают».

В этих мучительных разговорах между православными прошёл почти месяц. Я теперь у Исидора, можно сказать, доверенное лицо. Везде с ним бываю, на всех беседах, иногда по его просьбе делаю короткие протоколы. Наверное, не хочет Исидор, чтобы я лишнего сболтнул, вот и не отпускает от себя. Был я вместе с другими православными митрополитами и на приватной аудиенции у Папы Евгения. Папа долго рассуждал о необходимости единства церквей, признал, что таинство Евхаристии является действительным, неважно совершается оно на квасном хлебе или на опресноках. Обещал, когда Уния восторжествует, обязать всех паломников в Святую Землю через Константинополь проезжать.

«Видите, как много уступок мы делаем, – воскликнул Папа. – Нам следует как можно быстрее решить вопрос о власти первого престола и тогда устранится всякий повод к разногласию. Ученые споры оставим для богословских школ. Кончим же дело, которое не терпит отлагательства!»

Плифон, также приглашённый на встречу с Папой, после её завершения заметил: «Всё происходящее теперь напоминает комедию. Без подписи патриарха Собор теряет статус Вселенского. У Императора таких полномочий нет. Торопится Папа. В Базеле его епископы анафеме предали. Если Уния не состоится, не видать Папе священного престола, как своих ушей».

Палеологу от Короля Венгерского пришло письмо, в котором тот пишет, что его посланцы на некоторое время задерживаются в Риме.

На Рождество Иоанна Крестителя, Предтечи Христовой, Палеолог назначил комиссию голосовать за римское учение. Из двадцати семи лиц, имевших право голоса, семнадцать высказались против Унии.

В тот момент, когда объявили подсчёт, слуга, подававший императору чашу с вином, случайно кашлянул. Палеолог так его огрел своей тростью из слоновьей кости, что у бедняги, верно, хребет переломился.

Праздник Пророка Христова Иоанна Крестителя флорентинцы справляют с большой торжественностью. В реке, правда, не купаются, как у нас, но веселятся, пляшут, вина при этом почти не пьют. Видел я у них любопытную забаву: надувают шары из тонкой кожи и запускают в воздух. С этими шарами, привязанными веревкой к руке, носятся по всему городу, и взрослые, и дети малые.

Я сопровождаю Исидора в прогулке. Митрополит исполнен скорби, будто не праздник вокруг, а похороны. Для него, пожалуй, действительно похороны – надежда на воссоединение церквей умерла. Мы направляемся в дом, где живёт Плифон, в дом, где он устроил Платоновскую Академию.

На фасаде палаццо изображен солнечный диск с длинными развевающимися волосами. Под диском – диковинные геометрические фигуры, непонятно что означающие.

В комнате с широкими окнами от пола до потолка беседуют четверо: хозяин дома, Виссарион никейский, Торквемада и высокий красивый человек.

«Похож на брата», – думаю я. Так оно и есть, это Дмитрий, деспот Мореи и Пелопоннеса, брат Иоанна VIII Палеолога.

– Я готов удалиться, – произносит Плифон. – Вы просили устроить встречу, я её устроил.

– Прошу вас, останьтесь, – говорит Торквемада. – Без вашего мнения нам будет трудно. Это глупо, перемахнуть с божьей помощью через пропасть и свалиться в крохотную ямку.

– Глупо, – соглашается Виссарион. – У императора не хватило воли. Его можно понять. После смерти патриарха, без единства с митрополитами, он становится в положение изменника православной вере.

– Кому он это будет объяснять? – сказал Торквемада. – Туркам, которые без затруднения возьмут город и вырежут христиан? Или ангелам на небе? Да, султан Мурад миролюбив, но будут ли мирными его наследники?

– Я уже высказывал эту мысль, – сказал Плифон. – При отсутствии патриарха, любое решение Собора является юридически спорным. В конечном счете, признавать или не признавать воссоединение церквей – будет зависеть от воли конкретного правителя. И от тех обстоятельств, в которых окажется его земля.

– Я говорю о том же, – сказал Торквемада. – В текущий момент не столь важно мнение славян и кавказских народов. С ними ещё немало придётся потрудиться. Если же падёт Константинополь, то, с большой степенью вероятности, эти земли перейдут под влияние последователей пророка Магомета. Они так давно под татарами, что, по сути, ими и стали.

– У брата нет уверенности, что европейские государи готовы оказать серьезную военную помощь, – сказал Дмитрий. – Понятно, что он колеблется. Если крестовый поход не состоится, ему остаётся рассчитывать только на народную поддержку. С этой точки зрения, Уния, в таком виде, как она предлагается, становится вредной.

