Впереди ветра

По каменистой дороге, которые почти по всему Крыму, местами с ухабами и выщербинами, шло много народу. Кто-то, как Гуля и Седой пробирались в верх, кто-то с разморенными, краснеющими лицами, что- то шумно обсуждая, спускался в низ, на остановку. Идти было нелегко, но Седой не разжимал руки, не давая отставать Гуле.

Он молча шел, а за ним, уже с трудом, еле передвигая ноги – она. Странно, но сердце не выскакивало из груди, как это частенько бывало с Гулей, при тяжелых нагрузках; было ощущение преодоления, как во сне в вагоне – спертого пространства.

Наконец, Седой обернулся, ни сколько не запыхавшись.

Гуля увидела врата. Седой впился в неё небесными глазами, и ослабив руку, сказал:

– Заходи. Вот мой дом.

Острая на язычок блондинка, видимо, на время проглотила его: ей нечего было сказать. Только сейчас она заметила на шее у Седого крестик на нитке. И когда он поклонился перед входом во врата, у блондинки шевельнулась догадка о тихой грусти в его глазах, мелькнувшей там, в низу…

Монах, стоявший у ворот, перекрестил их, и пропустил.

Он что-то быстро сказал Седому, на что тот согласно кивнул, и оглянувшись на Гулю, вздохнул и спросил :

– Не передумала?

На что блондинка протянула ладошку, и промурчала свою песенку: -Веди ж, веди ж меня Буденный в бой! И вся – то наша жизнь- есть борьба!

Она пела её в затруднительных ситуациях, когда сердце говорило одно, а душа вылетала из него, требуя своё.

Взору Гули открылся простор, море и – небо.

У девушки захватило дух.

В глазах ожила ещё одна картинка из детства; крёстный держал её на плечах, а перед девочкой, вдоль до самого горизонта, волновалась синь моря, а с права и с лева -изумительной красоты утесы скал, образованные пластами разных пород, и от этого со стороны моря кажущиеся полосатыми.

– Видишь, полосатые хребты, как у тигров? -спросил тогда дядя Петя, – этот мыс – Тигриный.

Но тогда не было звона колоколов. Не было и слёз, которых ожидала и так боялась она…

Самый обрыв мыса…

Рядом стоял человек, руки которого Гуля не хотела отпускать. Хлопнул парус за спиной. Это была её счастливая примета, когда встречный ветер резко бил в лицо, приглашая лететь с ним.

Гуля Советских подняла подбородок на встречу ветру перемен. Он говорил, открывая её парус, -ты идёшь верным путём!

Звон колоколов пролился над морем.

Гуля обернулась и увидела золоченые маковки церкви. Волна восторга захлестнула душу.

Хлопок паруса повторился.

– Это твой дом? – прерывающимся голосом спросила она, и повторила, – твой дом…

Седой крепче сжал ладошку.

Вот теперь, по -предательски, слеза за слезой поползли по щекам

…А что делать!?

Гуля подняла лицо к небу, и его глазам. Его взгляд был по-отечески добрым.

Седой взял вторую ладошку и прижал к своей груди:

– Ты чего? Я же – с тобой! -прошептал он, – я всегда буду с тобой!

– И я, тоже? -сквозь слёзы спросила она.

– Мы теперь не-раз-луч-ны!, -его голос обжег самое нутро, выворачивая и душу, и сердце Гули, нашедшей свою кровь и тут же отдалившуюся… как она думала.

Он говорил в самое ухо живота, отдавая током по всему телу:

– Ты же любишь небо …море …чистой и верной любовью! Знай – это любовь. Это – любовь, а не то, что принято у смертных называть любовью-показухой… Ты всё поймешь. Скоро ты всё поймешь, Гуля.

У девушки подкосились ноги; имя -то откуда узнал!? Руки намертво пристали к горячей мужской груди.

Под ладонью бешено колотилось сердце так желанного парня. Его взгляд останавливался на её губах всё чаще…

Но в небесно —голубых глазах блеснули слёзы неподдельной муки, и стало ясно, каких сил ему стоит удержаться…

Гуля закусила губу, со стоном скользя ладонями по торсу.

Седой на какой – то миг задержался в её глазах, словно навсегда запоминая. Его губы вытянулись в бесцветную полоску.

До неё донеслось:

– Я буду всегда с тобой!

Гуля прикрыла глаза, чтобы не броситься в след.

По тропинке, ведущей к золоченым маковкам церкви шел верный, не предавший обета, данного Богу.

Чего это стоило, знала теперь и девушка Гуля…

У КРАЯ ПРОПАСТИ

Что-то щекотало подбородок.
Блондинка потерла зудящее место, и ойкнула. Прокушенная губа кровоточила.
– Поцелуй на прощание. -горько пошутила она.
– Шш-слы ш-ш-ишь-..?… Спрашивало море.
Гуля сорвала лист подорожника и приложила к ранке.

– Шлышу – шлышу -передразнила шепот моря она, шепелявя опухшей губой.

Родное море раскинуло объятия. Гуля смотрела с большой высоты обрыва, упиваясь свободным ветром, что трепал нетерпеливо парус:

– Ты со мной, Гуля?