В канун Рождества

– Дядя передал его своему сыну Хьюи, лентяю и бездельнику. А тот любит шикарно жить и оригинальничать. Хьюи сразу же стал приглашать в Корридейл приятелей, которые пили его виски и вели себя так, что слуги, проработавшие в поместье много лет, были просто в отчаянии. Потом Хьюи решил, что жизнь на севере не для него. Он продал поместье и отправился на Барбадос. Насколько мне известно, он и сейчас живет там со своей третьей женой и продолжает развлекаться.

Элфрида позавидовала:

– Какой интересный человек!

– Нет, вовсе не интересный. Его поступки весьма предсказуемы. Мы поддерживаем с ним связь, но друзьями никогда не были.

– Значит, вы никогда больше там и не побываете?

– Похоже, что так. – Оскар откинулся на спинку стула и скрестил руки. – Правда, бабушка оставила нам с Хьюи еще один дом. Он уже много лет сдается какой-то пожилой паре. Каждые три месяца я получаю небольшую ренту. Хьюи, разумеется, тоже. Думаю, ему хватает этих денег на пару попоек.

– А дом большой?

– Не очень. Стоит в центре маленького городка. Когда-то это была контора управляющего поместьем, а потом его переделали в жилой дом.

– Очень интересно. Хотела бы я иметь дом в Шотландии!

– Полдома.

– Полдома лучше, чем ничего. Вы можете поехать туда с Франческой на каникулы.

– Мне почему-то это и в голову не приходило. Честно говоря, я вообще про этот дом не вспоминаю. Скорее всего, рано или поздно Хьюи предложит мне либо выкупить его половину, либо продать ему мою. Но меня это мало беспокоит. Я предпочитаю не торопить события. Чем меньше дел я имею с Хьюи Маклелланом, тем лучше.

– Прячетесь от проблем?

– Просто ни за чем не гонюсь. Ну и когда же вы уезжаете?

– В следующую среду.

– Надолго?

– На месяц.

– Открытку нам пришлете?

– Непременно.

– Дайте знать, когда вернетесь.

– Сразу же.

– Нам будет вас недоставать, – сказал Оскар, и у Элфриды потеплело на сердце.

Домик назывался Эмбло-коттедж. Гранитным фасадом он был обращен к северным ветрам и к Атлантике; немногочисленные на этой стороне окошки были маленькие, глубоко посаженные, однако подоконники достаточно широкие для горшков с геранью, причудливых обломков плавника и раковин. Серена любила собирать раковины. Когда-то этот коттедж был частью Эмбло, процветающей молочной фермы, и в нем жил пастух, но он ушел на пенсию, потом умер; молочные хозяйства механизировали, и фермер, дабы сократить расходы, продал коттедж. С тех пор тут трижды сменились хозяева, и в последний раз коттедж был выставлен на продажу, как раз когда Джеффри принял судьбоносное решение распрощаться с Лондоном, с Доди и со своей работой. Он прочел объявление в «Таймс», немедля сел в машину, ехал всю ночь напролет, чтобы посмотреть коттедж одним из первых, и обнаружил отсыревший домик, спрятавшийся в разросшихся кустах неухоженного сада, убого обставленный для сдачи в летний сезон. Но отсюда открывался вид на скалы и на море, по южной стене вилась глициния, а на лужайке цвел куст камелии.

Джеффри позвонил управляющему своего банка и купил коттедж. Когда они с Сереной въехали, в печных трубах были птичьи гнезда, обои клочьями свисали со стен, а в комнатах стоял запах сырости и плесени. Но какое это имело значение! Они расположились на спальных мешках и откупорили бутылку шампанского. Они были вместе и в своем доме.

Прошло десять лет. Два года ушло на то, чтобы привести дом в порядок. Все это время водопроводчики, плотники, плиточники и каменщики в заляпанных грязью башмаках бродили по комнатам, без конца пили чай и вели долгие разговоры о смысле жизни.

Время от времени Джеффри и Серена выходили из себя из-за того, как медленно продвигается работа, но одержать верх над этими философами-любителями было невозможно. Они не понимали смысла слова «поторопитесь» и дружно сходились на том, что поработать можно и завтра.

Но в конце концов рабочие удалились, оставив хозяевам небольшой, ладный, крепкий кирпичный дом с кухней и маленькой гостиной внизу и верхним этажом, куда вела скрипучая деревянная лестница. К задней стене кухни примыкало довольно просторное помещение, вымощенное плиткой. Прежде там была прачечная, а теперь висели дождевики и стояли резиновые сапоги; здесь же Серена установила стиральную машину и морозильник. Огромную фаянсовую раковину, которую Джеффри нашел в канаве, отмыли и отчистили, и теперь она пользовалась постоянным спросом: в ней мыли яйца, купали собак, составляли букеты из полевых цветов, которые Серена любила расставлять по дому в старомодных глиняных кувшинах. Наверху располагались три чистенькие спаленки со скошенными потолками и небольшая ванная комната, из окна которой открывался самый красивый вид на юг, на фермерские поля и поросший вереском склон холма.

