– Щас!
Мужик быстрым шагом направился в корпус, и из-за открытой двери послышались звуки: звяканье бутылок, бормотание:
– Твою ж мать… Думаю, две!
Мужичок, наконец, вышел, закрыв дверь. Одной рукой он нес за горлышки две бутылки. Подойдя к скамейке, наклонился, подобрал яблоко. Максим с интересом наблюдал. Мужичок, вернувшись к калитке, протянул яблоко – красное, один бок немного помят. Затем передал Максиму две бутылки: «Вино яблочное крепкое» и «С днем рождения!».
– Вот то, что надо! Бери, не сумневайся. Всем помогает.
Максим удивленно посмотрел, но не успел открыть рот, как мужик перебил:
– И недорого, и действенно! Так что давай деньги и забирай!
Максим достал из кармана куртки смятые бумажки, протянул через калитку. Мужичок взял несколько бумажек:
– На! Потом благодарить будешь, – и впихнул Максиму бутылки в руки.
Одну тот засунул в карман куртки, а у другой отбил рукой горлышко, сделал большой глоток, с хрустом откусил от яблока. Морщась, отпил еще раз, снова закусил яблоком. И, развернувшись, медленно побрел в сторону церкви, повернул к кладбищу, дошел до могилы, огороженной резной, крашенной в черный цвет арматурой. Тронул небольшой камень с вставленной фотографией пожилой женщины в строгом театральном костюме, погладил надпись: «Соловьева Любовь Васильевна. 24.02.1925–23.02.1996».
Теряя равновесие, Максим схватился рукой за памятник, помотал головой, восстановился и, постучав по камню памятника ладонью, выпрямился.
Он стоял и, глядя на фотографию с вызовом, пил вино из горлышка.
Максиму показалось, что лицо на фотографии вдруг стало строгим и женщина укоризненно посмотрела на него. Максим, пошатываясь, погрозил ей пальцем:
– Не нравится? А мне плевать! Ты давно этого хотела. Я ей не поверил, и теперь ее нет, из-за меня! Один я остался. О-д-и-н!!! Как мне с этим жить?
Отхлебнув из бутылки, он плеснул вино на фотографию:
– Выпей со мной, бабушка, выпей! – Посмотрев на облитую фотографию, горько усмехнулся: – Что, не вкусно? А мне в самый раз!
Максима шатнуло, ударившись об ограду, он резко выпрямился, зло рассмеялся и вдруг неожиданно для себя заплакал.
Вытирая рукой слезы, Максим погрозил фотографии кулаком:
– Тебе с рук не сойдет… Мы с тобой встретимся…
Взглянув на мокрую от слез ладонь, Максим взглянул на темнеющее небо:
– Прости меня, Марина! Прости!
Не оборачиваясь, он вышел, не прикрыв калитку ограды. На ветру калитка тоскливо заскрипела, заплакала, словно предупреждая о чем-то.
Между тем туча закрыла весь горизонт, и на кладбище опустилась ночь.
Глава 2
Ночь – время романтиков… Оные делятся на две категории: к первой относятся те, кто на фоне ночных пейзажей с упоением читают стихи доверчивым девушкам, пытаясь поймать в неясном лунном свете туманную перспективу возможных дивидендов. Вторую категорию составляют «романтики», любящие конкретику, они знают, во сколько, где и каким образом можно умыкнуть интересующие их бытовые предметы граждан. Именно за этой категорией людей с интересом наблюдал сидящий в милицейском УАЗике местный участковый капитан милиции Семен Круговой. Гражданка Фонарева принесла заявление о постоянных кражах ее имущества – «домашних заготовок». С потушенными фарами УАЗик стоял на шоссе, а капитан смотрел, как по освещенной дорожными фонарями территории кладбища, вдоль его металлического забора, перепрыгивая через ограды могил, бежал невысокий мужчина в потертой кожаной куртке, напоминающий бомжа.
– Смотри-ка, Винт! – радостно улыбнулся капитан, глядя на белеющую на голове парня проплешину.
Винт на бегу бережно прижимал к груди бутылку.
– А вот и украденный самогон…
Капитан сделал пометку в своей записной книжечке, прислушался и, опустив дверное стекло УАЗика, высунул голову на улицу, услышав приближающийся лай собаки, капитан хмыкнул:
– Агат… Точно он!
Бежавший Винт тотчас отреагировал на лай, он перелез через забор кладбища, спрыгнул на землю, упал, вскочил и трусцой побежал вдоль забора кладбища в сторону капитана.
Винт
С противоположной стороны забора показался высокий худой мужчина в бордовой рубахе и темных штанах. Не разбирая дороги, он несся напролом, перепрыгивая через могилы и могильные оградки. С заливистым лаем за ним огромными прыжками мчался ротвейлер Агат.
– А вот и Шило! Что и требовалось доказать… – Капитан с удовольствием потер руки и приоткрыл дверь УАЗика.
Добежав до забора, Шило высоко подпрыгнул и, зацепившись руками за верхний край забора, подтянулся, но перепрыгнуть не успел. Агат в прыжке вцепился зубами в его штанину. Взвыв по-звериному, Шило с такой силой ударил собаку свободной ногой, что пес вместе с оторванной штаниной упал в огороженный оградкой цветник.
А потерявший равновесие Шило, перелетев через ограду, грохнулся с противоположной стороны забора. Охнув, Шило несмело ощупал себя руками и, вздохнув с облегчением, бережно вытащил из карманов штанов две бутылки самогонки, огляделся, спрятал их в траве. Сзади негромко гавкнул Агат. Шило оглянулся:
– Да иди, ты! Ирод окаянный!
Агат подобрал с земли кусок Шиловской штанины, демонстративно потрепал ее и убежал прочь. Шило тяжело поднялся с земли, заметил идущего к нему Винта и торопливо пошел к нему навстречу. Неожиданно Винта и Шило осветил свет фар и заработал громкоговоритель:
– Стоять, не двигаться! Руки на затылок!
Винт зайцем метнулся в сторону, а обессиленный и ослепленный Шило, прикрыв лицо руками, остался на месте.
Добежав до забора кладбища, Винт быстро упал на колени, вытащил из-за пазухи бутылку, сунул ее под куст сирени у забора, вскочил и неторопливо направился к стоящему возле Шило капитану. Капитан сделал характерный жест рукой в сторону Винта:
– Не стоит, Винт, я все видел! Вытаскивай бутылку из-под сирени и неси сюда!
– Я протестую! Это милицейский произвол! – срывая голос, фальцетом завопил Шило.
Капитан усмехнулся:
– Ты перед своей коровой протестуй, если она у тебя есть!
Подошедший Винт, пряча бутылку за спину, с исполненной затаенной надеждой угодливостью произнес:
– Начальник, давай договоримся…
Капитан отобрал у него бутылку, посмотрел ее на свет и убрал в карман кителя:
– Считай, договорились! Завтра оба ко мне на дачу! Скосите траву и прополете грядки!
Винт показал спине капитана кукиш, а Шило возмущенно замахал руками: