Книга формы и пустоты

– Успокойся, Бенни. Сделай глубокий вдох. Давай попробуем еще раз. Причиняют ли игрушки боль детям?

– Нет, конечно нет. Игрушки не причиняют боль детям. Это делают взрослые.

– А при чем тут игрушки?

– Они знают.

– Игрушки знают, что взрослые причиняют боль детям?

– Конечно. Они же у вас как раз для этого, правда? Теперь она у них внутри. Она входит внутрь и остается там.

Доктор Мелани оглядела свои яркие кубики, груды кукол и мягких игрушек.

– Не понимаю, – сказала она. – Что внутри? Что остается?

– Вы с ума сошли? Неужели вы не слышите её?

– Кого не слышу?

– Боль! Боль детей! – крикнул он, вцепившись в край стола.

Доктор вконец извела его своими глупыми предположениями. Она все выворачивала наизнанку.

– Может быть, ты чем-то напуган, Бенни? Тебе страшно, и поэтому ты слышишь голоса.

– Нет, – устало отвечал он. – Я слышу голоса, и поэтому мне страшно.

Все безрезультатно. После этого разговора Бенни прекратил попытки что-то объяснить.

Доктор Мелани встретилась с Аннабель и объявила свой диагноз: у Бенни продромальная фаза шизоаффективного расстройства, и она рекомендует прекратить прием риталина и назначает ему антидепрессант от нервного расстройства и нейролептик для лечения слуховых галлюцинаций.

Сидя в маленьком светлом кабинете и сжимая в руках сумочку, Аннабель слушала и энергично кивала, чтобы показать доктору, что она внимательно слушает, воспринимает слова доктора и понимает, о чем идет речь, что она согласна и контролирует ситуацию, и что она очень опытный специалист, компетентный родитель-одиночка.

– Я знаю, что вам сейчас трудно, – говорила доктор. – Но вы должны быть в курсе, что мы добились определенного успеха в лечении шизоаффективного расстройства у детей, причем симптомы проходят по мере того, как ребенок проходит подростковый возраст.

Аннабель продолжала кивать, но когда доктор закончила говорить, закрыла лицо руками и заплакала.

Доктор Мелани подвинула к ней через стол коробку с салфетками и помолчала, давая Аннабель время совладать с собой. Была вероятность, что слуховые галлюцинации – побочный эффект таблеток, и при смене лекарств они исчезнут, но доктор решила не упоминать об этом. Не хотела давать матери напрасных надежд. Женщина слишком расстроена, но в любом случае, в пользу нового плана лечения имеется достаточно показаний.

Наконец Мелани снова подалась вперед.

– Миссис Оу?

Аннабель подняла заплаканное лицо.

– Простите, – выдохнула она, – обычно я не…

Она сдержала слезы и достала из коробки салфетку.

– Я только что получила письмо по электронной почте от начальника на работе. В общем-то как – «на работе»? Они закрыли офис и перевели меня на неполный рабочий день, на полставки, и я работаю удаленно, но все же… – Она вытерла слезы и высморкалась. – Он сказал, что мою должность скоро совсем ликвидируют.

Доктор Мелани внимательно наблюдала за ней. Голова посетительницы поникла, а плечи ссутулились так, что толстовка на широкой спине натянулась. Доктор обратила внимание на светлые волосы: когда-то, наверное, они были красивыми, но теперь потускнели, поредели и стали похожими на солому. Она почти не слышала, что говорит эта женщина. Казалось, та разговаривает с полом.

– Они собираются совсем отказаться от обработки печатной продукции, потому что газеты и все остальное теперь онлайн…

Щитовидная железа? Диабет? Стресс? Доктор Мелани нахмурилась и переплела пальцы, подняв руки вверх, словно в молитве. Определенно депрессия. Она вспомнила, что в одной из последних научных публикаций писали, будто риталин может иметь побочные психотические эффекты у детей, если кто-то из их родителей страдает серьезными психическими заболеваниями. Возможно, имеет смысл навести справки на эту тему. Доктор положила подбородок на пальцы, дожидаясь, пока женщина возьмет себя в руки.

