Книга формы и пустоты

– Это верно. Ты же мог пораниться. Мог разбить стекло. А окно – школьное имущество.

– Дело не в этом.

– Тебя не волнует, что это школьное имущество?

Он снова покачал головой.

– Нет, мне просто было жаль его.

Директриса нахмурилась, потом ее лицо просветлело.

– А, ты, должно быть, имеешь в виду птичку? Да, конечно. Это очень печально, когда вот так погибает маленькая птичка.

– Не птичку, – сказал Бенни. – Окно.

– Окно?

– Стекло. – Разговор зашел явно не туда, но было уже поздно. – Мне было жаль оконное стекло.

Директор Муни была не виновата, что она не понимала. Она проработала в школе почти сорок лет и уже собиралась на пенсию. Хоть она и гордилась своей способностью общаться с детьми, в последнее время ей становилось все труднее понимать своих юных учеников. Она уже просто не понимала, с кем имеет дело. Тела их выглядели примерно так же, как у прежних детей, но разум, казалось, подменен каким-то инопланетным сознанием. Муни поймала себя на том, что смотрит на мальчика, вытаращив глаза, и попыталась взять себя в руки.

– Боюсь, я не понимаю тебя, дружок. Можешь объяснить?

Бенни вздохнул, и когда он выдохнул, то, кажется, стал еще меньше. Он начал говорить так тихо, что директрисе пришлось наклониться еще ближе, чтобы расслышать.

– Оно не хотело убивать птицу.

Бенни тогда еще не успел привыкнуть к голосам и никогда до этого момента не пытался говорить за них. Он не представлял, что это будет настолько трудно.

– Раньше оно было песком, – сказал он. – Оно помнит, что было песком. Оно помнит птиц, помнит, как они ходили по нему лапками. Оставляя маленькие следы. Оно не хотело становиться стеклом. Оно не собиралось быть обманчиво прозрачным. Оно любит птиц, любит наблюдать за ними из своей рамы, поэтому оно плакало. Мне не надо было его бить, но я хотел, чтобы оно замолчало.

Он поднял взгляд и увидел перед собой лицо пожилой женщины, испещренное сотнями миллионов морщин тревоги и замешательства.

– Простите. Забудьте все, что я говорил.

Насколько прав был Бенни, утверждая, что стекло помнит, чем оно было до того, как его выплавили? Могло ли оно, будучи песком, ощутить прикосновение птичьих лапок, или это трудности перевода? Бенни владел лишь самым элементарным словарным запасом восьмиклассника, но он сделал все что мог, чтобы перевести «умвельт»[22 - «Ближайшая область окружающего мира» в некоторых науках.] вещей в слова. Неудивительно, что у него это не получилось. Величайшие философы в истории пытались это сделать и также потерпели неудачу. Книги хорошо знакомы с этой проблемой.

Человеческий язык – неуклюжий инструмент. Если люди порой не могут понять друг друга, то как же им осмыслить или хотя бы представить себе субъектность животных, насекомых и растений, не говоря уж о гальке и песке? Находясь в плену своих ощущений – таких грубых и в то же время таких прекрасных, вы не можете осознать, что мириады сущностей, которым вы отказываете в одушевленности, тоже могут иметь внутренний мир. Книги здесь в двойственном положении, мы на полпути между ними и вами. Будучи неодушевленными, мы при этом разумны. Так что и мы отчасти живые.

Стены в кабинете психиатра были веселого желтенького цвета, а на них – кричащие плакаты с танцующими звездами и глазастыми радугами. «ПОКАЖИ СВОИ НАСТОЩИЕ ЦВЕТА!» – кричали радуги. «СТРЕМИСЬ К ЗВЕЗДАМ!» – взывали звезды. На картинке календаря спал детеныш коалы, вцепившись в густой мех на спине матери. Из ярко раскрашенных ниш вдоль стен выглядывали куклы и мягкие игрушки – куклы-мальчики, куклы-девочки, собаки, кошки, овцы, плюшевые мишки, всевозможные рыбы и птицы.

