Мошенничество в сфере кредитования. Вопросы обоснованности состава преступления и уголовно-правового поощрения за позитивное посткриминальное поведение

. И уподобление рассматриваемого в данной статье деяния татьбе, и указание законодателя на стремление виновного скрыться от кредитора в чужой земле (свидетельствующее об изначальном нежелании возвращать долг), и способ обмана («полгав куны»

) позволяют провести параллель между статьей «О человеце» и ст. 159

УК РФ. Иное следует сказать о ст. 15 Краткой редакции Русской Правды. В названной статье иногда усматривают прообраз состава мошенничества, подчеркивая наличие в деянии, регламентируемом ею, умысла виновного на хищение и корыстную цель, исходя из фразы «<…> а он ся начнеть запирати»

. Однако на самом деле в ст. 15 Краткой редакции Русской Правды, как и затем в ст. 47 Пространной редакции рассматриваемого памятника отечественного права

, устанавливалась ответственность (материальная в совокупности со штрафом в пользу князя) вовсе не за хищение, а за длительную неуплату долга. «Если окажется, что должник злонамеренно не отдавал <…> деньги, как следовало по условию, – толкует соответствующее положение Ю. П. Титов, – то с него взыскивается 3 гривны штрафа»

. Древнерусский законодатель, следовательно, отнюдь не приравнивает здесь злостного неплательщика к вору, мошеннику, татю, как это он делает в статье «О человеце». Скорее в Краткой редакции Русской Правды можно видеть прототип ст. 177 УК РФ, но никак не ст. 159

. В Пространной редакции Русской Правды имелись и другие нормы, запрещающие обманные действия в сфере заемных отношений (ст. 54, 55, 116

), но все они также не могут считаться аналогом или подобием изучаемой в рамках данного исследования статьи действующего Уголовного кодекса РФ. Что же касается проанализированной статьи «О человеце», то в ней не было никакого намека на смягчение наказания для виновного. Об этом недвусмысленно говорит приравнивание последнего к татю.

Ознакомление с судебниками

также не опровергает озвученное выше утверждение, что ст. 159

УК РФ не уходит своими корнями в древнерусскую историю. Вместе с тем следует заметить, что в Судебнике 1550 года впервые используется термин «мошенник». Однако что бы ни понималось под мошенничеством в указанных документах – мелкая карманная кража или кража, сопровождаемая обманом, или хищение путем обмана

, – законодатель не выделял применительно к этому посягательству какой-либо особой его разновидности, совершаемой в сфере заемных отношений и влекущей менее обременительные правовые последствия.

На первый взгляд может показаться, что несколько напоминает ст. 159

ст. 206 Соборного уложения 1649 года. «А будет кто у кого, – предупреждает законодатель, – возьмет денег взаймы или чего ни будь для торговли, и тот долг истеряет своим безумием, пропьет или проворует каким ни будь обычаем, а сыщется про то допряма, а окупитися ему будет нечем, и его отдать исцу головою до искупу же»

. Однако при внимательном изучении названного кодифицированного законодательного акта становится понятно, что его ст. 206 имеет абсолютно иную природу, чем упомянутая выше статья УК РФ. Не следует, думается, толковать глагол «проворует» в том значении, которое сегодня придается глаголу «похитить», ибо во времена создания Соборного уложения понятие «воровство» имело более широкое значение, чем сейчас. По мнению И. Я. Фойницкого, в рассматриваемом нормативном документе означенное слово употреблялось в различных смыслах, охватывая собою, в том числе, и преступления вообще, и даже непреступные деяния

. Немаловажно для понимания природы деяния, предусмотренного ст. 206 Соборного уложения 1649 года, определение месторасположения данной статьи. Таковая содержится не в гл. XXI «О разбойных и татиных делах», объединяющей корыстные преступления против собственности, а в гл. X «О суде». Кроме того, судя по санкции, которая устанавливалась в ст. 206, назначение данной статьи заключалось не в установлении наказания для виновного, а в обеспечении возвратности долга и тем самым решения восстановительных задач правосудия. Может быть, этим и объясняется месторасположение данной статьи.

