Ломоносов. Русский Леонардо

Известно, что в средневековом Великом Новгороде значительная часть горожан была грамотной. В этом отношении Русский Север ни в чем не уступал странам Западной Европы. Хотя умение читать и писать еще ни о чем важном не свидетельствует. Вопрос в том, для чего оно приобретается.

Многие новгородские берестяные грамоты не имели серьезного содержания. Например, Яков просит кума Максима купить овса у Андрея. И добавляет: «Да пришли ми чтения доброго». Значит, у Максима есть интересные книги, а Яков любит почитать на досуге. Но зачем послана записка? Ведь эти люди были почти соседями. Судя по всему, новгородцам нравилось писать и читать записки. Это было для них чем-то вроде полезных и приятных упражнений.

Жители этого богатого торгового центра были деловыми людьми. Они не сочиняли художественных произведений или философских трудов. Хотя дьякон Антонова монастыря Кирик (ХII век) написал богословское «Вопрошение Кириково, иже вопроси епископа Нифонта и иных», а также трактат «Учение им же ведати человеку числа все лет» – популярное изложение основ арифметики, астрономии, хронологии. Он, в частности, упомянул, что ему 26 лет, и подсчитал, сколько выходит недель, дней и даже часов.

Для торговых людей умение читать, писать и считать – насущная необходимость. Вот и во времена Ломоносова в Архангельске, в Холмогорах, было немало грамотных людей. Почему же Василий Дорофеевич не поощрял стремление сына к чтению и в этом отношении был на стороне мачехи?

Конечно, причина не в крайнем невежестве. Его могли только радовать успехи сына в церковных чтениях. Но книги… Это уж слишком. Парень рослый, крепкий, умелый, волевой – настоящий хозяин. Осталось только подобрать ему достойную невесту!

…В телевизионном сериале «Михаил Ломоносов» отношения отрока и мачехи показаны в модном духе сексуального конфликта, словно она возжелала пасынка. Ничего подобного быть не могло. Нравы у поморов были строгие, а тяжелый труд, в том числе ведение домашнего хозяйства, не располагает к половым играм. Мачеха была немолода, и ее наверняка возмущало зрелище пасынка, сидящего за книгой вместо того, чтобы помогать ей или отцу.

Так в чем же секрет ломоносовского гения?

Была врожденная детская любознательность. Но это качество есть у каждого малыша, даже у детенышей высших животных. С годами оно обычно угасает, когда приобретены знания, необходимые для существования в данной среде.

Михаил Ломоносов сумел сохранить острую любознательность на всю жизнь. Как это ему удалось, остается только предполагать. Возможно, сказалось раннее детство, когда мать учила его азбуке и говорила о святости Слова.

Он тянулся к учению, как росток, пробившийся из почвы, тянется к солнцу. Учение было для него радостью познания. Он словно ощутил в себе высокое призвание, как бы провидя свое будущее.

Да, таковы все дети. Но слишком многим из них не хватает силы воли, упорства, чтобы преодолевать мощную силу тяготения земных забот.

Жажда познания

Большинство людей издавна и поныне воспринимают окружающий мир как нечто само собой разумеющееся. Редко кто, глядя на небо, задумывается, почему летом и зимой облака обычно кучевые, а поздней осенью лежат сплошным покровом.

А откуда берется вода в реке, когда долго нет дождей? Почему на море среди ледяных полей встречаются айсберги?

Каким чудом вода из-под земли по корням, стволу и ветвям, преодолевая земное тяготение, поднимается до вершин деревьев?

Детский вопрос: как те, кто на земном шаре под нами, ходят вниз головами? Или вовсе не детская загадка: почему Земля круглая, а блоха высоко прыгает?

Желаешь получить умный ответ – задай умный вопрос. Такова простая истина. Но только понять ответ природы даже на умный вопрос не так-то просто. Многих удовлетворяет объяснение авторитетного лица или из учебника.

Во времена Ломоносова, когда естествознание находилось в стадии становления, было принято искать ответы на тайны бытия природы и людей в Библии, житиях святых. А опыт поколений отражали народные поверья и приметы.

На российском Севере в нравах сохранялось значительное влияние старообрядцев, отвергавших церковную реформу патриарха Никона. Их притесняли, заставляли отрекаться от старой веры. Некоторые старообрядцы избирали самосожжение, лишь бы не признавать нового религиозного устава.

