Бродячие псы философии. Роман в рассказах

Бродячие псы философии. Роман в рассказах
Роман Воликов

Роман в рассказах «Бродячие псы философии» – литературный эксперимент, основанный на синтезе контркультуры и реалистической прозы. Как известно, от трагического до смешного один шаг. Книга содержит нецензурную брань.

Бродячие псы философии

Роман в рассказах

Роман Воликов

© Роман Воликов, 2023

ISBN 978-5-0059-7679-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бродячие псы философии

Пифагорейство. нечет и чёт

Последовательная уверенность лучше дробного шага. Изначально ничего не делилось, лукавству человека мы обязаны чётом. Десятка начинается с единицы и заканчивается нулём. Мы не знаем, откуда мы вышли, но знаем, куда мы придём. Поэтому Земля круглая, чтобы дураков случайно не занесло на просторы ойкумены.

Делить всегда проще, чем делиться. Нечет стоит во главе, и первым существом был андрогин. Он царил всеобъемлющим, плоским и одновременно широким. Он не знал переживаний и в тот неизвестный момент, когда среди звёздного мерцания потерял покой, из его пота выделились титаны. Мы не знаем почему, но они первыми почувствовали привкус победы и горечь переживания, когда из ничто появляется нечто.

Они начали ту войну и хотя их давно нет, их бравада торжествует в наших умах и наших мечтаниях. Возможно, они знали, что стоит за каждым числом на самом деле, но забыли или не решились нам рассказать…

«Ты мошенник, Пифагор, – крикнул на всю базарную площадь философ Гераклит. – В буйстве огня, воды и воздуха рождается этот славный мир. И этот и любой другой. Ты просто невежа, который прячется за зеркальным миром придуманных тобой цифр. Знай, Пифагор, в пустоте нет ничего, кроме самой пустоты».

«Пифагор тебя не услышит, – подумал певец, собирая пожитки в мешок. – Пифагор давно умер, если он вообще когда-нибудь жил».

Он ушёл прочь из Афин, этот город всегда казался ему склизким, муторным и говорливым. Он поселился у моря, ранним утром ловил рыбу, а после полуденного зноя раскладывал на песке камешки: чёт-нечет, свобода-воля, счастье-судьба.

Высадившиеся в бухте для дележа добычи пираты посчитали, что он гадальщик и долго допытывались, что их ждёт. Он отвечал туманно, неясными намеками, подбрасывал вверх камешки и повторял как базарный дурачок: «Нечет или чёт, кто знает, что нас ждёт».

Когда пиратам надоела эта клоунада, они отрубили ему голову, набили рот солёным морским песком и водрузили на мачте как подаяние капризному року. Но это не спасло, ночью корабль угодил в бурю, треснул по швам и утащил на дно морское всю развесёлую команду.

Переселение народов

Шли с Севера. Холодно там жить стало. Встретили тёмных, долго бились, разгромили.

Пришли в леса, леса живые, духов много, весело. Там первый раз про этих услышали, про их города, про жизнь царскую. Пошли посмотреть, реку перешли, их увидели. Высокомерные, злые, умные, взгляд лютый. Нас разгромили, полуживых огненными колесницами жгли, потом за реку показали, там ваше место, там живите. Смеются над нами, называют варварами, говорят, язык у вас собачий: бар-бар-бар.

Так сто лет жили. Некоторые из наших в их городах побывали, дивились: дома, мосты, храмы, девы с распущенными волосами вокруг статуй ходят и пронзительную песню стонут. Те, кто там побывали, долго не жили, умирали в тоске.

С юга тёмные пришли. Мы их разгромили, мёртвых сожгли, живых рабами сделали. Рабы рассказали, что далеко на юге, где они жили когда-то, такие же как мы есть – с рыжими волосами и красными лицами, только роста великанского. Часть наших собралась и пошла своих искать, давно ушли, никаких вестей от них нет.

Из-за реки человек пришёл, Распятого принёс. Мы посмотрели, странный бог, почти что человек, не такой злой, как наши. Мы Распятого на древко водрузили и пошли за реку. Этих мало было, бились отчаянно, но нас всё равно больше. Мы всех убили, только одного, самого злого, оставили. На словах ему объяснили, Распятого вручили: мы идём не убивать, мы хотим как вы жить, мы тоже хотим людьми стать. Посмотрел он на нас молча, Распятого к дереву прислонил и ушёл.

В горах лагерем стоим, ждём, будет ли ответ. Иногда на Распятого смотрим и спрашиваем: «Разве так трудно нам поверить?»

Танцующие человечки

То есть поначалу всё было хорошо. Жили-были, хлеба сеяли, рожь жали. В пост постились, в праздники куролесили. Жёны брюхаты, погреба полны. По осени князь мытаря присылал, мы положенное отдавали, девки невзначай мытаря на сеновал зазывали и благодать: кесарю – кесарево, а нам покой.