Определенный интерес для развития темы данного исследования имеет ст. 23 гл. XX Соборного уложения, предусматривающая уголовную ответственность в виде битья кнутом за составление кабал «воровски заочно подставою»

. При совершении предусмотренного данной статьей преступления виновные умышленно заменяли имя похолопляемого именем человека, похолопление которого подпадало под запрет

, тем самым потерпевший незаконно, без его согласия оказывался в кабале. Описываемое преступное деяние не рассматривалось законодателем как мошенническое действие. Оно было помещено в главу, носившую наименование «О холопех», и имело своей сутью нарушение правил закрепощения крестьян. Однако следует заметить, что похожие схемы используют современные мошенники при оформлении кредитов. Речь идет о случаях, когда ответственные лица кредитных учреждений или руководители предприятий, торговых организаций заключают кредитные договоры от имени клиентов или работников без их ведома. Интересно, что подобное поведение, имеющее место в кредитной сфере, хотя и является мошенничеством, но не содержит признаков преступления, описанного в ст. 159

УК РФ.

В нормативных документах петровской эпохи также не обнаруживается каких-либо положений, которые можно было бы признать аналогами или прототипами ст. 159

УК РФ. Можно с уверенностью заявить, что подобные законоположения в этот период не могли появиться в принципе, так как до середины XVIII столетия в России отсутствовала устойчивая система кредитных учреждений

. Таких норм не обнаруживается и в Уставе вексельном 1729 года – документе, созданном в целях активизации экономических отношений, в том числе и заемных. Вместе с тем Устав вексельный содержит несколько статей, устанавливающих ответственность за обманные действия с векселями. Одна из них способна служить прообразом лишь законоположения о подделке документов (ст. 35

), в другой – описывается частный случай деяния, ныне подпадающего под ст. 159 УК РФ (ст. 34

).

Нельзя не упомянуть и об Именном указе «О суде и наказаниях за воровство разных родов и заведении рабочих домов во всех губерниях», подписанном Екатериной II 3 апреля 1781 года. Названный нормативный акт интересен по двум причинам. Во-первых, в нем формулируется законодательное определение мошенничества, рассматриваемого в качестве разновидности хищения, и дается дефиниция обмана, выступающего конструктивным признаком мошеннических действий

. Во-вторых, никаких упоминаний о мошенничестве, совершаемом в кредитной сфере, в нем не было. То же самое можно сказать об Уставе благочиния или полицейском 1782 года. Однако применительно к названному нормативному акту важно также отметить наличие в нем статьи, развивающей положения об ответственности за несостоятельность. Согласно п. 3 ст. 273 учинение неоплатного долга рассматривалось во всех случаях как преступное деяние и наказывалось так же строго, как особо квалифицированная разновидность мошенничества

.

Можно было бы предположить, что в связи с бурным развитием кредитно-банковской сферы во второй половине XIX века специальная норма, подобная по своему содержанию ст. 159

действующего УК РФ, должна была появиться в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года. Однако обращение к названному уголовно-правовому акту показывает, что совершенствование положений об ответственности за мошенничество здесь осуществляется в ином направлении. В частности, в Уложении впервые дается более простая, емкая законодательная дефиниция общего состава мошенничества (ст. 1665)

. Не меняет дела и наличие в Уложении ст. 1688, предусматривающей ответственность за обман для побуждения к заключению невыгодной сделки путем умышленного сообщения заведомо ложных известий об определенных обстоятельствах

, которая в соответствии со ст. 1676 могла рассматриваться в качестве специальной нормы по отношению к ст. 1665

. Ведь в данном случае речь шла об обмане в рамках любых обязательственных отношений, а вовсе не только в рамках обязательств заемных и тем более кредитных. Более общий характер, чем ст. 159

УК РФ, носила и ст. 174 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями (далее – Устав), устанавливающая ответственность за выманивание денег или вещей путем сообщения ложных известий, под видом выгодных предприятий или иным мошенническим образом (п. 3)

. С учетом общего характера названных норм представляется, что мошеннические действия, образующие ныне объективную сторону мошенничества в сфере кредитования (ст. 159

УК РФ), подлежали квалификации именно по ст. 1688 Уложения или при совершении соответствующего хищения на сумму менее трехсот рублей – по ст. 174 Устава.

