Аннета собрала все свое мужество и срывающимся голосом спросила:
– Если война придет за тобой, что ты ей скажешь?
– Я скажу ей: «Нет!» Аннета ждала этого удара. И, получив его, она протянула руки, но слишком поздно, чтобы отвести его.
– Только не это!
– Ты хочешь, чтобы я сказал ей: «Да?» – спокойно спросил Марк.
– Нет! И этого не хочу! – ответила Аннета.
Марк смотрел на мать, охваченную смятением (а ведь пора бы ей подготовиться к ответу!), с уважением, с состраданием. Он ждал, что она разберется в своих мыслях. Но вместо логических доводов она могла ответить ему только потоком взволнованных и страстных восклицаний:
– Нет! Нет! Только ничего не решай! Ты еще не можешь знать, не можешь сам составить себе мнение об этом. Подожди! Было бы преступно поставить под угрозу всю жизнь этим «нет», этим слишком поспешным решением, решением ребенка, который еще не жил.
– Но ты ведь жила?
– Я, я женщина, я не знаю, я не уверена. Никто меня не направлял, я слушалась только своего инстинкта и сердца. Этого недостаточно.
– Да, недостаточно. Но когда же будет достаточно? Кто посмеет сказать, даже в конце жизни, что он знает, что он уже уверен, что он все продумал? Неужели человек обречен вечно откладывать свои действия на завтра? Откладываешь со дня на день, но вот приходит последний день – и ты оказываешься униженным, опустошенным, развращенным, как большинство людей. Когда же мне будет дано право существовать?
Аннета не хотела слушать. (Она слышала слишком хорошо!).
– Ты не имеешь права уничтожать себя.
– Не уничтожать я хочу. Я хочу строить.
– Строить что? И для кого?
– Прежде всего для себя. Чистое жилище, где я мог бы дышать. Я не вынес бы жизни в грязной конуре лжи, где живут многие… Я, пожалуй, был резок, говоря с тобой… Ты называешь меня жестоким. Я жесток. Но как же иначе помогать людям, которых жалеешь? Ведь дом надо строить и ради них.
– Но его же не выстроишь в один день. Чтобы строить, надо самому прочно обосноваться на земле.
– Надо создать прочный фундамент. Самое высокое здание начинается с закладки камня. Eris Petrus![78 - Ты будешь Петр! (Петр – по-гречески – камень.)] Я – камень.
– Ты – Марк. Ты принадлежишь мне.
– Я – от тебя. Я тот, кого ты создала.
– Но ты жертвуешь мною! Ты не имеешь права.
– Мама, тут уж вина твоя. Ты требовала от меня искренности. Ты хотела, чтобы я был настоящим человеком, человеком честным. Я не знаю, хватит ли у меня сил. Но попытаться хочу… Будем откровенны! Все зло в том, что никто не осмеливается быть честным, перейдя тот предел, где эта честность ставит под угрозу личные интересы и страсти. Тут уже ищут лазейку, хитрят с собой, как, скажем, наши пацифисты. Ты хотела бы, чтобы я был правдив, но не настолько, чтобы рисковать своим и твоим счастьем.
Хорошо ли это? Честно ли это?
Аннета упрямо сказала:
– Да!
– Что? Это честно?
– Это хорошо.
Он взял ее руки. Она попыталась вырвать их у него, но у него была крепкая хватка.
– Взгляни на меня!.. Ты говоришь не то, что думаешь!.. Я хочу, чтобы ты на меня взглянула… Ответь мне! Я не прав?.. Кто из нас честен? Ты или я?
Она понурилась и сказала:
– Ты.
И тотчас же вскрикнула:
– Это-безумие! Я не хочу.
Она наконец собралась с мыслями. Она попыталась вступить в спор с Марком:
– Честность – это значит быть честным в каждой своей мысли, не вводить в заблуждение никого и прежде всего самого себя насчет своих верований. Но честность не требует от нас невозможного: всегда руководствоваться своими верованиями, и только ими. Волен дух наш. А тело – в цепях. Мы впаяны в это общество, в котором живем. Мы подчиняемся определенному порядку. Мы не можем разрушить его, не разрушив себя. Даже не праведный строй мы можем только осудить. Но вынуждены покориться ему.
– Мама! Ты отрекаешься от своей жизни… Разве я не знаю, как ты бунтовала, боролась? Ведь ты не способна терпеть несправедливость к себе и другим? Милая моя строптивица!.. Если бы ты не была строптивой, я бы так тебя не любил!..
– Нет, не бери с меня примера! Ах, вот и кара!..
Это несправедливо… Я сказала тебе, да ты и сам знаешь, что я жила вслепую, что меня вело внутреннее чутье, женские страсти, слишком восторженное сердце, которое трепещет ночью при малейшем прикосновении.
Мужчина – мужчина, которого я создала, – не должен брать за образец женщину. Он может и, значит, должен освободиться от смутных велений природы, он должен видеть отчетливее и дальше.
– Подожди! Мы сейчас дойдем и до этого. И, когда дойдем, ты, может быть, заставишь меня вернуться назад. А пока скажи мне: отрицаешь ли ты свою строптивость?
– Бунт у меня всегда кончался поражением.
– Но каждое поражение (признайся!) было освобождением.
– Ах! Я только меняла цепи и наносила себе раны.
Им счета нет, этим цепям… Я рвала одни, чтобы опутать себя другими.
Может быть, цепи нужны?..
– Ты сама себе противоречишь. Ты рвешь одну цепь за другой – мне ли этого не знать?
– А если это ошибка? Я слушаюсь своего недальновидного инстинкта, но, может быть, разбивая их, рискую причинить еще больше зла себе и другим?
Что, если порядок покупается ценой отречения?
– Мама! Не пытайся подпевать гениальному эгоисту, тому, кто ставил порядок во вселенной выше счастья своего ближнего, а покой созерцания выше опасной борьбы против существующего зла! Что дозволено Гете, не дозволено нам. Вечного миропорядка нам недостаточно. Мы дышим в земной атмосфере. И если она отравлена несправедливостью, наш долг – разбить стекла, чтобы вдохнуть свежий воздух.
– Можно перерезать себе вены.