Намокла газета под ливнем,
ромашки закрыли глаза,
и город мне кажется дивным,
и ласково-страстной гроза.
Черна и безлюдна дорога,
сверкают слезой купола.
Ботинки твои у порога –
как долго тебя я ждала…
/2010/
В МАШИНЕ
Мы ехали в осеннюю свободу,
качался динозаврик на крючке,
и лил нещадно кто-то с неба воду,
я трогала колечко на руке.
«Нет, ты не думай, это просто мысли –
Мы целый день с тобою проведем».
Ты повернулся и сказал мне: «В смысле?
Я думал: мы вдвоем с тобой умрем».
Чернела вся промокшая дорога,
я буквы выводила на стекле.
«Вот черт, – сказал в нависшем смоге, –
Кардан стучит и стрелки на нуле».
Дышала печки, грея наши ноги.
Ты пальцы сжал до боли на руке,
и дождь, стихая, падал понемногу,
и прыгал динозаврик на крючке…
/2010/
ОПЯТЬ НЕ ЗАЖИГАЮ В ДОМЕ СВЕТ
Опять не зажигаю в доме свет,
и голос горький в тишине,
закутанная в теплый старый плед,
и небо где-то в вышине.
Мы просто как друзья поговорим
за пятой чашкой кофе, что ж,
так может суждено, и мы сгорим –
и руки разжимают нож.
Как много лет прошло, и осень вновь,
дописаны давно слова,
на пальцах, сжавших нож, проступит кровь,
как вновь раскрытая глава.
И тикают настенные часы,
гитару в сотый раз берешь,
за окнами всё мокро от росы –
смешной предлог остаться. Что ж…
/2010/
СВЕТ СТРУИТСЯ В РАЗМЫТЫЕ ОКНА…
Свет струится в размытые окна
на холодную твердость стола,
из железа ты, видимо, соткан,
и на улице листья – дотла.