Берега

Изъеденные червием, истерзанные железом, исколотые иглами ржавыми и клыками ядовитыми, сдираемые с отвратительным шипением клацающих челюстей кого-то неведомого и невидимого, ноги записали весь этот ужас в память клеток таким страхом, что начав восхождение со Дна, пронесли его до самого верха.

Частично вернув Вселенной то, что забрал при падении, я смог сделать первый шаг и выдернуть из Слизи сначала одну, а затем и вторую стопу. Представьте себе, что вы плясали голыми ногами на битом стекле, а случилась возможность, выскочили на плато соляного озера. Как думаете, что я испытал? Нет, не угадали. Не болевой шок от прикосновения соли к открытой ране, но облегчение, истинное облегчение – я покинул Дно. Слизь выпустила меня со злобным хлюпаньем кипящей смолы и выбросом столба своей неимоверной дряни, от запаха которой кружилась голова и слезились глаза. Я, не желая задерживаться ни на секунду, лихорадочно шагнул вверх по ступеням и тут же уперся макушкой в раскаленное, как чугунная сковорода, «небо». Лестница уходила под понижающийся чугунный «небосвод», превращаясь в тоннель, кишащий аспидами и пауками. Каждый новый шаг сгибал мою спину все ниже и ниже. Через пять ступеней я опустился на четвереньки. Отвратительные, мохнатолапые создания с дьявольской радостью встретили приближение моего лица к их вызывающим тошноту телам. Аспиды, ранее обвивавшие мои ноги, теперь вольготно расположились на спине и, свешиваясь вниз, затевали злобные перепалки с друзьями-арахнами, хватая их раздвоенными языками за лапки и подбрасывая вверх. Те же, в свою очередь, ожидали, когда их жертва, ваш покорный слуга, уляжется на живот, придавленный днищем «неба», и полностью поступит в их распоряжение. Волосы вздыбились на голове от подобной перспективы, но память ног о Слизи Дна гнала меня вперед. Еще три ступени и моя обнаженная, не защищенная и клочком ткани плоть, коснулась животом отвратительного двигающегося ковра. «Господи! – в первый раз промелькнуло в сознании, – дай сил!» Там, на Дне, произнести имя Господа невероятно сложно: великий страх обмораживает, обездвиживает и члены, и разум. Мошка, застывшая в капле смолы, более свободна, чем душа, достигшая Дна. Здесь же, в адском тоннеле, хоть и заполненном не лучшей компанией, душе хватило смелости (или отчаяния) на Слово, поелику место это хоть и было внизу, но вело наверх.

Гады всех мастей пытались влезть в ноздри, заползти в рот, расцарапать глаза и забраться в уши. Я двигался на ощупь и верил, верил в окончание этого кошмара. Чугунный потолок больше не снижался и давал возможность ползти вперед, пусть пока только на животе. Я задумался в попытке отвлечься от укусов, прикосновений и шипения моих нынешних спутников, почему Слизь ослабила свои объятия? В какой момент ее терпкие оковы пали? Тогда, почти обессилив, я представил Дно своим домом навечно и перестал сопротивляться ему. Вот оно! Я прекратил ненавидеть Слизь, и она разжалась. Место, созданное ненавистью, отрыгнуло меня, отрицающего саму ее суть, как инородное тело. Это цена моей свободы.

Попробую скопировать успех. Я напряг воображение и представил себя пауком (понятно, не хватало пар конечностей и мохнатости), тоннель тут же отреагировал. Змеи обхватили мои ноги и руки намертво, а арахны сотворили плотину из своих тел перед моей головой, полностью запечатав проход. Нет, не то, тоннель уже не был Дном и существовал по иным законам. Я объявил себя (естественно мысленно) грешной душой и аспиды ослабили хватку, а членистоногие разобрали плотину. Медленно продвигаясь по ступеням, я перебирал в памяти пороки, присущие воплощенным душам, но всякий раз, выбрав какой-либо, сопровождающие меня змеи тут же опутывали члены, а паучья команда выстраивала неодолимую преграду. Спина страшно ныла, позвоночнику не хватало сил терпеть не присущее ему в природе положение, подбородок бился о ступени, рассекая, словно киль судна, мохнатые волны.

