Мир короля Карла I. Накануне Великого мятежа: Англия погружается в смуту. 1637–1641

Мир короля Карла I. Накануне Великого мятежа: Англия погружается в смуту. 1637–1641
Сесили Вероника Веджвуд

Английский историк С.В. Веджвуд известна своими исследованиями эпохи Великого мятежа в Великобритании XVII века. В настоящей книге рассматривается начало этой исторической драмы, первые четыре года правления Карла I, за которые страна оказалась на грани гражданской войны. Автор описывает политические, экономические и религиозные раздоры нараставшей трагедии трех стран Британских островов – Англии, Шотландии и Ирландии: рассказывает о восстании шотландских ковенантеров, о баталиях в английском парламенте, об ужасной судьбе лорда-наместника Ирландии графа Страффорда, о событиях тех нескольких лет, повлиявших на историю и континентальной Европы.

Сесили Вероника Веджвуд

Мир короля Карла I. Накануне Великого мятежа: Англия погружается в смуту. 1637-1641

C.V. Wedgwood

The King's Peace 1637-1641

© C.V. Wedgwood The King's Peace 1637-1641

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2024

© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2024

Предисловие

«Мир короля» – это повествование о четырех годах правления короля Карла I, непосредственно предшествовавших гражданским войнам в Англии. История эта не такая простая, как могло бы показаться на первый взгляд; речь идет о трех странах – Англии, Шотландии и Ирландии – и двух совершенно разных цивилизациях – англосаксонской, подвергшейся нормандскому влиянию, и кельтской.

Шотландцы первыми восстали против власти короля, поскольку он хотел принудить их к исповеданию догм англиканской церкви. Затем поднялись ирландцы, но не против короля, а против английских и шотландских поселенцев и агрессивного протестантизма, навязываемого английским парламентом. Ирландцы сформировали независимое правительство в Килкенни, которое просуществовало более восьми лет. Англичане, последними взявшись за оружие, то борясь совместно с шотландцами, ирландцами и валлийцами, то выступая против них, начали войну за религиозные и политические принципы, которая завершилась смертью короля на эшафоте. Это вызвало глубокое возмущение в Шотландии, привело к междоусобной войне в самой Шотландии и, в итоге, к войне между Шотландией и Англией.

Правительства европейских стран, осознавая важное влияние Британии на исход континентальных войн, помогали ей открыто или тайно. Французы, голландцы и датчане предложили посредничество в переговорах между Карлом и его подданными. Папа послал своего нунция, а короли Франции и Испании направили послов к ирландцам в Килкенни. Наследный князь Германии с надеждой взирал на почти вакантный, как ему казалось, английский престол. Английские поселения в Нидерландах, шотландские поселения в странах Балтии, общины английских купцов в Ливорно, Константинополе и Мадрасе ощущали отзвуки далекой войны. Как и новые колонии, недавно образовавшиеся на восточном побережье обширного Американского континента, и поселения на островах Вест-Индии.

Гражданские войны на Британских островах повлияли на европейскую политику, на страны Средиземноморья, на взлет и падение колониальных империй, но, по существу, они были внутренним делом Британии и были порождены взрывной народной энергией, столкновением противоположных идеалов и противоречивых интересов ее граждан.

Автор, приступающий к рассмотрению противоречивой и актуальной темы, о которой было много написано, обязан довести до читателя свою точку зрения так же ясно, как он понимает ее сам. Причины гражданских войн были тщательно проанализированы; священнослужители и диссентеры, виги и тори, либералы и марксисты, прагматики и романтики высказали свое мнение, насколько правы были их участники. Религия, политические и философские взгляды своего времени влияют на мнение любого автора, каким бы он ни был объективным, но, несмотря на это, каждый автор может внести нечто свое в понимание прошлого. Не было и не появится такого всеведущего историка, который делал бы только правильные выводы. Никто не может знать всей и окончательной правды.

