На языке эльфов

Ты делаешь улыбку чуть менее яркой, смешиваешь с серьезностью грядущей мысли:

– Я буду тебя слушать и верить всему, что ты скажешь.

– А если я лгу?

– А ты лжешь?

– Какая теперь разница, если ты решил верить всему, что я говорю?

Держишь легкую улыбку, держишь взгляд. Скачешь по зрачкам, ждешь, как будто там загорится нужная лампочка, поставится правильная буква в задании на True or False.

Снова выбивается прядь волос, заслоняет висок и почти касается середины щеки.

Я морщусь. Из-за импульсов вниз по руке до пальцев: им хочется дотянуться и убрать. Легко притвориться, что у моих пальцев свое самосознание. И к моей голове оно не имеет никакого отношения.

А ты отворачиваешься немного, смотришь мне за спину. Наверное, в окно или сквозь него. По глазам видно, что думаешь. Зрачки застыли, значит, все-таки сквозь.

Твой профиль слишком близко. Мне нужно чуть больше движения вперед, чтобы коснуться носом щеки. Наверное, ты бы заметил, как я подаюсь вперед, и сразу обернулся бы обратно.

Наверное. Пусть останется неизведанным.

Наблюдать за тобой можно долго, но я заставляю себя отвернуться. Куда-нибудь.

Позади все те же пятна, у всего включен звук, а зрение – всегда – четкое. Вижу вдалеке Лиена. Он стоит, смотрит сюда и что-то кому-то говорит. Может быть, жалуется. Может, нет. Но глаза у него недовольные.

Там на своих местах, наверное, все остальные, спокойно едят или беспокойно вторят Лиену. Я не знаю. Но неприятно вспоминать, что купол невечный, что ты… оттуда. Чужой, не мой, временный.

Лампы под потолком яркие, искусственный потолок вместо неба. А мне вот именно сейчас жутко хочется чего-то настоящего. Вечного. Я тянусь к своему рюкзаку на стуле, убираю в него учебник по грамматике, карандаш выпадает, вращается с грохотом по столу. Успеваю поймать у самого края.

– Итан?

Смотреть на тебя не хочу. Бросаю карандаш на дно, рюкзак через плечо и на выход мимо столов, чужих плеч и подносов.

– Итан! – Где-то позади, голос ярче, громче, но я не хочу оборачиваться.

Оставь меня в покое.

– Джей! – Лиен смотрит мне за спину. Значит, ты совсем рядом. Юнин – через плечо – ловит мой взгляд воротами своей оправы. Гол.

Корпус длинный, коридор просторный. Шумно и многолюдно. Мой второй наушник в твоей ладони, бог с ним, забирай, подари Коди, пусть творит без неудобств. Спускаюсь по лестнице, сжимая лямку рюкзака, проверяю, на месте ли телефон. Останавливаюсь на рефлексах осознания: карманы пустые.

Мимо меня студенты. Вперед – назад – по диагонали. Ворчат. Я им мешаюсь. А они мне – нет. От них столько запахов, среди них столько цветов, а над головой – по-прежнему искусственное небо.

Телефон наверняка у тебя. Заберу потом. Еще немного.

Двери гремят и выплевывают. Воздух в объятия, сжимает крепко, успокаивает. Холодно. Зато дышу. Если планета может, я – подавно.

Дезориентированные хлопья вяло танцуют от стены к стене, словно под чем-то психотропным. На фоне неба почти не видно. Я задираю голову – мне легче. Небо серое. Грязное. Вымазанное. Далекое, постоянное, вечное.

– Не круто посреди дороги стоять, Эльф.

Кто-то бросает безобидно, звуча трелью совсем близко, но потом звук лопается – пропадает за дверями.

Мне не хватает песни. Тишины. Закрываю уши ладонями, вжимаю оставшийся наушник до боли. Так легче. Так тише.

Так безопаснее.

5

Звонок шуршит из-под ладоней.

Я прихожу в себя, когда двор пустеет. Остаются только пьяные хлопья и колючий январский ветер. Убираю руки от лица и обнимаю себя за плечи – ладони приятно тонут в ворсистой малиновой ткани.

– Замерз?

Пьяные хлопья, ветер и ты. Упрямый, дотошный самодур. Сколько опять стоял, смотрел?

– Давай зайдем внутрь, – просишь совсем негромко.

– Иди.

– Я хочу с тобой.

Ты что, не в курсе, что желание – только вспышка, Чон Чоннэ?

– А я с тобой – нет.

Не хочу грубить, но, наверное, получается.

Глазами – в небо, ушами здесь – на земле. Прислушиваюсь, жду, когда шаги начнут отдаляться, как загремит дверь и спрячет тебя в помещении. Дышу и жду. Уходи. Греми ставнями, бей резиной о мокрый асфальт.

Подошвы шуршат, шаркаешь. Только звуки вперед, ближе, рядом… Я машинально реагирую, когда засовываешь забытый смартфон в мой задний карман джинс и возвращаешь на законное место второй наушник.

Аккуратно, но все равно задеваешь мочку пальцами. Почему ты всегда прикасаешься ко мне без разрешения?

– Каково было в Персии в одиннадцатом веке? – Встаешь рядом, руки в карманы джоггеров, и плечи вжимаешь, греешь самого себя. – Жарко?

Хватаюсь обеими руками за лямку рюкзака, как за что-то крепкое, вроде каната, который мне сбрасывает кто-то сверху – актом спасательной операции.

– Я помню только факты и события, – все не научусь молчать, когда ты спрашиваешь, – но не чувства, которые испытывал.

– Почему? – Ты смотришь вперед.

– Думаю, из-за фэа. – И я не буду. Отворачиваюсь. Впереди через метров тридцать дорога на фоне реки Чарльз и механические птицы низко-низко – к дождю со снегом? – Без хроа она не обладает эмоциями и чувствами. Когда умирает тело, с ним уходят все накопленные ощущения. Восстановить их нельзя.

– Фэа и как?

– Слишком много вопросов, Чоннэ.