–– Чему же ты учишь, Господи, склонив меня подобным образом? – промычал я сомкнутыми губами, и тут меня осенило: ползающие под ногами создания – первые, над кем хочется возвыситься, а продолжением становится равный тебе, заканчивается же падение возвышением над Богом.

Тоннель резко расширился, жар над головой ослаб – чугунная крышка потянулась дугой вверх от моей макушки. Через две ступени я смог присесть, и не то чтобы увидел свет в конце, нет, но сбежавшие вниз арахны в обнимку с аспидами придали моему духу некую, пока еще тонкую, как паутинка (брр, опять вспомнил), надежду.

Черно-фиолетовый окрас Дна, сменившийся багровыми стенами тоннеля и остававшийся лишь в блеске паучьих глаз, окончательно исчез с холста открывшегося мне пространства, уступив место сине-оранжевому свечению. Еще три ступеньки, и спина моя расправилась полностью, ознаменовав сие событие дружным хрустом позвонков. Я обернулся на зияющую внизу инфернальную щель тоннеля, бурлящую у входа своими беспокойными обитателями, передернулся от отвращения и сделал шаг наверх с твердым намерением разобраться со своей гордыней, приводящей меня в подобные места.

Взору моему открылась странная картина: ступени, поднимавшиеся вверх, пересекались мутным, бледно-розовым потоком. Он казался спокойным, дружелюбным и безопасным, об акулах и пираньях думать не хотелось. Я остановился перед ним в легком раздумье. Плавное течение незнакомых вод гипнотизировало, завораживало, но от чего-то не успокаивало.

–– Что же это? – спросил я и непроизвольно поднял глаза вверх, к отсутствующим здесь Небесам, – Господи!

Ответ возник в голове сразу же: это кровь, пролитая тобой, и слезы, пролитые из-за тебя.

–– Что-то многовато, – решил я, оценивая полноводный поток, берегов которого, кстати, не наблюдалось.

–– И каплей крови можно захлебнуться, а одна слезинка способна сравниться с цунами, в некоторых случаях, – отозвалось внутри.

Я шагнул в слезо-кровавую смесь, и ступень ушла вниз из-под ноги, воды моего «творчества», одарив тело «щелчком хлыста», оказались у подбородка. «Хлыст» состоял из раскаленных кристаллов горьких слез и остывшей до состояния льда крови. Я охнул. Туловище превратилось в губку, вобравшую свою долю горечи и страданий. Я не чувствовал костей, каркасом губчатого тела стали вены, принявшие всю кровь, что была на моих руках. На этом венозном древе, удерживающем ветвями соленую крону печали, торчала моя голова, испуганно созерцая изменения, происходящие под ней. О том, чтобы попытаться сделать следующий шаг на своих ватных ногах, не могло быть и речи. Страх разложения тканей, разрушения костей, потери органов, страх полного растворения в этом потоке, так напоминавшем темные воды Ахерона, обезличивал меня, превращая в риф, в коралл, ждущий своих прожорливых соседей. Они и не замедлили появиться, потому что мысль в тех краях, о которых повествует автор, материальна мгновенно.

Чьи-то тупые морды стали тыкать в меня, царапать жесткими плавниками, щипать беззубыми ртами и трогать нетерпеливыми хвостами. Воображение, подстегиваемое шпорами страха, рисовало душераздирающие образы обитателей кровавых глубин.

–– То обиженные и убиенные, – снова прозвучал таинственный Голос, – они пришли за утраченным. Выплакавшие заберут то, что выплакали, умершие – потерянную кровь.

–– О Господи, как?

–– Лишенные тобой жизни, как пиявки, прильнут к твоему телу в тех местах, через которые сами приняли смерть, а когда, обессиливший, погрузишься в воды потока с головой, обиженные возьмут слезы…

–– Через глаза? – прервал я Голос.