В равной степени это касается и современника той далекой эпохи. Находясь в гуще событий и не зная о многом, что станет известным только со временем, он прокладывал себе путь в окружавшем его мире, делая неверные умозаключения в условиях плохой информированности. Но он знал то, о чем историк может только воображать: он знал, что значит жить в своем времени, переживать религиозные сомнения, испытывать экономические тяготы как часть своей жизни. Он мог не знать и не подозревать о тех факторах, о которых станет известно позднее, но он знал, что происходило в его душе и как страдала его плоть, и он знал, какие верования и интересы лежали в основе его поступков. «Здесь нам свойственно совершать ошибки и неверно судить друг о друге», – сказал Страффорд на эшафоте. Повседневные события истории являются отчасти следствием ошибок и неверного суждения. На этом уровне сама ложь – это часть правды.

Прежде чем установить логическую последовательность исторических событий, зачастую необходимо отрешиться от неверных представлений людей той эпохи и их недостаточной осведомленности. С научной дотошностью мы можем создавать теории, которые объясняют, как и почему произошли те или иные исторические события, и для нас это выглядит убедительным, и эти события даже могли иметь место, но все это может привести к тому, что у нас образуется иллюзорное представление о прошлом. Однако люди, жившие в те времена, возможно, могли бы не признать и не принять нашу точку зрения. Правомерно, что историк стремится проникнуть вглубь событий и показать побудительные мотивы и влияния, не известные в то время, но равным образом правомерно принять причины и объяснения, которые выдвигали люди той далекой эпохи. Два метода дают разные результаты, но каждый из них может быть правдивым ответом на конкретно заданный вопрос. Они способны ввести в заблуждение, только если рассматриваются как окончательная истина.

В этой книге я не стремилась раскрыть подлинные причины происходивших событий, мне было важно показать истинные мотивы поступков и иллюзии людей XVII столетия. Я предприняла попытку воссоздать их непосредственный опыт.

Жить в истории – это непростой опыт. Я попыталась описать все разнообразие и все несовершенства жизненного опыта Британских островов, их религию и образ правления в XVII в., намеренно избегая подробного их анализа и стремясь скорее дать общее представление о той бурной и противоречивой эпохе. Иначе книга могла бы превратиться в простое хронологическое повествование. Я предпочла, насколько это было возможно, описывать события в строгой последовательности, как они происходили, хотя и возникала необходимость переноса внимания от одной темы к другой и от места к месту. Полагаю, книга читается легче, когда автор выбирает среди повседневных запутанных событий самые важные, но только жесткое следование хронологии помогает читателю лучше представить, как события того времени влияли на людей.

Высокие идеалы, поставленные перед обществом в эпоху конфликта поколений, были благородны. Люди, которые сражались и трудились ради них, были менее благородны, чем эти идеалы, поскольку даже самые лучшие люди не всегда удерживаются на высоте положения, а большинству это вовсе недоступно. Идеализация некоторых участников гражданской войны сменилась впоследствии выдвинутым против них обвинением, явно преувеличенным. Но циничный взгляд на человеческие слабости нисколько не помогает историку, и человеческие качества могут быть справедливо оценены, только если будет предпринято искреннее усилие для понимания противоречивой и сложной природы конкретного человека.

В этой книге отражены события только нескольких лет, и поведение многих людей невозможно понять в полной мере, если не рассматривать его в аспекте всего их жизненного пути. Моя цель – показать, как проявляли себя отдельные общественные деятели и приходили новые, и дать комментарии, насколько это возможно, опираясь только на источники эпохи. Рассказ Кларендона о Карле I, например, вместе с наиболее известными описаниями короля, принадлежит более позднему времени, когда уже была известна его судьба, что могло повлиять на оценку его поступков в 1637–1641 гг.

Для меня поведение отдельных людей более интересно, чем их действия в различных общественных группах и классах. Историю можно писать с подобным пристрастным отношением, и от этого она не становится более или менее правдоподобной. Самое важное – это признать, что история отвечает только на один блок вопросов и только одним способом. Несколько методов исторического исследования дают больший результат, и никакого вреда от них нет до тех пор, пока соблюдаются принятые ограничения. Эта книга не является ни экономическим анализом, ни социальным исследованием. Это – попытка понять, как чувствовали себя в ту эпоху люди и почему, по их мнению, они поступали так, как поступали.