– Просто я не очень хорошо разбираюсь в компьютерах и всех технологиях…

Доктор Мелани опустила руки.

– Это, должно быть, очень трудно, – сказала она, наклоняясь вперед. – Миссис Оу, мне бы хотелось знать, были ли в вашей семье или…

– Я сама виновата, потому что он предупреждал меня несколько месяцев назад, что есть такие сигналы, а я по глупости думала, что все как-нибудь обойдется…

Доктор Мелани посмотрела на часы. Время приема истекло, и скоро должен был появиться следующий пациент.

– Итак, – сказала она. – Относительно Бенни. Я хотела бы поместить его в отделение детской психиатрии в Детской больнице, чтобы мы могли наблюдать его, когда начнем прием нового лекарства. Может быть, на неделю или около того. Как вы думаете? Тогда и у вас появилось бы время, чтобы решить какие-то проблемы…

Тогда Аннабель посмотрела на доктора.

– Я остаюсь без льгот, – прошептала она. – Наша медицинская страховка. Я не знаю, покроет ли она…

Аннабель поняла, что придется клянчить. Придя с Бенни домой, она отослала сына в его комнату, а сама села за рабочий стол и позвонила начальнику. Она рассказала о своей ситуации и умоляла хотя бы дать шанс повысить квалификацию, предоставить ей возможность работать с печатной продукцией, пока она ещё есть, но потом дать ей радио и телевидение. Ведь аудио и видео сейчас уже не так сложно, когда на смену старому оборудованию: всем этим дубляжным колодам, мониторам и приемникам – пришли компьютеры и программное обеспечение. Фактически, это было бы просто расширением ее профессиональных возможностей; в конце концов, напомнила она начальнику, у нее есть основы библиотековедческого образования, которых не было ни у кого в офисе – когда у них ещё был офис. На самом деле, сказала она, во многих отношениях она гораздо более квалифицирована, чем многие ее коллеги-мужчины, и единственной причиной, по которой она застряла в отделе печати, было то, что она женщина. Это ведь явный случай гендерной дискриминации, дремучей сексистской политики, низводившей женщин до газетно-журнального бумажного гетто, в то время как мужчин нанимали в более «технологичные» отделы аудио- и видеотехники. Компьютеры уравняли шансы, сказала она. Цифровые технологии сделали старые различия бессмысленными, и вообще нет никаких причин, по которым женщины не могли бы выполнять технологически сложную работу. Прозвище «леди-ножницы» само по себе сексистское и оскорбительное, сказала Аннабель, и хоть она далека от того, чтобы обвинять кого-то в дискриминации или домогательствах, но она и другие женщины, ее коллеги по отделу печати, всегда получали более низкую зарплату, чем парни, так называемые специалисты по поиску и всякие информационные аналитики, а женщинам в компании никогда не предоставляли равных возможностей продвинуться, и вообще, все эти годы коллеги-мужчины пялились на ее грудь.

Когда Аннабель кончила говорить, наступило долгое молчание, настолько долгое, что она подумала, не прервалось ли соединение, но потом услышала, что ее начальник прокашливается. Она сидела за своим рабочим столом, среди груды вырезок и папок, стопок газетной бумаги, грязных кофейных кружек и банок из-под содовой; картину довершали пустой пакет из-под чипсов и тарелка с недоеденным маринованным огурцом. Аннабель прикусила кончик большого пальца, потревожив заусенец. Гудел сканер. Мусор переполнял гостиную. Затаив дыхание, она безотрывно смотрела на кувшин с пластиковыми пуансеттиями, стоявший на куче старых журналов.

– Хорошо, – наконец, сказал начальник. – Мне надо подумать. Я попробую что-нибудь сделать.

– Хорошо, – выдохнула она, вынув палец изо рта. – И, Чарли, пожалуйста, не думай слишком долго. Я мать-одиночка с очень больным ребенком, который нуждается в немедленной госпитализации.