Для Петра I главными задачами были укрепление государственной власти, обновление России на западный манер, развитие науки, техники, промышленности. Не видя в старообрядцах своих противников, он относился к ним без предрассудков. Они были хорошими работниками, честными купцами, активно участвовали в освоении северных земель. Им разрешили совершать службу по старинке, освободили от двойной подушной подати.

В отрочестве Михайло Ломоносов некоторое время пребывал в секте беспоповцев. Как писал академик Иван Лепехин, «младый его разум уловлен был раскольниками так называемого толка беспоповщины; держался оного два года, но скоро познал, что заблуждает».

Михайло знал и о том, что иноземцы на свой лад толкуют учение Иисуса Христа и по-своему совершают церковные обряды. Выходит, одни и те же тексты Библии можно понимать по-разному. Кто же прав? Или все ошибаются? Как тут разобраться? Никто ничего толком не объясняет, а только стоит на своем «краеугольном камне» веры…

Так Михайло Ломоносов впервые не столько осознал, сколько ощутил существование двух священных творений. Одно – созданные людьми Ветхий и Новый Завет. Другое – нерукотворное создание Божественного Разума – удивительное, великолепное и величественное Мироздание.

Большое впечатление произвела на него «Псалтырь рифмотворная» Симеона Полоцкого. Она служила учебным пособием, приобщая читателя не только к религиозному мировоззрению, но и к стихотворной форме. Две строки из вступления словно напутствовали Ломоносова:

Но буди правый писаний читатель,
Не слов ловитель, но ума искатель.

Неуемную любознательность юного помора не могли удовлетворить ни толкователи Библии, ни объяснения людей, знающих иные верные приметы, но недоумевающих: почему вода в море соленая или откуда у солнца столько жара.

Однажды в доме односельчанина Христофора Дудина увидел Михайло две книги: «Арифметику» Магницкого и «Грамматику» Смотрицкого. Позже он называл их вратами своей учености.

Содержание первой из этих книг выходило за рамки основ арифметики. Ее автор, Леонтий Филиппович Магницкий (1669–1739), окончил московскую Славяно-греко-латинскую академию, самостоятельно изучил немецкий, итальянский и голландский языки, увлекся математикой и астрономией. Его «Арифметика» стала своеобразной энциклопедией основ математики, астрономии, навигации. Автор порой писал стихами, особо отметив:

Зане разум весь собрал и чин
Природный русский, а не немчин.

Книга была оформлена по старинке, с виньетками. Магницкий упомянул о своей национальности, показывая, что разнообразными знаниями владеют не только иноземцы. Тем не менее он первым стал в этом учебнике употреблять арабские цифры (до него числа обозначались славянскими буквами).

Курс «Арифметики» открыл Михайле совершенно новый, порой умом непостижимый кладезь знаний. В подобных случаях большинство читателей с раздражением или утомлением откладывают книгу и больше к ней не возвращаются, если в этом нет насущной необходимости. А Михайло вновь и вновь вдумывался в содержание книги.

На него сильное впечатление произвели стихотворные строки, включенные в учебник. Прежде он был знаком с псалмами, былинами, песнями. И вдруг оказалось, что научные знания можно излагать складно, красочно. Пройдут годы и Ломоносов станет русским поэтом-философом.

«Грамматика» Мелетия Герасимовича Смотрицкого (1578–1633) в 1648 и 1721 годах была переиздана в Москве с некоторыми исправлениями и дополнениями, без указания автора (возможно, потому, что он в конце жизни выступил на стороне унии, объединения Православной и Католической церквей). В ней грамматика церковно-славянского языка дополнялась русскими разговорными формами, а также излагались основы стихосложения.

Христофор Дудин приобрел учебники для своих трех сыновей. Если бы они отнеслись к учебе серьезно, стремясь расширить свой умственный кругозор, вряд ли эти две ценные и непростые для чтения книги достались Ломоносову. После долгих уговоров он сумел их выпросить. Старик Дудин понял, что они нужны больше Михайле, чем его сыновьям. И оказался прав.

А что было бы, окажись братья Дудины охочи к чтению, учению, познанию? Для этого у них было больше возможностей, чем у Ломоносова. Если бы они всерьез заинтересовались «Арифметикой» и «Грамматикой», то не расстались бы с ними. И тогда кто-нибудь из них мог бы в принципе стать российским академиком, крупным ученым или поэтом.

