Очарованная душа

– Чертовка! – сказала Сильвия.

– Я ни в чем не виновата, – повторила Аннета. – Это ты…

– Ладно, не будем начинать все сначала!.. Слушай, я тебе скажу откровенно: права я или нет, я не пришла бы сюда по собственному почину. Я тоже не из забывчивых!..

И опять, полусмеясь, полусерьезно, со смесью злости и шутливости, она начала ревниво уверять, что Аннета хотела вскружить голову ее мужу. Аннета только плечами пожала.

– Словом, можешь мне поверить, я не пришла бы к тебе по своей воле! – заключила Сильвия.

Аннета воспросительно взглянула на нее. Сильвия пояснила:

– Это Одетта меня заставила.

– Одетта!

– Да. Она спрашивает, почему тетя Аннета больше не приходит к нам.

– Как! Неужели она меня не забыла? – удивилась Аннета. – Кто же ей обо мне напомнил?

– Не знаю… Она видела у меня твою фотографию. Кроме того, ее, видимо, очень взволновала встреча с тобой на улице. Или, может быть, она была у тебя дома? Ах ты интриганка! На вид недотрога, сухарь, а как умеет покорять сердца!

(Сильвия шутила не совсем искренне.).

Аннета вспомнила нежное тельце ребенка, которого она взяла на руки при случайной встрече, влажный ротик, прильнувший к ее щеке. Сильвия продолжала:

– Пришлось сказать, что мы с тобой в ссоре. Она спросила из-за чего.

Я ей ответила: «Не приставай!» Но сегодня утром, когда я подошла к ее кроватке и хотела ее поцеловать, она вдруг говорит: «Мама, я не хочу, чтобы ты была в ссоре с тетей Аннетой». Я на нее прикрикнула: «Оставь меня в покое!» Вижу, девочка расстроена. Ну, я ее обняла и спрашиваю: «И что это ты выдумала? Разве тебе так понравилась эта тетя? На что она тебе? Ну хорошо, раз тебе так хочется, мы с нею помиримся». Она захлопала в ладоши: «А когда тетя Аннета к нам придет?» – «Когда ей вздумается». – «Нет, ты сейчас пойди к ней и позови ее…» И я пошла… Эта маленькая негодница делает со мной все, что хочет!.. Так ты приходи! Мы тебя ждем сегодня к обеду!

Аннета сидела, потупив глаза и не говоря ни «да», ни «нет». Сильвия возмутилась:

– Надеюсь, ты не заставишь себя упрашивать?

– Нет, – сказала Аннета, не пряча больше от сестры сияющих глаз, в которых стояли слезы.

Они крепко поцеловались. В приливе нежности, смешанной с досадой, Сильвия куснула Аннету за ухо. Аннета ахнула.

– Ах ты! Еще и кусаешься? А меня же называет сумасшедшей! Ты что, взбесилась?

– Да, да! Как же мне не беситься, когда ты отбила у меня и мужа и дочь!

Аннета от души расхохоталась.

– Мужа можешь оставить себе! За ним я не гонюсь.

– Я тоже. Но он мой, и я запрещаю его трогать!

– А ты повесь на него дощечку с надписью!

– Нет, я на тебя повешу дощечку с надписью! Урод! Что в тебе такого?

За что тебя все любят?

– Не выдумывай!

– Да, да, все! И Одетта, и этот простофиля Леопольд, и другие… Все решительно… И я тоже!.. Я тебя терпеть не могу. Хочу отделаться от тебя, а не удается! Никакими силами! Ты держишь крепко!

Они взялись за руки и засмеялись, глядя друг другу в глаза уже с сестринской лаской.

– Ах ты, моя старушка!

– Да, это ты верно сказала! Они действительно постарели. И обе это заметили. Сильвия по секрету показала сестре фальшивый зуб, который она вставила, скрыв это от всех. У Аннеты на висках появилась седина, но она ее не прятала. Сильвия обозвала ее за это кокеткой.

Они опять были близки друг другу, как прежде… И подумать только, что, если бы не девочка, они никогда бы не увиделись больше!..

Вечером Аннета с Марком пришли к обеду. Одетта спряталась, ее не могли найти. Аннета отправилась на поиски и отыскала ее за портьерой. Она нагнулась, чтобы поднять девочку, присела на корточки и протянула руки, ласково, уговаривая ее. Одетта отвернулась, упорно не поднимала глаз.