Таким образом, ни в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года (в редакции от 1885 года), ни в Уставе 1864 года о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, не наблюдается стремления законодателя уменьшить объем ответственности за деяния, подобные описываемым ныне в ст. 159

УК РФ. И это несмотря на то, что линия на дифференциацию уголовной ответственности за хищение вообще и мошенничество в частности прослеживается вполне явно. К примеру, согласно ст. 1671 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных наказание за мошенничество повышалось на одну степень при наличии одного из следующих признаков: 1) повторное осуждение за кражу или мошенничество; 2) сговор; 3) особые приготовления с целью совершения мошенничества; 4) особое доверие к виновному благодаря его званию, должности или особым отношениям с потерпевшим; 5) обман малолетнего, престарелого, глухонемого или слепого; 6) совершение обмана путем суеверных обрядов; 7) когда виновный выдавал себя за чьего-либо поверенного или служителя или присвоил себе ложное имя

. А Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, содержал и привилегированные составы. Так, согласно ст. 176 наказание за выманивание денег или вещей (п. 2 ст. 174) могло быть уменьшено на половину, если: 1) виновный добровольно возвратил украденное хозяину, 2) деяние совершено по крайности и неимению никаких средств к пропитанию и работе и 3) если цена похищенного не превышала 50 копеек (ст. 171)

.

Что же касается внимания законодателя к охране кредитных отношений, то оно проявилось в конструировании в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных самостоятельной главы – гл. XII «О нарушении постановлений о кредите». Некое сходство со ст. 159

УК РФ в данной главе имеет ст. 1511, устанавливающая уголовную ответственность за подлог при займе из государственных или общественных и частных кредитных установлений

. Однако у этой нормы по отношению к ст. 159

гораздо больше специфических черт, чем сходных характеристик. Во-первых, сам законодатель не относит данное преступление ни к мошенничеству, ни вообще к преступлениям против собственности, размещая упомянутую главу в разделе VIII «О преступлениях и проступках против общественного благоустройства и благочиния». Во-вторых, в структуру данного состава преступления не включены такие обязательные для мошенничества признаки, как причинение имущественного ущерба собственнику (владельцу), обращение имущества в свою пользу или пользу третьих лиц и корыстная цель. В-третьих, в соответствии со ст. 1151 подлог при займе влек более суровое наказание (лишение всех прав состояния и ссылку в Сибирь на поселение), чем мошенничество. И если проводить аналогию ст. 1151 Уложения с какой-либо действующей статьей УК РФ, то для этой цели следует выбрать ст. 327.

Наряду с тем, что ни в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 года (в редакции от 1885 года), ни в Уставе 1864 года о наказаниях, налагаемых мировыми судьями, не обнаружилось статьи, способной служить прототипом для изучаемой в рамках настоящего исследования статьи действующего УК РФ, следует заметить, что дореволюционный законодатель, в отличие от современного, пытался защитить самих заемщиков от недобросовестных кредиторов. Так, в ст. 1803 Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями (в редакции 1914 года), устанавливалась ответственность за занятие в виде промысла предоставлением денежных ссуд сельским обывателям на чрезвычайно обременительных условиях

. Представляется, что приведенная статья могла бы быть взята на вооружение отечественным законодателем в целях создания нормативных конструкций, призванных защитить наиболее уязвимую часть лиц, обращающихся за займом в кредитные и иные учреждения, от злоупотреблений их доверием со стороны сотрудников данных организаций.

Мало отличается от вышеизложенного и итог изучения Уголовного уложения 1903 года. Названный нормативный акт позволяет выделить четыре вида мошенничества: 1) похищение путем обмана чужого движимого имущества с целью присвоения (п. 1 ст. 591); похищение тем же способом и с той же целью путем обмера, обвеса или иного обмана в количестве или качестве предметов при купле-продаже или иной возмездной сделке (п. 2 ст. 591); побуждение обманом с целью доставить себе или другому имущественную выгоду к уступке права по имуществу или к вступлению в невыгодную сделку (п. 3 ст. 591); 2) сбыт предмета под видом запрещенного к обращению или добытого преступным путем (ст. 592); 3) незаконные продажа или залог чужого движимого или вымышленного имущества, а также имущества, на котором лежат запрещение или обязательство (ст. 593); 4) страховое мошенничество (ст. 594)

. Ни один из них не содержит признаков, в связи с которыми в действующем УК РФ обособлено мошенничество в сфере кредитования

. При этом так же, как и в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных, в Уложении 1903 года проявлена линия законодателя на дифференциацию уголовной ответственности, причем не только посредством конструирования квалифицированных составов (ст. 595–597)

, но и составов привилегированных (абз. 3 ст. 591)