Их небрежно брошенные тела сплелись в клубок ног, морд, крыльев, рук, плавников и мохнатых лап. Там были пластмассовые ящики с машинами, поездами, лошадками и целыми игрушечными городами. На крючках над большим кукольным домиком безвольными ангелочками висели марионетки. Фасад у дома отсутствовал, как у зданий в репортаже о бомбежках. В домике стояли миниатюрные кроватки, стульчики, столики, а на полу валялись крошечные деревянные человечки. И все игрушки в приемной кричали такими страшными, дикими, искаженными от ужаса и боли голосами, что Бенни сам едва не выбежал из комнаты с криком. Он сел на маленький красный стул, уперся руками в колени и стал смотреть вниз, стараясь не раскачиваться, не вести себя странно, хотя, вообще-то, было уже поздно. Ну, по крайней мере, доктор не знает про голоса, и говорить ей Бенни не собирается. Он усвоил урок, полученный в кабинете директора. Люди ничего не понимают.

Аннабель села рядом с ним на такой же маленький синий стул, в обнимку со своей объемистой сумочкой, и стульчик под ее крупным телом стал казаться еще меньше. Доктор Мелани сидела на желтом стульчике с другой стороны низкого игрового столика. Стол был зеленый, с моющейся столешницей, края которой были закруглены, чтобы дети не поранились. Не очень-то она похожа на врача, подумала Аннабель. Доктор Мелани выглядела болезненно худой, на ней были розовые джинсы-стрейч и светло-голубой свитер. Ее пастельно-розовый лак для ногтей идеально подходил по цвету к джинсам. Когда она объясняла Аннабель возможные побочные эффекты риталина, она казалась ребенком, напустившим на себя серьезности.

Аннабель пыталась слушать ее, но не могла сосредоточиться, потому что параллельно пыталась вспомнить разницу между обычным СДВГ[23 - Синдром дефицита внимания и гиперактивности.] и СДВГ комбинированного типа и понять, какое отношение это имеет к Бенни при отсутствии у него гиперактивности. Ее беспокоило, сколько будет стоить рецепт и как оплачивать лечение теперь, когда она работает неполный рабочий день, а главное, конечно, подходит ли это лекарство Бенни. Аннабель знала, что Кенджи бы всего этого не одобрил. Он всегда очень скептически относился к фармацевтической промышленности. Но она сейчас не хотела думать о Кенджи. Она должна была думать о Бенни, принять правильное решение и сделать так, как будет лучше для него. А ещё ее беспокоила эта врачиха, слишком уж молода, чтобы хорошо знать свое дело; наконец, беспокоил шаткий синий стульчик, одна из передних ножек которого готова была подломиться под ее тяжестью. Чего Аннабель действительно хотела, так это встать и уйти, забрав с собой Бенни. Кабинет был хорошо оформлен, чтобы настраивать на веселый и дружелюбный лад, только почему-то не настраивал. На плакате над головой у доктора Мелани был изображен ребенок в ярко-желтом плаще с зонтиком в руках: «После дождя всегда выходит солнце!» Тоже как-то не верилось.

– Начнем с пяти миллиграммов, – говорила доктор Мелани. – Сразу должно быть заметное улучшение, а если вы увидите какие-либо побочные эффекты, сообщите мне.

– Да, конечно, – сказала Аннабель, кивая с серьезным видом.

После небольшой паузы доктор чуть подалась вперед.

– В карточке Бенни об этом ничего не сказано, но я должна уточнить. Вы его биологическая… – Она взглянула на Бенни, не закончив фразу.

Аннабель по инерции продолжала кивать, до нее не сразу дошел смысл вопроса.

– А, вы имеете в виду, не приемный ли он? Нет, конечно нет!

– Просто мне желательно это знать, – сказала доктор Мелани, откидываясь обратно на спинку стула и делая себе пометку. – Что ж, тогда, может быть, посмотрим, как подействует риталин, а затем наметим еще одну встречу… дня через три?