«Я очень болен?» – удивился Бенни. Он сидел на аккуратно застеленной кровати в своей опрятной спальне и все слышал. Так случилось, что радио в гостиной в этот момент было выключено. Бенни не чувствовал себя больным. Совсем не похоже было, что у него грипп, или ветряная оспа, или рак, или что-нибудь в этом роде. Рана от ножниц на ноге еще болела, но в остальном он чувствовал себя хорошо. Проблема не в нем. Это все голоса. Здесь, в его спальне, они ведут себя тихо. Но если он рискнет выйти в коридор, они зазвучат снова. Нужно просто сидеть неподвижно, не выходя из спальни, аккуратно складывать носки, заправлять постель и убирать вещи – и все, они оставляют его в покое!

Бенни осмотрел свои полки. Все книги были аккуратно выстроены в ряд, по росту, и подперты лунным глобусом. Единственной игрушкой, лежавшей на виду, была резиновая уточка, которую мама нашла в мусорном контейнере, и это только потому, что она успокаивала Бенни. Но больше одной неприбранной игрушки – это уже беспорядок.

Беспорядок – это все равно что стресс, как говорила мисс Поли. Он посмотрел вниз и похлопал по одеялу, потом встал и разгладил складки на том месте, где сидел. Может, сходить за утюгом? Гладить вещи бывает очень важно. Смятые простыни похожи на беспорядочное сознание. Напрягают. Бенни сам гладил себе простыни, чтобы спокойней спать; кроме того, простыни любят, когда их гладят, и ему нравилось гладить простыни. Он никогда не гладил вещи, которые не хотят, чтобы их гладили, а только те, которые любят быть ровными, но дело было не только в этом. Была и другая причина. Бенни любил гладить, потому что утюг любил гладильную доску, а гладильная доска любила утюг, и врозь им было одиноко. Они были созданы друг для друга, и ему было приятно дать им шанс побыть вместе, но в тот самый момент, когда он собрался сходить за ними вниз, он услышал из-под кровати чей-то тихий голос.

«Уи-и-и!» – сказал голос.

Это был прелестный голосок, круглый и ровный. Опустившись на колени, Бенни заглянул под кровать, но там, конечно, ничего не было. Он знал, что там ничего не будет, потому что утром полазил под кроватью и убедился, что прибрано все до последней пылинки. Бенни лег на живот и пополз вперед, в темноту. Ему нравилось лежать под кроватью. После смерти отца он частенько заползал под кровать, когда ему случалась обмочиться ночью. Под кроватью было тепло, темно и сухо. Почти как в коробке или в ящике.

Он медленно пополз вдоль стены, запустив пальцы под плинтусный обогреватель, и наконец, нащупал его – маленький, гладкий, прохладный и круглый, именно такой, как он и думал. Бенни подцепил его кончиками пальцев, а затем вылез из-под кровати и сел. На ладони у него лежал блестящий шарик из кошачьего глаза. Он не помнил такого шарика, но, видимо, шарик был из того пакета, который Аннабель купила в Благотворительном магазине. Она все время приносила домой старые игрушки из благотворительных магазинов и с распродаж, называла их «винтажными» и надеялась перепродать через eBay. Поднеся шарик к свету, Бенни внимательно осмотрел его. Он выглядел вполне винтажным. Стеклянный, бледно-зеленый, с крошечными пузырьками внутри, а в самой середке две тонкие спиралевидные нити, желтая и зеленая. Поднеся шарик ближе к глазу, Бенни вгляделся в кружащийся внутри облачный мир. Красиво, подумал он. Потом он повертел шарик в ладони. Хорошенький. М-м-м, сказал шарик, подмигивая ему, и как раз в этот момент он услышал, что из гостиной его зовет мать.

«Ш-ш-ш», – прошептал он шарику, пряча его в карман.

– Иду! – крикнул он матери.

Перед выходом из спальни он задержался ненадолго, собираясь с духом, затем открыл дверь. На пороге он снова остановился и на миг прислушался, оценивая уровень шума, а затем, оценив его как низкий, вышел в захламленный коридор, быстро продрался сквозь хаос голосов и спустился в гостиную. Аннабель сидела среди кип новостей, с сотовым телефоном в руке, свисающим с уха наушником и изумленным выражением на лице.