Знамения. Разбуди меня, когда проснёшься

– Тебе лучше?

Броуди коротко обнял меня, сел на край кровати и включил телевизор. Звук он, конечно, сразу сделал тише, чтобы не мешал, но, чёрт возьми, почему я чувствую себя здесь лишней? Броуди принёс пиццу и несколько бутылок пива. Он открыл две из них, вполуха слушая выпуск новостей, и одну не глядя протянул мне.

– Нельзя пиво с таблетками, – ответила я, отставив пиво на пол. – Так врач сказал.

– Роуз, просто выпей и расслабься. Тебе нужно расслабиться, а не глотать эту химию. Она не помогает, поверь мне.

Всё тело было без сил, и мне очень хотелось, чтобы слова Броуди оказались правдой. Я смотрела на бутылку и представляла вкус пива. Честно говоря, оно никогда мне не нравилось. Горькая, противная жижа, однако сейчас я почему-то представляла пиво сладким, даже немного приторным. Желудок впервые за несколько дней ответил на мысли о чём-то съедобном не подступающей тошнотой, а урчанием. Я ощутила голод за всё прошедшее время.

Сначала я пыталась разобраться, действительно ли это желание поесть или организм придумал новую ловушку? Как было в первые часы: сводящий с ума голод, а потом вся съеденная еда оказывалась на полу. В животе продолжало урчать, иногда переходя к болезненным спазмам. Наконец я решилась поесть, искала глазами пиццу, как поняла, что Броуди только что доел последний кусок. Он смешливо оглянулся на меня и глотнул пива из бутылки.

– Ладно, я пойду, – Броуди вытер руки, бросил салфетку в коробку. – Ты пиши мне, что ли, о своём состоянии. Кажется, ты мне не рада.

Шок, удивление. Я смотрю на Броуди широко распахнутыми глазами, не знаю, шутит ли он или говорит совершенно серьёзно, но ответ всё-таки находится:

– Я тебе рада, – слова дались через силу, я чувствовала себя виноватой. – Просто мне нехорошо.

– Оно и понятно! – Броуди покачал головой, ломая коробку пополам. – Целыми днями сидеть в четырёх стенах. Может, тебе лучше подышать свежим воздухом? Прогуляйся, сходи в парк, – он осмотрелся, не выронил ли чего. – Хочешь, завтра вечером можем вместе пройтись?

– Будет темно, – перед глазами промелькнула картинка парка в сумерках, и кожа тут же покрылась мурашками. – Мне страшно ходить по улице, когда темно.

– Роуз, не придумывай! Я же буду рядом, тебе ничего не будет грозить!

Броуди тянулся обнять меня, а по моим щекам вот-вот грозились политься слёзы. Внутри всё снова холодело, дрожь окутывала руки, в комнате становилось душно. Я пыталась справиться с этим самостоятельно: глубоко вдыхала и сильно обнимала себя.

– Сидишь тут такая несчастная, – раздражённо буркнул Броуди, – а мне, думаешь, какого за тобой наблюдать, а? Думаешь, мне легко?! Но мне тебя жалко, кому ты нужна, кроме меня?

Я смотрела на него сквозь пелену подступающих слёз. Никак не могу понять, почему он так говорит? Да что с ним, чёрт возьми, такое?! Или Броуди прав – я погрязла в той проклятой ночи? Что если я никогда оттуда не выберусь?

– Всем тяжело, Роуз, – рявкнул он, – так что имей совесть. Пострадала и хватит! Жизнь-то продолжается! – Броуди потянулся к двери, но решил добавить: – У других и похуже бывает, но ничего ведь, не прячутся и не ноют.

Бормоча и дальше, что всё произошедшее «не смертельно», но уже себе под нос, Броуди ушёл. Я осталась одна в комнате. Стояла по середине, не понимая, что сделала не так. А сделала ли вообще? За всё время, сколько я знаю Броуди – как соседа и как друга – никогда не видела его в таком настроении. Он всегда всех пытался поддержать, был очень милым, заботливым, сострадающим… Может, я в самом деле придаю слишком большой вес случившемуся? Я ведь жива, со мной всё хорошо. И даже если Броуди прав и всё именно так, как он говорит, почему мне обидно? Почему каждая клетка моего тела восстаёт против? Правду, особенно обидную или невыгодную, редко когда слышать приятно, но являются ли правдой слова Броуди?