Получив две заветные книги, внимательно их читая и стараясь постичь трудные места, Михайло Ломоносов убеждался, как много непонятного, загадочного содержится в них. А есть ведь и другие книги, из которых можно узнать значительно больше. Но для этого необходимо учиться. Где? Говорят, учат книжным премудростям в Москве, Киеве.

В феодальном обществе сословия резко разделены. Начальные, простейшие знания доступны каждому – была бы охота и возможность. А дальше учиться могут только дети дворян и священников.

Петр Великий порой пренебрегал этими правилами и мог произвести человека, как говорили про Александра Меншикова, сына конюха, из грязи в князи. Но какими бы ни были исключения, общее правило соблюдалось достаточно строго. Об этом Михайло Ломоносов, конечно, знал. И все-таки решил пойти наперекор правилу, надеясь более всего на счастье.

Историк С.Н. Шубинский писал: «Об общем образовании тогда еще не имели понятия; юношество воспитывалось специально для разных родов службы, а кто не служил, тот поступал в податное сословие. Школ для крестьян почти не существовало; крестьянам обычно не дозволялось поступать в те школы, которые назначались для других сословий.

Со времен Петра сословия резко разделились… Так, например, дети служащих при медицинской канцелярии обязаны были идти в медицинскую школу и уже непременно готовиться во врачи, в аптекари и прочие. Солдатские и офицерские дети шли в гарнизонные школы… Так дробились и замыкались сословия с их занятиями; доходило, например, до того, что солдаты, работавшие при Ладожском канале, и детей своих готовили к той же службе. Дети причетников готовились в причетники в архиерейских школах, дети священников – в священники в семинариях…

Все образование было подчинено требованиям службы, и каждый приготовлялся к занятиям своего отца».

Надо было иметь колоссальную силу воли и непреклонное желание получить образование, чтобы решиться преодолеть подобные преграды. Велика ли надежда на успех? Ничтожна. Чужой огромный город за тысячи верст от родного села, незнакомые люди…

Друг Ломоносова художник академик Якоб Штелин (1709–1785) так описал его уход из дома: «Из селения его отправлялся в Москву караван с мерзлою рыбою. Всячески скрывая свое намерение, поутру осмотрел, как будто из одного любопытства, на выезд сего каравана. Следующею ночью, когда все в доме отца его спали, надев две рубашки и нагольный тулуп, погнался за оным вслед (не позабыл взять с собою любезных своих книг, составлявших тогда всю его библиотеку: грамматику и арифметику). В третий день настиг его в семидесяти уже верстах. Караванный приказчик не хотел прежде взять его с собою, но, убежден быв просьбою и слезами, чтоб дал посмотреть ему Москвы, наконец, согласился. Через три недели прибыли в столичный сей город».

Было тогда Михайле 19 лет. Некоторые сведения о Москве он узнал от своих соседей, не раз бывавших там по торговым делам. Как человек податного сословия, обзавелся «пропускным письмом» – подобием паспорта. Там указывалось: «1730 года декабря 7-го дня отпущен Михайло Васильев сын Ломоносов в Москву и к морю до сентября месяца пребудущего 1731 года, а порукою по нем в платеже подушных денег Иван Банев расписался».

От Фомы Шубного получил он кафтан и взаймы три рубля.

Судя по всему, отец знал о намерении сына, уговаривал его остаться, а на худой конец полагал, что отлучка будет недолгой: помыкается блудный сын в чужом городе, хлебнет горя, да и вернется в отчий дом.

Почти месяц шел Михайло с обозом до Москвы, куда прибыл в начале января 1731 года. Караванный приказчик представил его своему знакомому подьячему Сыскного приказа Ивану Дутикову, который приютил юношу на некоторое время у себя.

Михайло хотел поступить в единственное высшее учебное заведение – Славяно-греко-латинскую академию (Спасские школы) при Заиконоспасском монастыре. Но туда не принимали лиц податного сословия. Пришлось солгать: назваться дворянским сыном из города Холмогоры, а бумаги, это подтверждающие, мол, потерял в дороге.

Почему ему поверили? По-видимому, его знания произвели большое впечатление на архимандрита, беседовавшего с ним. Ломоносова приняли в Спасские школы, расположенные на Никольской улице за Иконным рядом в большом каменном доме. Над воротами, ведущими в этот «храм знаний», была нарисована горящая свеча.