Хозяевам не было здесь одиноко. Примерно в ста ярдах от них стоял фермерский дом с хозяйственными пристройками, по переулку мимо их калитки постоянно двигались тракторы, грузовички с молочными бидонами, машины; ребятишки, которых школьный автобус высаживал в конце дороги, шли домой. В фермерской семье было четверо детей, и все они стали лучшими друзьями Бена и Эми – вместе гоняли на велосипедах, собирали ежевику, с тяжелыми рюкзаками за спиной уходили к скалам поплавать и попировать у костра.

Элфрида еще ни разу не приезжала сюда. И вот теперь она в пути. Джеффри ощущал странное, полузабытое чувство, которое он наконец определил как волнение.

Элфрида. Сколько ей сейчас?.. Шестьдесят один? Шестьдесят два? Мальчишкой он был очень высокого о ней мнения – она ничего и никого не боялась и постоянно смешила его. Джеффри учился в школе-интернате, и по сравнению с ее казенной дисциплиной общение с Элфридой было для него словно луч света: необыкновенно привлекательная бунтарка, она неустанно сражалась против родителей и в конце концов победила – стала актрисой. Такая целеустремленность, смелость и воля к победе восхищали Джеффри, и он был предан Элфриде всей душой. Раза два она по собственной инициативе забирала его из интерната на выходные, и он не торопился выходить, чтобы мальчишки успели полюбоваться на нее: в темных очках, с ананасного цвета волосами, затянутыми в пучок шифоновым шарфиком, она ждала его в своем маленьком красном спортивном автомобиле.

– Это моя кузина. Она поет в каком-то шоу. В Лондоне, – небрежно сообщал он приятелям. – Они привезли это шоу из Нью-Йорка.

Потом он бежал к Элфриде с извинениями за опоздание и втискивался в тесное пассажирское сиденье. Ревел мотор, летел во все стороны гравий, и они уносились вдаль. По возвращении в школу он хвастался прогулкой:

– Ну, мы заехали в мотель. Поплавали в бассейне, пообедали.

Он страшно гордился кузиной и был в нее не на шутку влюблен.

Но время шло, они повзрослели. У каждого из них теперь была своя жизнь, и они потеряли связь. Элфрида вышла замуж сначала за актера, потом за какого-то скучнейшего типа и наконец завела себе знаменитого и преуспевающего любовника. Казалось, она нашла свое счастье, но у него началась болезнь Паркинсона и спустя какое-то время он умер.

Последний раз Джеффри видел кузину в Лондоне, вскоре после того, как она встретилась с этим замечательным человеком, которого всегда называла Джимбо.

– Это не настоящее имя, – объясняла Элфрида, – я сама его придумала. Знаешь, я и не представляла, что так может быть, что кто-то станет мне таким близким человеком. Мы с ним совершенно не похожи, и все же я люблю его больше всех на свете. Я никогда никого так не любила.

– Но что же будет с твоей карьерой? – спросил ее тогда Джеффри.

– А, гори она синим пламенем! – сказала Элфрида и рассмеялась.

Джеффри никогда не видел ее такой счастливой, такой красивой, такой довольной. Его собственный брак был на последнем издыхании, и она всегда была где-то рядом, на другом конце провода, давала ему советы, иногда удачные, иногда не очень, но, самое главное, искренние. Когда он познакомил ее с Сереной, она на следующий вечер позвонила ему и сказала:

– Джеффри, милый, она просто прелесть!.. Перестань терзаться и сосредоточься на ней.

– А как же дочери?

– Они уже взрослые и сами о себе позаботятся. Ты должен подумать о себе. Не упусти свой шанс. Не сомневайся. У тебя нет времени. Жизнь только одна.

– А Доди?

– Она переживет. Оберет тебя до нитки и успокоится. Она не поступится собственным комфортом. Отдай ей все, уходи и будь счастлив.

Уходи и будь счастлив. Он именно так и поступил.

Осенний вечер был хмур. Поднимался ветер. Джеффри собрал яйца, загнал квохчущих кур в их деревянные домики. Темнело. Серена включила в коттедже электричество, и в густеющих сумерках засветились желтым светом маленькие окошки. Сегодня четверг, надо подвезти тачку с мусором к шоссе, утром за мусором заедет грузовичок. Ветер крепчал, теперь он пахнул морем и был соленым на вкус. Зашуршали, заплясали над изгородью ветки дрока. В их жалобный шелест вплеталось журчание ручейка, бегущего по обочине проулка и вниз по склону холма. Похолодало, и Джеффри вошел в дом надеть куртку поплотнее. Серена что-то помешивала на плите, дети за кухонным столом готовили уроки.

– Тачка… – сказал вдруг он.

– Вот умница, что вспомнил.

– Вернусь через пять минут.