Часть первая. Самый счастливый король христианского мира. Июнь 1637

У нас нет никакого иного намерения, как только воздать честь нашим правлением Тому, благодаря святой воле Которого правят короли, и обеспечить благоденствие нашего народа, и ради этой цели сохранить право и власть, которые Бог даровал нам.

    Карл I

Глава 1. Двор и страна

Карл, король Великобритании и Ирландии, в свои 37 лет и на 13-м году своего правления верил, что он самый счастливый король христианского мира. Он говорил именно об этом в тот теплый июньский день 1637 г. своему племяннику и крестнику Карлу Луи, курфюрсту Пфальцскому, который вместе со своим братом Рупертом пребывал с длительным визитом при английском дворе. Они были сыновьями единственной сестры короля Елизаветы, муж которой, ставший на краткое время королем Богемии и курфюрстом Пфальцским, потерял в войнах с Габсбургами все свои владения.

В таком утверждении короля Карла не было ничего необычного. По свидетельству своего ближайшего окружения, он был одарен свыше душевным спокойствием, а в его владениях царил мир. Он не желал быть втянутым в кровавые европейские междоусобицы даже ради блага своей сестры и ее детей.

Стремление короля Карла править ради блага своего народа нашло отражение во многих высокохудожественных произведениях искусства. При поддержке придворных-землевладельцев, которых поощряла в этом королевская власть, шло быстрое благоустройство столицы. Ансамбль площади Ковент-Гарден, окруженной великолепными городскими усадьбами аристократов, среди которых выделялась своей архитектурой новая церковь Святого Павла, почти сформировался. Огромный средневековый кафедральный собор Святого Павла в Лондоне был очищен от мелочных торговцев, которые превратили его в торжище. Горожане, годами выбрасывавшие всякий мусор в крипту, были вынуждены искать другое место. Был возведен великолепный портик в итальянском стиле для украшения устаревшего готического фасада.

Генеральный инспектор короля Иниго Джонс, знаток художественных редкостей, высказал несколько интересных идей о застройке нового Лондона, просторного, чистого и привлекательного. Лондонский мост, сквозь узкие арки которого воды Темзы во время прилива стремительно неслись, бурля на перекатах, был обречен на снос. Разваливающиеся жилые постройки на нем выглядели старомодно и причудливо; в последние несколько лет они начали представлять реальную опасность. У них был неприглядный вид после пожара, который оставил от них на северной стороне моста только обгоревшие остовы, перекрытые досками. На смену им должны были прийти каменные постройки по примеру моста Сант-Анджело в Риме, достойные большой реки. В строительных планах Иниго Джонса начинал проступать облик самого великого в будущем города Европы, и это касалось не только его размеров.

На практике король столкнулся со скрытым противодействием, которое могло вызвать только раздражение. Когда он решил снести наряду с другими строениями небольшую малоценную церковь Святого Григория, препятствующую проходу к собору Святого Павла, ее прихожане высказали недовольство, не считая церковь малоценной в художественном отношении, и к тому же потратили значительные суммы на ее украшение. Подобные досадные инциденты продолжали происходить во все время перестройки Лондона. Например, в пригородных полях Лонг-Акр намечалось устроить ландшафтный парк, но до того, как начались работы по благоустройству местности, в одну ночь здесь появились деревянные лачуги, а к утру их уже заселили сквоттеры.

Помимо явного противодействия случались естественные задержки в строительстве, объяснявшиеся плохой погодой, несвоевременной доставкой строительных материалов, ошибками в планировании, которые следовало исправить. Великолепные картины, заказанные королем Питеру Рубенсу для потолка его Банкетного зала во дворце Уайтхолл, были закончены более чем за год до того, как появился сам потолок. Полотна пришлось свернуть и оставить в мастерской художника в Антверпене. К тому времени, когда зал был построен, по красочному слою картин пошли трещины, и Рубенсу пришлось несколько недель трудиться над восстановлением их, перед тем как отправить в Англию. Летом 1637 г. полотна заняли предназначенное им место на потолке в Банкетном зале, и, по заверению тех, кто в восхищении их рассматривал, они стали данью уважения блаженной памяти покойного короля Иакова.