В дверь постучали. Первая мысль была, конечно же, о Броуди. Он передумал злиться на меня? Вернулся сказать, что говорил слишком резко, что перегнул? Я невольно вытянулась в струну, тело напряглось, и я ждала, когда дверь откроется, но аккуратный стук продолжался.

– Мисс Блинк? – послышалось с той стороны, и голос принадлежал полицейскому, а не моему другу. – Мисс Блинк, простите, у Вас всё хорошо? Вы в порядке? – затем он пояснил причину своего беспокойства: – Мистер Диксон громко говорил и вышел нервным. У Вас всё хорошо?

Напряжение тут же спало, я облегчённо выдохнула.

– Да-да, – мой голос звучал слабо и колебался. – Всё в порядке.

– Нужно что-нибудь? – после короткой паузы спросил он. – Воды или чего-нибудь ещё? Не стесняйтесь!

Я молчала. Какая-то растерянность. На секунду мне показалось, что парень в форме за дверью и есть тот, кто перевернул мою квартиру и следил всё это время. Очередной приступ страха, но на этот раз оцепенение в какой-то степени меня злило. Да, большая часть меня напугана, замерла, однако есть за ней крошечный пучок смышлёных клеток, который готов защищаться до последнего.

– Меня Тони зовут, – представился полицейский. – Тони Каннингем. Я из Кардиффа, если хотите знать. Недавно в Лондоне, года полтора, наверное.

Не получив ответа, я думала, Тони Каннингем из Кардиффа бросит бесполезное занятие поговорить через дверь, но, на удивление, он не сдавался.

– Простите, мисс Блинк, я случайно подслушал Вашего врача. Он говорил, Вам стоит поесть. Ещё не проголодались?

– Немного.

Голос Тони звучал чётко и ясно, будто полицейский сидит прямо на полу. Я представила его, подпирающим спиной дверь, и не смогла сдержать смех. Наивная лёгкая радость смешивалась с болью и страхом, проливаясь слезами. Я не успевала их вытирать и смеялась, смеялась, смеялась…

– Знаете, у меня тут есть немного картошки фри и, – Тони шуршал пакетом, – хот-дог. Ещё тёплый! – он снова прильнул к двери: – Хотите?

– Что угодно, только не китайскую еду и пиво.

– Тогда пополам?

Тони с опаской приоткрыл дверь, просунув пакет с половинкой хот-дога. Я подобралась к еде не сразу, будто боялась, что она окажется отравленной или вместо неё в пакете окажется какая-нибудь дрянь. Но запах с каждым шагом чувствовался всё сильнее. Пахло жареной сосиской, сладкой горчицей, кетчупом, маринованным луком, сыром, свежими овощами и ещё тёплым хлебом. Аромат картошки на фоне всего остального мерк.

Первый укус, второй. Жевать приходится медленно и прислушиваться, не передумал ли вдруг желудок есть? Третий, четвёртый и я не заметила, как всё доела.

– Кажется, я ничего вкуснее не ела.

– Это ещё что! – отозвался Тони. – Вот есть у меня друг, Габриэль, он готовит так, что объедаюсь каждый раз и не могу остановиться, пока всё не подчищу!

Чуть позже я заварила чай и, конечно, предложила чашку полицейскому. Мы приоткрыли дверь и, сидя по разные стороны блестящего железного порожка, продолжали говорить. Я увидела Тони в первый раз и, честно говоря, думала, он выглядит старше. Сколько ему на самом деле? Около тридцати? Нет, Тони казался тем старшеклассником, по которому плачет модельное агентство: улыбка, красивое лицо, тёмные глаза, длинные ресницы, волосы крупными завитками и помимо всего этого в нём было что-то притягательное. Можно иметь смазливую, идеальную внешность, но без харизмы, заразительного внутреннего огня она быстро превратится в ничто.

Вспомнился Джек. С его детскими выходками, которые иногда так меня раздражали, с его манерой напиться перед важной встречей, а потом мёрзнуть в ледяной ванне, чтобы быстрее прийти в себя, с его эмоциональностью, которой порой не хватает мне. Я скучала, так сильно скучала. Пусть сон, пусть призрак, пусть хоть кто, но я чувствую себя живой рядом с ним. В безопасности, в порядке, спокойно.