–– Да, через глаза. Муки их повторишь ты, изживая перекосы Мира, учиненные тобой.

–– Господи, Господи! – зашептал я, лихорадочно ища выхода из потока, чувствуя, как начинают присасываться к разным частям тела крепкие упругие губы.

–– Я каюсь, Господи, в содеянном! – вдруг вырвалось у меня, – я прошу прощения у всех, кому причинил боль и страдания, и у тебя, Господи также! Я готов.

Чистые слезы брызнули из глаз, поток схлынул и обнажил ступени.

–– Они приняли покаяние, – прозвучал Голос, и мне показалось, гораздо мягче, чем ранее. Я вспомнил о своих ногах, ощутив их прежнюю упругость, ноги же вспомнили о Слизи, но уже не страх, а подобие спокойствия позволило мне сделать новый шаг…

Вокруг меня висело марево молочного цвета, негустое, имеющее приятный запах и, самое главное, подсвеченное. Свет наполнял пространство отовсюду мягким ровным сиянием, не напрягающим ни глаз, ни ума. Ступень под ногами была широкая, даже просторная, но будто смазанная щедрой рукой поварихи излишним количеством масла и напоминавшая по структуре пудинг. Иначе говоря, ступень была очень скользкой и тряслась подо мной. Я прикладывал неимоверные усилия, чтобы просто устоять на ней, сделать шаг в этих условиях казалось невозможным.

Знакомый Голос расставил точки над «i»:

–– Ты между небом и землей, ни в Раю, ни в Аду.

–– И что же это за место?

–– Точка равновесия, – абсолютно уравновешенно ответил мне Голос.

–– Меня не будут здесь грызть, кусать и душить? – поинтересовался я.

–– Нет, тебе нужно только одно.

–– Звучит пугающе.

–– Не пугайся. Тебе нужно сделать шаг, просто один шаг, и все.

–– Да я еле дышу и боюсь пошевелиться, не то что…

–– Все правильно, это Ступень Равновесия, Уровень Нейтральности, Зона Тишины, Центр Вселенной, названий много.

–– Центр Вселенной?

Голос повеселел:

–– Пока только твоей. Шаг с этой ступени важнее всех, уже сделанных тобой.

Я балансировал, затаив дыхание и прислушиваясь к телу. Тело стонало, как стонет ленивый работник, глядя на пашню, упирающуюся в горизонт. Мышцы, пребывающие в величайшем напряжении, возмущенно апеллировали к ногам, а те, в свою очередь, не желали вспоминать прошлые воплощения, возможно, в теле канатоходца или балерины, на худой конец – караульного, блокируя свою память устойчивой (в отличие от моей позы) картиной склизкого Дна.

–– Господи! – в который раз и со все усиливающимся удовольствием прошептал я.

–– Не поминай всуе, а уж тем более в неопределенности! – тут же нравоучительно откликнулся Голос.

–– В неопределенности? – повторил я.

–– Из этой точки, из Собственного Центра Равновесия душа решает, куда ей направиться: туда, откуда ты, или туда, куда ты. Свободный Выбор происходит Здесь.

–– Но я шел вверх, я знал, куда иду! – отозвалось в голове.

–– А страх в ногах? – Голос неумолимо бил в цель, легко расщепляя стрелу оппонента стрелой своего аргумента.

–– Но я хочу к тебе, Господи, – твердо произнес я, сразу же ощутив твердость под ногами.

–– Я жду – ответил Голос.

«Пудинг» превратился в камень, масло – в мелкий, приятный песок. Ступни моих ног отдыхали под его расслабляющим массажем. Я сделал шаг…

…Песок постепенно скрывал ступени, шаг, второй, третий, и лестница полностью исчезла под песчаным покрывалом. Кругом сколько хватало глаз лежала песчано-каменистая равнина, освещенная желто-оранжевым солнцем.

–– Да ведь это пустыня! – вырвалось у меня.

–– Пустыня Христа, – торжественно произнес Голос.