В каждом углу потолочных панно были изображены сцены торжества победы мира, мудрости и верховной власти над распрями, ложью и разобщенностью: Медуза в ореоле своих волос-змей попирала своего врага, а Геркулес успешно поборол гидру бунта. Рога изобилия, пышущие здоровьем дети среди гирлянд из цветов – все это должно было передавать идею процветания. На трех больших картинах в центре был изображен король, дарующий порядок, справедливость, мир и все блага истинной веры своему народу, еще до того, как он вознесся на небеса, где сонмы христианских ангелов и языческие боги объединились, чтобы на место земной короны вручить ему небесный венец.

На одной из этих картин две цветущие нимфы, олицетворяющие братские королевства Англии и Шотландии, нянчат крепкого малыша, который полон энергии и благородных устремлений. Этот ребенок – портрет короля Карла в детстве. На самом деле в этом возрасте он был слабым и больным и совсем не был похож на того пышущего здоровьем фламандского младенца, который послужил Рубенсу моделью. Но картины иллюстрировали то, что желал король Карл и его отец, – дать своему народу мир, порядок, справедливость.

Придирчивый критик мог бы придраться к этой прекрасной композиции, ко всем этим увенчанным облаками куполам и небесным божествам. Эта картина вряд ли имела что-то общее с Британскими островами, архипелагом, расположенным к северо-западу от континентальной Европы, береговая линия которого протянулась на 7 тысяч миль. С его крутыми прибрежными утесами и опасными рифами, о которые разбиваются атлантические штормы, с меловыми скалами-бастионами, возвышающимися над Ла-Маншем, с дюнами и зыбучими песками и отлого спускающимися к морю галечными пляжами. На высоком мысе возвышается маяк, на берегу лежат вытащенные из воды лодки, поблизости от них сушатся сети, на причалах докеры разгружают товары. Во внутренних областях островов простираются поля, засеянные зерновыми культурами, в долинах пасутся стада овец, а на холмах – крупный рогатый скот. Множество лесов и парков, болот и топей, трудно проходимых гор. 7 миллионов подданных короля проживали в скученных городах и уютных деревнях, в разбросанных тут и там поместьях и на островных фермах. Их можно было также встретить на скалистом побережье далекого Ньюфаундленда, среди лесистых холмов Массачусетса, на теплых островах Карибского моря. Они отправлялись в плавание на запад и восток, их ждали на борту кораблей «Мэри Роуз» в Бристоле, «Сент-Эндрю» в Лите, «Патрик» в Голуэе.

Обо всем этом аллегорически рассказывали картины. Художника не просили и от него не ждали, чтобы он отразил особенности географического положения королевских владений или характер занятий его подданных. Он выразил на своих полотнах важные и благородные идеи и вполне справился с этим заданием. Он не отвечал за то, чтобы его представления соответствовали фактам. Эта задача выпала королю.

Национальность, обычаи, язык и верования королевских подданных были столь же разнообразны, как и пейзажи королевских земель. Большая их часть проживала в Англии, население которой вместе с княжеством Уэльс насчитывало около 5 миллионов жителей. В Шотландии и Ирландии, вместе с прибрежными островами, было около миллиона в каждой стране.

Ученые того времени полагали, что на Британских островах говорили на двенадцати языках. Только один из них, английский, имел официальный статус. И агрессивный язык-победитель, переживавший свой золотой век, сталкивался на севере и западе с более древними кельтскими языками, некогда основным языками страны – корнийским на крайнем западе, на полуострове Корнуолл, валлийским в княжестве Уэльс, различными ирландскими диалектами Шотландского нагорья, Западных островов, острова Мэн и самой Ирландии. На северных диалектах говорили на Оркнейских и Шетландских островах. На островах в Ла-Манше разговорным языком был французский, а в автономных общинах переселенцев, осевших в городах на юге и востоке страны, – голландский и французский.