Аннабель снова не сразу поняла смысл фразы.

– Вашему сыну повезло, что в школе отнеслись к нему с вниманием, – добавила врач, помолчав.

– Да, – ответила Аннабель, догадавшись, что решение уже принято и ее выпроваживают. – Да, конечно.

Она с трудом поднялась, испытывая благодарность к маленькому синему стульчику за то, что он не подвел, и посмотрела вниз на Бенни. Он сидел, сгорбив тощую спину, и словно окаменел. Когда мать коснулась его плеча, он даже подпрыгнул. Когда он успел стать таким нервным ребенком?

– Давай, милый. Пойдем. Мне кажется, по дороге домой можно зайти в библиотеку. Вот будет здорово, правда?

Доктор Мелани пронаблюдала, как они уходили, отметив про себя, что мать протянула сыну руку, а тот отстранился. Интересно, подумала она, у него хроническое отвращение к прикосновениям или это минутное настроение. А может быть, он просто не хочет в библиотеку. Ему четырнадцать лет, хоть на вид он гораздо младше. В этом возрасте мальчики не ходят с мамой за ручку. И не считают, что библиотека – это здорово.

Она подошла к своему рабочему столу и включила компьютер, чтобы записать данные о приеме. В истории болезни Бенни были отчеты школьного психолога начиная с седьмого класса. Мелани уже читала их раньше и теперь лишь быстро просмотрела ещё раз. После смерти отца у мальчика возникли проблемы с концентрацией внимания, но никакого лечения рекомендовано не было. Возможно, это была ошибка; ранняя диагностика и лечение – ключ к выздоровлению. Мелани посчитала: шестнадцать или семнадцать месяцев. Почти полтора года у мальчика наблюдались симптомы дефицита внимания. Она открыла шаблон заключения и стала записывать свои наблюдения. На протяжении всего сеанса мальчик выглядел рассеянным, ерзал и раскачивался на стуле, взгляд бегал по комнате. Неохотно отвечал на вопросы об инциденте в школе. Утверждал, что не знает или забыл, чем был вызван его импульсивный поступок. Не смог или не захотел поговорить о своей попытке разбить окно кулаками. Доктор Мелани записала свой диагноз, а также лекарства с дозировкой, сохранила документ и вышла из программы.

До приема следующего пациента оставалось еще несколько минут, поэтому она откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Мелани посещала семинар по медитации осознанности, когда училась в медицинском институте, эта практика помогала ей расслабиться и очистить сознание. Она глубоко вдохнула, выдохнула и почувствовала, что напряжение уходит. Первые консультации с новыми пациентами до сих пор давались ей с большим трудом, и она порой задавалась вопросом, станет ли эта часть работы со временем легче. Хорошо, если да, потому что ее собственное нервное напряжение не шло на пользу ни ей, ни детям, с которыми она работала. Она выдохнула и отпустила эту мысль, чувствуя, как мышцы неохотно расслабляются, а тело потихоньку оседает на стуле. Какой симпатичный мальчик этот Бенни! Мамаша у него, похоже, сама тяжелый случай, нервная и рассеянная. Безусловно, она страдает какой-то комбинацией депрессии и тревожного расстройства, поэтому биологическое родство имеет значение. Генетика часто сказывается. Впрочем, напомнила она себе, диагноз матери – не ее работа. Ее работа состоит в том, чтобы сосредоточиться на мальчике. Вспоминая свой диагноз и план лечения, доктор Мелани не испытывала никаких сомнений. В следующий раз нужно будет поговорить с мальчиком наедине. Возможно, в отсутствие матери он станет более открытым, подумала Мелани, а затем нахмурилась. Ну, вот, она опять думает о работе. Она не смогла перестать думать.