Потом в неожиданном порыве бросилась к ней на шею. За столом, где она имела счастье сидеть рядом со своей тетей, она от волнения не могла вымолвить ни слова и оживилась только к концу обеда, когда подали сладкое.

Взрослые пили за восстановленную дружбу, потом Леопольд в шутку предложил тост за будущий брак Марка и Одетты.

Марк обиделся – он метил выше, а Одетта приняла это всерьез. После обеда дети затеяли игру, но не поладили между собой. Марк обращался с девочкой пренебрежительно, и она была обижена. Скоро родители, занятые разговором, услышали шлепки и плач. Дерущихся разняли. Оба еще долго дулись. Одетта была взбудоражена впечатлениями дня. Пришло время укладывать ее, но она капризничала и не хотела идти спать. Аннета сказала, что отнесет ее в постельку, и девочка согласилась. Аннета раздела ее, уложила, целуя пухленькие ножки. Одетта была в восторге. Аннета сидела подле нее, пока она не уснула (этого не пришлось долго ждать), а когда вернулась в столовую и увидела Марка на коленях у Сильвии, шутя сказала сестре:

– Давай меняться! Хочешь?

– Идет! – ответила Сильвия.

Но в душе ни та, ни другая не хотели меняться. Между тем Марк, пожалуй, больше подошел бы Сильвии, а девочка – Аннете. Но свой ребенок всегда останется своим.

Зато детям идея обмена гораздо больше пришлась по вкусу. Услышав этот шутливый разговор, они стали приставать к родителям. И, чтобы доставить им удовольствие, те согласились. Каждую субботу вечером между матерями происходила мена: ночь субботы и весь воскресный день Одетта проводила у Аннеты, а Марк – у Сильвии. В воскресенье вечером детей возвращали по принадлежности. В этот период междуцарствия их безбожно баловали. И, разумеется, они возвращались домой неохотно, капризничали и всю свою нежность сберегали для той, которая только в праздничные дни была и матерью.

Одетта умиляла Аннету своими детскими ласками, маленькими тайнами, которые она ей поверяла, неутомимой болтовней. Всего этого Аннета была лишена. Марк, унаследовав пылкий темперамент матери, умел его сдерживать лучше, чем она. Он не любил откровенничать, в особенности с родными, потому что они могли злоупотребить его доверием. С чужими это не так опасно, они многое пропускают мимо ушей… А Одетта была, как Сильвия, экспансивна, ласкова, и притом сердечко у нее было любящее. Она выражала вслух то, что Аннете хотелось услышать. Заметив, как это ей приятно, маленькая плутовка стала удваивать дозу нежностей. Она будила в душе Аннеты отголоски ее собственных переживаний в детстве. Так по крайней мере казалось Аннете, и отчасти за это она любила девочку. Слушая ее, она вспоминала свои детские годы, которые в жарком свете ее нынешних мыслей представлялись ей совсем иными.

Как радостны были эти воскресные утра! Малышка лежала на широкой кровати (для нее было праздником спать вместе с теткой, удобно примостившись в ее объятиях, а та безропотно терпела пинки ее ножек и боялась дышать, чтобы не разбудить девочку), наблюдала за одевавшейся Аннетой и чирикала, как воробышек. Оставшись полной хозяйкой в кровати, она вытягивалась поперек, чтобы закрепить за собой эту собственность, и за спиной Аннеты проказничала вовсю. Аннета, причесываясь перед зеркалом, только посмеивалась, когда видела в нем болтавшиеся в воздухе голые ножки и взлохмаченную черную головку на подушке. Шалости не мешали Одетте следить за каждым движением тетки, и она пускалась в забавные рассуждения насчет ее туалета. В этой болтовне проскальзывали иной раз совсем неожиданные серьезные замечания, заставлявшие Аннету насторожиться:

– Что ты сказала? Ну-ка повтори! Но Одетта не помнила, что сказала, и придумывала что-нибудь другое, уже не такое интересное. По временам на нее находили бурные порывы нежности.

– Тетя Аннета! Тетя Аннета!

– Ну что?

– Я тебя так люблю, так люблю!..

Аннету смешила горячность, с какой Одетта об этом заявляла.

– Не может быть!

– Ну да! Я тебя люблю до безумия!