Владения короля окружали моря. На западном побережье в море вдавались полуострова с изрезанной береговой линией и скальными утесами, которые принимали на себя штормовые удары Атлантики. На восточном побережье песчаные берега медленно отступали под давлением Северного моря. Море врезалось глубоко в сушу, образовав эстуарии таких рек, как Темза и Северн, Хамбер и Тайн, Ферт-оф-Форт и Клайд, и узкие заливы-фьорды Лох-Файн, Лох-Лонг, Лох-Линне. На побережье Ирландии море создало широкие бухты и лабиринты заливов с низменными берегами. В тех местах, где земли были заболочены под действием морской воды, простирались акры солончаковых маршей и илистых отмелей, которые сменяли зыбучие пески.

По крайней мере половина подданных короля жила полностью или частично за счет моря. Побережье было усеяно сотнями рыбацких деревушек. Развивался интенсивный морской промысел. Шел активный сбор даров моря среди скал и на мелководье, обнажавшихся во время отлива. Колонии двустворчатых моллюсков на побережье Уэльса и Шотландии давали жемчуг. Колчестер и Уитстейбл славились устрицами. Так же как и Селси съедобными моллюсками, а воды песчаного побережья Ланкашира – креветками. В эстуарии Темзы в изобилии водилась сельдь и угри; в Северной Ирландии вылавливались в большом количестве наиболее крупные виды угрей. В эстуарии Северна ловили миног. Сардины из Плимута и Пензанса были известны во многих странах; Майнхед был славен мидиями. Существовал спрос на мясо жирных морских чаек, а только что вылупившихся птенцов бакланов везли в корзинах из Басс-Рока в Эдинбург, где их подавали к столу гурманов как деликатес. Бервик издавна слыл промыслом лосося и моллюсков, но вскоре для него настали не лучшие времена. Рыбаки, соблазнившись получить рекордный улов, нарушили неписаные правила рыбной ловли и вышли на лодках в море. С тех пор лосось ушел из Бервика, это стало предупреждением всем, кто намеревался последовать их примеру.

Рыбачьи суда выходили из Ярмута в Северное море на промысел сельди и возвращались с богатым уловом. Их шестивесельные парусные боты доходили до Дарема на севере и до Лайма на западе; пойманную сельдь продавали на пристанях Ярмута, затем ее разделывали и коптили. Рыболовецкие суда выходили из портов Восточной Англии – Линна, Саутуолда, Альдебурга – для ловли трески. На рыбных базарах домохозяйки торговались о цене, покупая камбалу, треску и скумбрию, тюрбо, ската, мерланга и хека. «Бедный Джон» – так называли обычную соленую треску, которая была пищей простого народа. Осетров и мясо китов, выброшенных на берег, подавали только к королевскому столу.

Далеко на севере в водах Гренландии предприимчивые шотландцы охотились на китов. Однако Московская английская компания оспаривала право вести прибыльный промысел в северных водах, и английские деньги вкупе с материальными ресурсами компании в противостоянии с шотландскими предпринимателями склонили чашу весов в пользу англичан. Право занятия рыболовством в шотландских водах было предметом ожесточенного спора; жители равнинной южной части Шотландии соперничали с воинственными обитателями побережья Шотландского нагорья и Гебридских островов, а агрессивные голландцы нападали на тех и других. В водах Оркнейских островов голландцы не только нарушали право ловли, но иногда обстреливали рыбацкие лодки местных жителей, намеренно разоряя птичьи базары и грабя деревни.

Там, где берега были низменными, добывали минеральное богатство морских вод – соль. Ее выпаривали в сотнях чренов, а затем полученную соль очищали в Ньюкасле, Колчестере и Честере. Где берег был скалистым, собирали морские водоросли и отвозили их на тележках на поля в качестве удобрения. На скалах и песчаных дюнах собирали растение критмум, а среди морских отложений на берегу искали амбру, которую продавали на кухню зажиточным людям. Ценились также пресноводные угри из Абингдона, хариусы Северна, кефаль Арундела.