К часу ночи мы с Тони наговорились вдоволь. Нас обоих тянуло в сон. Я старалась не спугнуть это состояние и легла в кровать не раздумывая. Тони, в отличие от меня, перебивал дремоту крепким кофе по ту сторону двери. В полусне перед глазами мелькали разные картинки: от утрированно злого Броуди, который кидался на меня с кулаками и готов был убить, до пугающей тени, ползающей по тёмной стене. Последнего персонажа я приняла за некий образ моего преследователя. От всего этого я ворочалась, пряталась под подушку – будто поможет – но понимала, что картинки – лишь плод воображения и нервного срыва.

Веки щипали, болели, затем я просто перестала их чувствовать. Наверное, как раз тогда и уснула. Я оказалась в месте, похожим на метро, но никого, кроме меня, на платформе не было. Серые стены, серый потолок и две яркие жёлтые полосы «не переступать» по краям. Откуда-то сверху доносились звуки: рычание, скрежет, крик, хруст стекла. Будто аудио-эффекты из всевозможных фильмов ужасов.

Поезд сообщил о скором прибытии грохотом колёс и поднявшейся волной ветра из тёмного туннеля. Прямо передо мной остановился вагон. Внутри пусто, поэтому я заняла первое попавшееся место напротив выхода.

Интересно, что это? Таким путём я ещё не добиралась до Джека. Может, это просто сон? Без воды, без каких-то масштабных событий – просто сон. Как говорил доктор, моя психика пытается сбежать. Может, вот так? Буквально нарисовав собственный поезд, чтобы уехать подальше от страшного и неприятного. В пути у меня появилось время подумать. Я почему-то отчаянно вспоминала наш разговор с Броуди сегодня, но на его место ставила Джека. Что бы он сказал? Иди и возьми себя в руки? Хватит причитать? Сама виновата? Но Джек за столько лет ни разу себе такого не позволил! А если… Мерзко. Тошно. Скажи такое он, а не Броуди, обиделась бы я? Нет. Скорее эти слова его голосом нанесли бы мне последний удар.

Поезд остановился, я оказалась в знакомой квартире с белыми стенами. Свободно, легко дышится, просторно. Фигура Джека промелькнула у полки с фотографиями. Он протирал пыль и пританцовывал, придерживая громоздкие серебристые наушники одной рукой. Мне не терпелось скорее обнять его, но в то же время совершенно не хотелось услышать всё то же, что успел наговорить Броуди. Я колебалась, покачиваясь из стороны в сторону, и доводила себя слезами.

Джек вдруг снял наушники, прислушивался и наконец обернулся. Он удивлённо смотрел на меня.

– Роуз? – произнёс он, будто не верил глазами, и стремительно приближался. – Где же ты была? Где ты была так долго, Роуз? Что случилось? Боже мой, как я скучал!

Немо открываю рот, не зная, как всё объяснить и вообще с чего начать, но, кажется, Джек и не ждал ответов – он обнял меня, прижимая сильнее. Вот что на самом деле имеет значение: чувствовать себя в полной безопасности, как дома в объятиях близкого человека.

– Прости, – сквозь подступающие слёзы шептала я. – Я хотела от тебя избавиться. Ты же мне просто снишься.

– Всякое случается.

Я проспала почти сутки, не хотела уходить от Джека. Мы говорили, смеялись, плакали, обсуждали всё на свете от последних новостей из своих собственных жизней до чего-то глобального. Какое-то время молчали: лежали, не шевелясь, и глядели в белый-белый потолок. Ни одна таблетка не даёт столько спокойствия, сколько получаешь в присутствии любимых людей.

Нас окутывала дрёма. Бороться с ней сил не осталось, но сдаваться просто так не хотелось. Глаза закрывались, веки тяжелели с каждой секундой больше и больше. В последние мгновения перед тем, как окончательно заснуть, Джек сжал мою ладонь в своей:

– Не бросай меня больше, Роуз, – спутанно произнёс он. – Слышишь? Не оставляй меня одного.