– Морея долго продержится в одиночку, без помощи извне? – сказал Торквемада. – Триста спартанцев царя Леонида, конечно, когда-то задержали персов, но всего на год. Если это вообще не выдумка фантазёров эллинов. Больше похоже на правду, что Грецию спасли от нашествия распри внутри Ахеменидской державы. Османы не таковы. Их правители прекрасно понимают, что Константинополь это символ просвещенного мира, такой же, каким когда-то был Древний Рим.

– Что предлагает Папа? – спросил Исидор.

– Римская церковь предлагает, чтобы император ромеев подписал Соборное определение о воссоединении церквей от имени всех православных, – сказал Торквемада. – И признал власть Папы Римского как верховного первосвященника всех христиан.

– И что потом? – сказал Дмитрий. – Начнётся крестовый поход против турок?

– Венгры, поляки, некоторые италийские и испанские гранды готовы выступить, – сказал Торквемада. – С остальными труднее. Особенно сдержаны Венеция и Генуя. Но, и все присутствующие это хорошо понимают, если удастся создать прецедент, разгромить в сражении турок, это даёт широкие возможности Священному Престолу для давления на равнодушных к богоугодному делу.

– Что ты думаешь, Гемист? – сказал Дмитрий.

– Я думаю, – сказал Плифон, – что эту Унию надо подписывать, хоть она и корявая получилась. А вот на помощь крестоносцев не рассчитывать. Всем нам надо уходить на Пелопоннес и держаться там из последних сил. Константинополь не спасти, нравится это нам или не нравится, Восточная империя умерла. Султана османов интересует только город, его стены, его дома, его дух, если хотите. Возможно, когда османы возьмут город, они оставят нас в покое.

– Дух без людей это пустота, – сказал Дмитрий.

– Возможно, – сказал Торквемада. – Вернёмся к практической стороне дела. Я не погрешил против истины, сказав, что Уния это последний шанс Восточной империи. Мечта, чтобы философы спрятались в Мистре, приятно греет сердце, но несбыточна. Турки не остановятся, каждое выигранное сражение будет только усиливать их веру в избранность. Кучку философов, вероятно, они пощадят, остальным повезет куда меньше.

– Положение у нас действительно отчаянное, – сказал Дмитрий. – В одном вы правы, большинство митрополитов думает о собственном угле, а не об общем благе. Я буду убеждать императора согласиться на Унию с Римской церковью. Для брата это самое трудное решение в жизни.

Лето от сотворения мира 6947, день Ильи пророка.

Сколько ждали этого дня, сколько спорили, сколько лишений перенесли, и вот он наступил этот день – день объявления декрета о воссоединении церквей, а на душе пасмурно, уныло. После того, как Палеолог сообщил митрополитам, что подпишет Унию даже без их согласия, наступило равнодушие. Документ, который латиняне составили, уже никто и не читал. Православные согласились на всё: и на исхождение Святого Духа от Сына, и на верховную власть римского первосвященника, и на латинское учение о чистилище, опресноках и освящении даров в Евхаристии. Виссарион никейский так увлёкся, что предложил императору внести в Соборное определение отлучение от церкви для всех несогласных, но Палеолог его прыть умерил и отказал.

Он всем своим видом показывает, что является жертвой обстоятельств. Брат его Дмитрий дожидаться официального объявления не стал и уехал на Пелопоннес.

Папа Евгений пытался настоять, чтобы был избран новый патриарх Константинопольский, который Унию и подпишет. Палеолог, однако, проявил твердость и сообщил Папе, что новый патриарх будет избран только в Империи и всю полноту ответственности он берёт на себя.

Торжественное чтение декрета о воссоединении церквей прошло в кафедральной божнице Флоренции при большом стечении народа. На греческом прочёл Виссарион Никейский, на латыни – Торквемада, Иоанн де Монтенегро, кардинал Родосский. После чего поставили подписи император и Папа. Затем – митрополиты. Виссарион и Торквемада облобызали друга и друга и поздравили христианский мир. Остальные молчали.

Плифон на торжественной церемонии отсутствовал, сослался на болезнь. Затем прошла литургия, невзирая на возражения Исидора, по латинскому обряду. Митрополиты отстояли службу с постными лицами и отказались от приглашения на совместную трапезу.

Вот такой грустный день – долгожданный день возрождения Вселенской церкви. По случаю Унии от имени банкира Медичи нам выдали немного грошей. Я бродил по торговым рядам у моста, выбирая гостинцы для родных, когда меня нашёл Димитрий Кавакис, ближайший помощник Плифона.