Тысячи небольших судов с товарами и пассажирами курсировали от одного небольшого порта до другого. Глубоко сидящие в воде плоскодонки из Суонси перевозили уголь из Южного Уэльса через Бристольский залив. Майнхед и Барнстейпл обменивались товарами и осуществляли пассажирское сообщение с Тенби и портами Южной Ирландии, Уотерфордом, Уэксфордом, Югалом, Кинсейлом и Корком. Пятьдесят парусников из этих ирландских портов обычно заходили в эстуарий Северна во время июльской ярмарки в Бристоле. Небольшие каботажные суда из Перта, Арброта и Монтроза поддерживали связь между деревнями восточного побережья Шотландии. Суда, приписанные к Глазго и Гриноку, связывали западную часть Шотландии с ближайшими островами и Ирландией. Халл, Ярмут, Кингс-Линн, Ипсуич и Харидж первенствовали в прибрежной торговле Восточной Англии. Флот из трехсот судов доставлял уголь Ньюкасла в Лондон. Из Дамбартона и Уайтхейвена корабли-угольщики везли уголь в Дублин, а отправным пунктом для «Айриш Мейл» (если позволяла погода и ветер) был Честер. Эр и Эрвин торговали с Францией; Лит, Данди, Абердин и Стоунхейвен – с Норвегией, Данией и Нидерландами. Из Нормандии и Бретани через Ла-Манш суда перевозили лен и пеньку в Дартмут и Эксетер, а затем из этих городов экспортировали уже парусину и клееные холсты. Глостер, царственный город среди лугов Северна, был местом сбора больших партий шерсти овец котсуолдской породы, откуда их отправляли в Бристоль и далее. Путешественники, отправлявшиеся во Францию, садились на корабль в Дувре; уезжавшие в Нидерланды и Германию – в Харидже.

Из Бристоля, Плимута и Саутгемптона парусники, взяв на борт сотню-другую мужчин, женщин и детей, направлялись через Атлантический океан в американские колонии. Они везли также продовольствие, одежду, обувь, сукна, скобяные товары для уже переехавших поселенцев. Разгрузившись, они шли на север, покупали на Ньюфаундленде рыбу, затем продавали ее за две тысячи миль на базарах Кадиса в Испании и возвращались домой с испанскими винами.

Но море давало возможность подданным короля зарабатывать на жизнь не только за счет рыболовства и торговли. Остров Ланди, Оркнейские острова и острова Силли были пристанищем пиратов. На Гебридах, островах Бласкет, на побережье Корнуолла и на черных прибрежных скалах графства Клер часто можно было видеть, как в темной ночи горят костры, которые зажигали, чтобы привлечь на их свет заблудившиеся суда, в результате чего они разбивались о рифы и становились добычей разбойников. Влиятельные люди в этих краях, в обмен на долю в доходах от пиратства, иногда помогали своим соседям и арендаторам обманывать местные власти. Последняя попытка превратить Сторноуэй в более респектабельный порт, поселив там купцов, встретила упорное сопротивление местных жителей и в итоге окончилась ничем. Грабежи на море и на суше, дело рук клана Макдональд, были пресечены в континентальной Шотландии, но когда «Сюзанна» из Лимерика разбилась во время шторма и была выброшена на берег, то была разграблена под руководством одного из вождей клана. Между Северной Ирландией и Внешними Гебридами (Западными островами) наладили перевозку неочищенного спирта на рыбачьих лодках, сплетенных из ивняка и обтянутых кожей; по этому же маршруту переправляли беглых каторжников. Они игнорировали все указы его величества и время от времени совершали набеги на поселения англоговорящих переселенцев из Лондона и жителей равнинной Шотландии, которые пытались превратить дикий край Ольстера О'Нейллов и Макдоннеллов в мирную фермерскую страну, где выращивают лен.