Хватит, Мелани. Сосредоточься на дыхании. Отпусти все эти мысли… Но как только она почувствовала, что сознание успокоилось, в приемной весело зазвонил колокольчик, возвещая о прибытии следующего юного пациента. Она почувствовала, что мышцы на скулах, как по сигналу, напряглись, сжалось солнечное сплетение, а сердцебиение участилось. Классический павловский условный рефлекс, но что толку ей от этого знания? Медитация тоже не очень помогла. Она дала некоторое кратковременное облегчение симптомов, но на более глубоком уровне тело оказалось невосприимчивым к внушению. На том, глубоком уровне оно всегда настороже, оно напрочь отказывается расслабляться, словно знает, что должно быть готово к любому психическому расстройству, которое принесет следующий ребенок, войдя в ее маленький светлый кабинет. Но ведь она любит своих маленьких пациентов. Она хочет им помочь, хочет облегчить их боль, так откуда же берется это сопротивление?

10

Публичную библиотеку Бенни полюбил в самом раннем детстве, еще до того, как научился ходить и говорить. Это было до реконструкции, когда к зданию были пристроены высокие современные крылья. Старое здание с массивными классическими колоннами и фасадом из обветренного известняка, казалось, одновременно возбуждало и успокаивало Бенни. В то время Кенджи часто бывал в разъездах, гастролируя с группой, а когда возвращался, играл в местных клубах, из-за чего почти каждый вечер задерживался допоздна. Он часто спал до полудня, и Аннабель, чтобы не разбудить мужа, одевала Бенни и отводила его в Библиотеку на «детский час». Когда Бенни немного подрос, он уже хорошо знал маршрут, и как только они выходили из автобуса и начинали подниматься на холм, он принимался подпрыгивать в коляске и стучать ножками по подставке. Когда они поднимались по ступенькам и проходили через величественные двери библиотеки, его возбуждение возрастало, и он начинал кричать и ворковать. Глядя на радующегося сына, Аннабель испытала чувство гордости, что ее любовь к книгам передалась Бенни.

«Детский час» проводился в Мультикультурном детском уголке, в подвале, в дальнем конце здания, недалеко от служебных кабинетов. До переименования в Мультикультурный детский уголок был просто отделом детских книг, и располагался он прямо у главного входа, между абонементным столом и отделом периодических изданий, но в семидесятых годах, когда закрылись государственные психиатрические больницы, Библиотека подверглась нашествию бездомных и больных посетителей. В восьмидесятых их наплыв только увеличился из-за резкого сокращения социальных служб во время рецессии. Матери начали жаловаться, и администрация библиотеки отреагировала; отдел детской литературы был переименован и переведен на нижний этаж, подальше от отдела периодических изданий, где невольные посетители библиотеки любили отдохнуть днем.

Вообще-то Мультикультурный детский уголок был довольно странным местом. Ещё проходя летнюю стажировку в Библиотеке, Аннабель слышала рассказы сотрудниц о том, что в Библиотеке есть места, где «случаются всякие вещи» – что-то вроде аномальных или даже паранормальных явлений. Сначала она думала, что это просто байки, которые рассказывают старшие библиотекари, чтобы попугать стажеров, но, получше изучив здание, начала задумываться. Был там, например, отдел новых поступлений, где книги норовили спрыгнуть с полок. Были туалеты на седьмом этаже: посетители жаловались, что там раздаются странные постукивания, порой внезапно выключается свет, унитазы смываются самопроизвольно, а в писсуарах прыгают маленькие зеленые древесные лягушки. Кабинки там таинственным образом запирались и отпирались сами собой, а некоторые люди сообщали о жутковатом чувстве, что за ними наблюдают, хотя в туалете больше никого не было. Мультикультурный детский уголок был одним из таких мест, и когда однажды зимой Аннабель послали туда разложить по полкам яркие детские книжки, она испытала необъяснимое ощущение, будто воздух насыщен потерянными вещами. Позже она узнала, что люди, по их словам, нередко находили там вещи, которые потеряли или положили не на место. Это происходило так часто, что когда кто-нибудь подходил к абонементному столу в поисках пропавшей вещи, сотрудники машинально спрашивали: «В Мульти-культи смотрели?» Узнав об этой практике, руководство велело библиотекарям прекратить ее, чтобы не подумали, будто Библиотека обвиняет «мультикультурных» детей в краже чужих вещей. Но даже после этого, когда что-то пропадало, все знали, что нужно первым делом посмотреть в «Мульти-культи». Кое-кто из библиотекарей-ньюэйджистов уверял, что в отделе обитает призрак ребенка, который утаскивает чужие вещи и приносит их сюда поиграть, но был ли тот ребенок «мультикультурным» или нет, никто с уверенностью не мог сказать.

