Марат

Марат шел. Пары столбов одна за другой оставались у него за спиной. Ему казалось, что собор смотрит на него. Он уже смотрел на него так. В то утро, когда он убил свою мать, и когда он смывал с себя кровь Клавинго. В каждый ясный день.

Территорию базилики окружала витая ограда. Марат вошел в распахнутые ворота. Еще одна линия обороны позади. Его армейские ботинки заскрипели по белому мрамору парадной аллеи.

Собор выставил свои посты. Навстречу пришельцу маршировали геометрические отряды клумб. Каждый ромб и квадрат был заряжен тысячей вялых, умирающих без полива красных цветочков. Солнце отражалось в полированных серых бордюрах.

Кровавые плевки Марата оставили на камнях кривой пунктир. Он шел, истекая кровью и холодным потом. Его трубка потухла, но он больше не зажигал ее, и она просто торчала из уголка рта.

Еще никогда он не был так близко. Он увидел, как огромен Нотр-Дам-де-ла-Пэ. Длинные полукруглые портики, как крабьи клешни, вытянулись по сторонам от парадного входа, захватывая аллею в свое кольцо. Их колонны были в два раза выше и в сто раз толще фонарных столбов. Маленький купол каждой из четырех пристроенных к ним часовен превосходил своими размерами дом старика Роберта.

Марат прошел по выложенному в камне изображению голубя. Он не заметил его, потому что оно было слишком большим. Двадцатиметровые крылья священной птицы простирались к разным концам площади.

Марат слышал звуки своих шагов. Они попали в ловушку и негромким, но отчетливым эхом отражались от колонн и стен окружающих строений. «Я пришел», – подумал Марат. Мысль была исчерпывающей, последней. Он начал восхождение.

***

Под портиком парадного входа царила глубокая тень. Дневной свет, проходя через витражи, распадался на тысячи оттенков. Между колонн-башен легли голубые и розовые блики.

Врата Нотр-Дам-де-ла-Пэ были открыты. Марат, шатаясь, оперся об одну из створок. Его руки были перепачканы собственной кровью, и на стеклянных дверях храма остались крошечные отпечатки человеческих ладоней. Они незаметно слились с узором витража.

– Бог, – неуверенно позвал Марат. Его негромкий хриплый голос ударным эхом распространился на все помещение.

– Ог, – строго ответил собор.

Внутренний зал был круглым. Места для прихожан – лавки из красного дерева – кругами охватывали алтарь. Марат замер посреди радиального прохода, соединившего алтарь с парадными вратами – один посреди пространства, рассчитанного на три тысячи прихожан. Он был малюткой. Марат запрокинул голову. Колонны взметнулись в бесконечную вышину, а над ними была ребристая, раскрашенная разноцветными тенями поверхность купола. В ее центре поместился еще один витраж – силуэт голубя парил посреди золотого креста, разрезавшего голубой круг.

– Бог? – спросил Марат.

– Ог, – снова аукнулось ему.

Марата повело в сторону. Он схватился за спинку ближайшей лавки, теряя равновесие, прошел вглубь ряда и упал на сидения. Огромный собор возвышался и кружился над ним, тихий и неуязвимый, нетронутый войной.

Марат лежал и слушал, как где-то далеко-далеко продолжает греметь канонада. Сколько людей умирает в эту минуту, в этот день, в этот год? Сколько из них убил он? Ничтожно малую часть.

Пальцы разжались, и он выпустил автомат. Оружие с глухим лязгом упало на мрамор. Марат вытащил трубку изо рта, сжал ее в кулаке, сложил руки на груди и замер. Он ни о чем не думал. Внутри собора не было звуков. Тишина казалась абсолютной, ватной, немой. Поглощенный ею, Марат лежал и смотрел, как медленно перемещаются по потолку неуловимые разноцветные контуры. Он был в центре всего. Он ждал. Собор должен был что-то сказать ему. Что-то кроме «Ог». И Марат мог ждать этого очень долго. Он мог лежать на этой лавке, пока не превратится в скелет.

Вдруг раздались шаги.

Какой-то человек прошел мимо, звякнул оружием и сел на одну из лавок ближе к центру храма. Марат не шевельнулся, чтобы посмотреть, кто это. Ему было все равно. Он наблюдал, как перемещаются тени.

Прошло еще какое-то время, и Марат услышал шаги второго человека. Они были легче и чаще, чем у предыдущего.

– Александр, прости, ты молишься? – осторожно поинтересовался пришедший. – Можно задать тебе два вопроса?

– Я не молюсь, – устало возразил другой. – Просто это красивое место. И здесь прохладнее, чем на улице.

Говорили по-английски. Голос второго показался Марату знакомым.

– Может, стоит переубедить людей, – предложил первый. – Чем раньше мы покинем город, тем скорее спасемся.

– Нет. Мы уйдем, только когда похороним наших мертвых. Пока они грабят наши дома, им не придет в голову, что мы можем быть здесь.

– А если они придут?

– Тогда мы будет защищаться. Филипп, сядь рядом со мной и успокойся.

Марат услышал, как негромко скрипнула лавочка.

– Мы с тобой, – продолжал второй голос, – приехали сюда всего два десятилетия назад. Но другие… Они владеют этим краем полтора века. У них здесь семейные имения. В этой земле лежат их прадеды. Чудо, что они вообще идут. Я боялся, что они все останутся, чтобы защищать свои дома.

– Это было бы слишком безумно, – пробормотал Филипп. – Но прощаться с мертвыми, когда еще не спасены живые – тоже безумие.

Слова мужчин тихо, но отчетливо разносились в огромном круглом зале.

– Это способ оставаться людьми, – ответил второй голос. – Если мы не будем этого делать, то превратимся в белую банду среди черных. И для нас все кончится, даже если мы останемся живы.

Повисла долгая пауза. Марат смотрел на голубя в голубой вышине. Ему казалось, что птица машет крыльями. И он знал, знал второй голос. Кто же это? Кто? Кто-то знакомый, кто-то такой ненавистный. Один из тех, кто его унижал.

– Ладно, – сдался Филипп. – Ты, наверное, прав. – Он немного помолчал. – И второй вопрос, личный.

– Спрашивай. Мы все можем завтра умереть. Плохо, если останутся недомолвки.

– Утром была перестрелка. – Филипп говорил медленно и задумчиво, тщательно выбирая слова.

– Да.

– Я спрашиваю не потому, что это было неправильно. Просто это было так… странно. Ты ругался на африкаанс.

Обладатель знакомого голоса тихо рассмеялся.

– Я не всегда был школьным учителем, – сказал он. И тут Марат узнал его. Это был Сангаре. Неужели собор хотел сказать ему это?

– Ты воюешь как сущий дьявол, – с тихим восхищением заметил Филипп. – Видит Бог, ты хороший сосед и друг. Но кем ты был раньше?

– Пойдем, – сказал Сангаре. Они встали, и звук их шагов мягким эхом разнесся между колонн галереи. Марат лежал, не шевелясь. Они прошли мимо него.

– Так кем? – нетерпеливо спросил Филипп.

– Мой отец был военным таможенником. Я вырос на берегу залива Лас Бакре, и моей компанией часто становились дети матросов.

– Там нефтяной порт? – вспомнил Филипп.

– Да.

– Отсюда твой жаргон.

– И не только он. С девяти лет я стрелял из автомата Калашникова по консервным банкам с нефтью. Там это обычное развлечение.

– А твой отец? – удивился Филипп.