Вне крупных портов королевства иностранные суда могли встретить недружелюбный прием. Например, голландское судно, поврежденное у Дюнкерка в Ла-Манше пиратами, едва добралось до Сифорда, чтобы получить там помощь и укрытие. Однако жители Сифорда ограбили экипаж, обшарили в поисках поживы все судно и решительно отвергли требование королевского правительства возместить причиненный ущерб. Или: когда иностранный корабль был выброшен волнами на берег в нескольких милях от Данбара, местное население приехало на запряженных лошадьми повозках, чтобы вывезти весь груз судна. Голландский корабль Ост-Индской компании, заброшенный штормом в ирландский порт, чтобы предотвратить возможное нападение, навел тяжелые орудия на город и высадил на берег команду с целью похитить сына одного из самых богатых горожан. Экипаж другого судна, которое нашло убежище от пиратов в отдаленной ирландской гавани, начал запугивать местных жителей и отказался платить пошлину на товары, распроданные, чтобы разгрузить корабль. Поскольку груз состоял из пряностей стоимостью 200 тысяч фунтов, представитель короля в Дублине рассмотрел возможность силой захватить весь груз; замысел не удался, потому что небольшие английские суда ничего не могли поделать с вооруженным пушками океанским гигантом.

Из-за пиратов Дюнкерка английские воды были небезопасны. Корсары из Северной Африки опустошали побережья Девона и Корнуолла, а также Южной Ирландии. Поэтому на африканских рынках рабов иногда замечали светлокожих парней и девушек из Плимута, Барнстейпла и Балтимора.

Король строил сильный флот, чтобы защитить свой народ. Он намеревался пополнять свои военно-морские силы двумя крупными боевыми кораблями каждый год. Одновременно разрабатывался новый тип судна – малые быстроходные корабли. В Детфорде, где все еще стояла на якоре для всеобщего обозрения «Золотая лань» Дрейка, собирались толпы народа. Они приходили наблюдать за поразительными успехами в строительстве самого большого корабля, когда-либо закладывавшегося на верфях Англии. Все еще не имевший названия, он величественно возвышался в доке, а самые лучшие мастера корабельного дела завершали его отделку, занимались позолотой и покраской, что добавляло ему элегантности и внушительности.

Главные королевские верфи располагались на южном берегу эстуария Темзы. В нескольких милях вверх по течению реки гигантский Лондон вместе с окрестными деревнями, центр морской и купеческой Англии, занимал 5 миль северного и 3 мили южного берега реки, где теснились дома, причалы и оборонительные башни. В западном направлении вдоль реки вплоть до Вестминстера тянулся ряд зданий. Раскрашенные просторные барки с подушками-сиденьями были пришвартованы у ведущих к реке задних ворот особняков лордов, фасадом выходящих на Стрэнд. Транспортной артерией была река, по ней адвокаты добирались до Вестминстерского дворца, а чиновники и придворные – до королевского дворца Уайтхолл. К востоку от Тауэра Рэтклифское шоссе соединяло между собой Уоппинг, Шэдвелл и Лаймхаус, моряцкие деревушки, от которых открывался вид на суда, стоявшие на якоре в эстуарии. Позади них расстилались зеленые луга, на которых стояли ветряные мельницы. Здесь закупались продукты Эссекса – твердые сыры и солонина для отправлявшихся в плавание судов. На южном берегу от Ротерхайта до Саутуорка тянулся бесконечный ряд домов и причалов. За ними начинался район пользовавшихся дурной славой мест увеселений, садов удовольствий, пивных пабов, театров и публичных домов Блэкфрайерса и Бэнксайда. Болотистая местность отделяла этот район от лежавшего в низине краснокирпичного архиепископского дворца в Ламбете и полей вокруг него. В теплые летние вечера молодые лондонцы посещали расположенные поблизости купальни. Эта огромная городская агломерация насчитывала почти четверть миллиона жителей. Окрестные деревни охватывали Лондон в виде широкого северного и южного полукружия, а сам город рос навстречу им. Деревни поставляли сено для городских лошадей и овощи к столу лондонцев; деревенские мельницы мололи зерно для пекарен, а трактирщики и работницы молочных ферм в праздничные дни снабжали горожан элем и сливками.