В историю о призраке Аннабель не особо верила, но считала сына чувствительным ребенком и по себе помнила посетившее ее ощущение чего-то сверхъестественного, поэтому, впервые приведя Бенни в Мультикультурный детский уголок, она беспокоилась, что обитающее там нечто может его напугать, но все обошлось. Она сидела на стуле у стеночки вместе с другими мамами и нянями, держа на коленях беспокойного Бенни, а дети постарше собрались тесным кружком на полу вокруг библиотекарши. Бенни крутился, брыкался и размахивал руками, но как только начали читать вслух, он успокоился и стал слушать. Библиотекарша, молодая чернокожая женщина, небольшого роста и хрупкого телосложения, читала сильным, красивым голосом, с легким мелодичным акцентом, который Аннабель не могла определить. На голове у нее были короткие кудри, а носила она свитеры-кардиган, твидовые юбки и забавного вида винтажные очки на цепочке – последнее, может быть, «для прикола».

«Она похожа не столько на настоящую сотрудницу, сколько на актрису в роли библиотекарши», – с завистью подумала Аннабель. Во время стажировки Аннабель часто просили почитать на «детском часе», пока штатный библиотекарь была в декретном отпуске, и ей это нравилось. Ей нравилось сидеть на табуретке в кругу детей и, отрываясь на секунду от книги, видеть лица внимающих ей малышей. Они чем-то напоминали цветы, и она больше всего на свете хотела стать детским библиотекарем, чтобы навсегда остаться в центре этого волшебного садика.

А эта молодая библиотекарша была явно неравнодушна к сказкам о говорящих медведях, свиньях, кротах и водяных крысах, и детям они тоже нравились, хотя это были городские дети, и они мало что знали о таких животных. О тех, про кого они знали – о крысах в канализации, голубях, комарах и тараканах, – было написано не так много книг; но, может быть, это и хорошо, думала Аннабель, потому что смысл книг в том, чтобы научиться тому, чего еще не знаешь. И все же, положив подбородок на теплую, пушистую макушку Бенни, она невольно грустила, что ее сын растет в городе, где нет ни журчащих ручьев, ни жужжащих пчел, ни высоких трав, что шепчутся с летним ветерком. Он никогда не встретит ни ежа, ни барсука. Но это незнание, похоже, ни капли не беспокоило самого Бенни. Завороженный звуком голоса библиотекарши и напевной мелодичностью фраз, он потянулся вперед – история увлекла его настолько, что Аннабель вынуждена была обхватить его пальцами за мягкий живот, на манер страховочного ремня, чтобы он не свалился с ее колен.

Когда они пришли в следующий раз, Бенни не захотел сидеть на коленях у матери, и ей пришлось посадить его на пол и смотреть, как он потихонечку продвигается вперед, к остальным сидящим в кругу детям. Там он на некоторое время задержался, а потом потопал дальше, пока, наконец, не добрался до ног библиотекарши, после чего схватил ее за тонкую лодыжку и уставился на ее колено. Библиотекарша, на секунду запнувшись, выглянула из-за края книги и стала читать дальше. Это была книга о звуках животных в разных частях света, она подняла ее повыше и показала детям картинку с изображением собаки.

– Что говорят собачки в Америке? – прочла она.

– Вуф, вуф! – закричали дети, подпрыгивая и хлопая в ладоши. – Вау, вау!