Бывали зимы голодные, животы пучит, изо ртов дыхание смрадное, кошек и мышей полевых жрать приходилось, но мы не привередливые, мы и перетерпеть можем.

Неплохо всё было, и тут этот объявился. Как с неба свалился. Сам плюгавый, вместо зубов два гнилых осколка торчат как у вурдалака, но весёлый. Сидит возле канавы придорожной и круги на земле чертит.

Мы говорим: «Ты кто, бесовское отродье?», а он в ответ: «Танцор я божий. Хотите научу?»

Мы только посмеялись, слышали мы про таких жонглёров, ловкачей прожжённых, только зазевайся, мешок с овсом пропадёт или жена достойная невесть от кого понесёт. Уж собрались палками его побить да прогнать от греха подальше, а он вскочил на ноги свои косолапые и давай плясать. Да так дивно, да так чудно, мы и сами не заметили, как в пляс пустились. И так нам хорошо стало, будто и нет вовсе невзгод житейских и годов голодных, и дождь с неба льётся когда надо и солнце светит уверенно, но ласково. И главное – князь наш из сердитого злюки в доброго барина превратился.

«А что? – кричит косолапый. – Верьте старому Витту. Потому что в начале было Слово, а после Слова было дело, а дело тут всё в том, что пока вы в три погибели гнётесь, есть на краю моря земля обетованная – реки там молочные и берега медовые. Лежи на печи, пузо чеши, а свиной окорок бац и перед носом очутился – жри не хочу. А махнул другой рукой – любой хавчик с неба посыпался. Пойдёте за мной в края те чудесные?»

«Как не пойти», – закричали мы, а сами танцуем всё пуще и пуще и весело нам и легко. Собрали жён, детишек, скарб наш незатейливый и двинулись в путь, ритма танцевального не замедляя.

Который год уж бредём, землями пустынными и берегами морскими, Витта нашего славного след давно простыл, слыхали, будто генуэзцы его повесили, а он на рее всё дергался, дотанцовывая до последнего.

Да и хрен с ним, с этим Виттом, прости Господи, нам и так прекрасно. Вольные мы теперь, бесшабашные, знай себе танцуем и в ус не дуем. Жаль только, что крысы и змеи все в окрест разбежались, чуют гады ползучие, что мы их сожрать хотим.

НЕобратимость

Бес спрятался за крестом. Зато не дует, подумал он, жаль, крыши нет, укрыться от непогоды.

Крест стоял в поле, а бес жил в норе. Строго говоря, никакой необходимости жить в норе у беса не было, в округе и так все его боялись, но традиция, блин, важнее комфорта: бесовское отродье испокон веков пряталось по норам, с того занюханного дня, когда Саваоф установил свои порядки. Вылезали изредка, пошалить в чулане у богатого буратины или девок в бане ежовой рукавицей за задницу схватить. Но в основном – в темноте, в покое, в меланхолических размышлениях.

Поэтому нашего беса следовало назвать паршивой овцой. Не сиделось ему в нирване, к кресту он давно присматривался, принюхивался, и, наконец, решил поменять место жительства. Никаких дальнейших конкретных планов у него не было.

Скучая, бес зевнул и от безделья принялся полировать крест.

«Здорово, кучерявый!» – крикнул проходивший мимо Пан. Пан выглядел странно, обычно он голышком скакал по округе, выставив на обозрение большой и толстый дрын, который полагал главной своей достопримечательностью, но сегодня его косматую голову украшала раввинская ермолка.

«Здорово, идолище языческое! – развеселился бес. – В иудаизм подался?»

– Туристка из Израиля в гости заходила, – объяснился Пан. – Очень заводная Рахиль. Я, признаться, упарился. Вот шапочку подарила, сказала – на вечную память.

– Ты уж побереги себя, – сказал бес. – Здоровье, его, знаешь, не купишь. Что нового в мире?

– После обеда учителя математики собираются на кресте распять, – сообщил Пан. – Верно, к дождю.

– Да как же, – саркастически заметил бес. – Когда на прошлой неделе начальника гаража распяли, тоже вопили, что к дождю. И когда в начале июня бухгалтершу Розу сожгли, тучки по небу походили и фиг вам – ни капельки не пролилось. Засушливое какое лето в этом году.

– Роза была хороша, – вздохнул Пан. – Жаль её. Дикий у нас всё-таки народ, суеверный.

– Да уж, – согласился бес. – Не стремятся к культуре. Я тут почтовый ящик вскрыл, хотел газеты почитать, сплошная реклама стирального порошка.

– Куда катимся? – сказал Пан. – Ладно, пойду сосну.

Бес уселся на землю рядом с крестом и закурил. Издалека донеслись крики. «Учителя вяжут, – догадался бес. – Сейчас изваляют в дерьме, нахлобучат на голову учебник и потащат на крест. Дичь, конечно».