Берега

–– Кого? – мыслью на мысль отозвался я.

–– Вопрошай себя, больше некого! – снова возникло в голове.

–– Я разговариваю с собой?

–– Со мной! – мне показалось, безжизненные веки распятого дрогнули.

–– А мне кажется, я разговариваю сам с собой, – пронеслось внутри меня гулким эхом.

–– И это правда, – получил я ответ непонятно от кого и откуда.

–– В чем же она, и кто ты на самом деле?

–– Я это ты, только уже распятый, и, обращаясь ко мне, ты обращаешься к себе, висящему на кресте. Вот и вся правда. Мы оба, вместе, поднялись на Голгофу, одной дорогой, но разными Путями и, ты удивишься, с одной Целью.

Видимо, вся мошкара с северных болот бриттов, преодолев неимоверное количество лиг, собралась внутри моего черепа. Гул там стоял такой, что я заткнул уши руками и с силой сдавил виски – из глаз брызнули слезы. Шум прекратился, и я расслышал: «Не хочешь мучений, отведи взор свой».

–– Не могу! – мысленно выдавил я.

–– Тогда вопрошай.

–– Как я могу быть тобой, если мы разные люди, от разных родителей?

–– У нас один Отец! – потрескавшиеся и испещренные кровоподтеками уста убиенного искривились в улыбке, или мне это только привиделось?

–– Ты говоришь загадками: один Отец, одна Цель. Я не понимаю тебя.

–– Прежде меня ты не понимаешь себя. Единый Отец и есть наша единая Цель.

–– Чего же ты или я, или кто-то еще, поселившийся внутри меня, хочет?

После этих слов, вырвавшихся уже вслух, меня пробила дрожь, хотя ночь, надвинувшаяся на гору, была теплой. Я посмотрел на легионеров, не слышали ли? Те мирно храпели, убаюканные ласковым ветром и трелями цикад, окруживших место казни плотным кольцом бесперебойной трескотни. Сотника не было, наверное, отправился в расположение центурии. Хотелось пить, я пошарил вокруг, все запасы воды и питья были давно уничтожены, осталась только губка, смоченная уксусом. Последним к ней прикасался Иудей, и никто не знал, был он жив или мертв при этом. Я снял ее с копья и поднес к губам, не испытывая никакого отвращения.

–– Пей, это Жизнь, ибо смерть я попрал смертью, – внутренний диалог возобновился.

Уксус кислил, но облегчил ощущение сухости во рту, и я с благодарностью приложился еще раз.

–– Что ты имел в виду, говоря про жизнь и смерть?

–– Что есть Жизнь, а смерти нет. За смертью всегда следует Жизнь, каждый раз, всякий круг.

–– И как быстро Жизнь сменяет смерть? – спросил я повеселевшим голосом (уксус был смешан с вином).

–– На третий день, – коротко ответил он, или я, или не знаю, кто еще.

–– Значит, ты на третий день оживешь?

–– Истинно так.

–– Если бы в последнем сражении я не успел достать меч и отбить удар в свою сторону, бритт снес бы мою голову топором, и на третий день я был бы жив?

–– Истинно так.

–– Не смеши! – возмутился я. – Скольких товарищей я оставил в земле, сотни, тысячи, все они там до сих пор.

–– Истинно говорю тебе: они живы.

–– Да, может, в памяти моей это так. Но никто из тех, кого положил я с почестями спать навеки, не дотронулся до плеча моего ни на третий, ни на какой другой день.

–– Они живы, ибо стоят сейчас подле меня, все до единого.

–– Тогда где ты, если подле тебя стою я и вижу только троих храпящих легионеров и троих распятых на крестах?

–– Я Дома, в объятиях Отца.

–– А где я?

–– Ты на пороге Дома, но так же Отец обнимает и тебя.

Испустивший дух Царь Иудеев ставил меня в тупик, истязал мой разум, как я истязал его тело, плетью подгоняя в гору. Сейчас он вел меня на казнь, и я чувствовал тяжелый крест на своих плечах.

–– В чем же разница между нами? – пыталось обороняться мое сознание.

–– Никакой разницы нет.

Стенобитное орудие непостижимой Истины выдирало окованные железом доски из ворот моего осажденного мозга.

–– Но мы разные, с разными лицами, с разными именами. Как имя твое?

–– Иисус.

–– Вот, а меня зовут…

–– Иисус! – перебил меня Иисус. Пропитанная уксусом губка выпала из моей руки, я опустился на камень возле креста и уставился на собственные сандалии. Крепость сознания пала, главные ворота с треском разлетелись под натиском Истины. Иисус-палач сидел подле ног Иисуса-жертвы и плакал. Неподалеку от меня, укрывшись одеждами Иисуса-Царя Иудеев, мирно посапывали Иисусы-солдаты, не подозревающие о существовании Рыдающего Иисуса.

Слезы мои падали на землю, омытую кровью распятого Сына Божьего, на чистую и непорочную макушку горы, принявшую на себя Крест Человеков, столь тяжкий, что миллионы иисусов взвалили его на спину Одного, испугавшись подставить свои.

Внизу послышались осторожные шаги. Я поднял голову, в темноте ночи вырисовались три женские фигуры и одна мужская.

–– Кто здесь? – спросил хрипловатый, заплаканный голос немолодой женщины.

Я задумался на миг, провел языком по сломанному зубу и ответил: «Иисус».

Башня

Не от того ль безумен мир,

Задуманный совсем иным,