В Стране Гудка 5. Про старые времена

– Это, что брюква, – поднимая корнеплод за длинный корешок, уточнил Сидор.

– Репа, пареная, – с гордостью ответил Митрофан и пододвинул большую кружку, – А это квас. На хрене настоянный. Ключница наша делает.

– Что у вас кроме кваса, ничего другого нет, – отхлебнув, спросил Сидор.

– А чего еще другого пить, – удивился Митрофан.

Квас, однако, Сидору понравился. Впрочем, и репа на голодный желудок пошла хорошо.

Позавтракав, он вытер руки полотенцем и спросил, взглянув пристально:

– Ну, что тут у вас делается? Что за порядки? Рассказывай.

– Так ничего хорошего государь, – сделав кислое лицо, начал Митрофан, – Царской власти нет. Боярская дума правит. А они известно, прежде всего, о себе пекутся. Казну растащили по своим подрядам. В N-ске поляки хулюганят. В Пскове шведы разбойничают. На юге вообще все, кому ни лень. Татары того и гляди снова Казань под себя приберут. Ничего хорошего, государь.

– А народ что? Не ропщет?

– Он бы и роптал. Только кто ему даст, – вздохнул Митрофан и испуганно оглянувшись, добавил шепотом, – Они. Бояре. Омоновцев завели. Это типа, как при батюшке вашем, опричники были. Только опричники, они против бояр, а эти, омоновцы, наоборот, за них, против народа и царской власти. И попробуй только поропщи. Вмиг скрутят и сюда, в следственный приказ. А отсюда уже никуда.

– Как ни куда, – не понял Сидор.

– В смысле или на плаху, или в рудники. Еще неизвестно где лучше, – со знанием дела поведал Митрофан.

– Ну, а ты то, тогда почему здесь служишь? Раз властью боярской не доволен.

– Тсс, – прижал палец к губам Митрофан, – Потому и служу, что ни на плаху, ни в рудники не хочу попасть. Разве в Кваскве когда-нибудь по-другому было?

– Ну, и что теперь мне делать прикажешь, – вопросительно посмотрел на него Сидор.

–Не знаю, – пожал плечами Митрофан, – В Кремль, наверное, надо ехать. Объявлять, что ты государь законный. Думу боярскую распустить. И, чтоб все присягнули.

– А если откажутся, – с сомнением спросил Сидор.

– Ну, а кто откажется, того на Лобное место тащить. А Ермило там им быстро головы в порядок приведет, – почему-то весело ответил Митрофан и глупо засмеялся.

– Ну, откуда в вас столько жестокости, – укоризненно произнес Сидор, – Знаешь, что я в первую очередь сделаю?

– Приказывай, государь. – Митрофан притянул к себе лист бумаги и макнул перо в чернильницу.

– Я в первую очередь отпущу, всех кто в этих темницах томится, – решительно произнес Сидор.

– И, что? И польских шпионов тоже, – уточнил Митрофан.

– Откуда известно, что они польские шпионы, – строго взглянул на него Сидор.

– Так, сами сознались. На дыбе. Под пытками. Никто их за язык не тянул.

– Освобождаем, – махнул рукой Сидор, – Кто там еще есть?

– Да, так в основном по мелочи сидят, кто боярину не угодил, али украл на базаре сапоги.

– Освобождаем.

– Всех?

– Всех, – воодушевленно ответил Сидор.

– Это ты правильно, государь делаешь. По справедливости, – одобрительно произнес Митрофан, – Теперь тебя народ по любому поддержит, – и он, макнув перо, быстро написал указ и протянул бумагу Сидру, – Готово.

– Что подписать надо?

–Не. Ты перстень в чернила опусти и печать поставь, – подвинул чернильницу Митрофан.

Сидор снял перстень макнул его в чернильницу и приложив к указу, вернул ему бумагу.

– Отлично, – посыпав мелким песком лист, одобрительно произнес Митрофан и крикнул, повернувшись к дверям, – Ермило! Подь сюды.

Дверь приоткрылась и просунулась лохматая голова палача.

– Государь приказ издал, – потряс бумагой Митрофан, – Всех заключенных выпустить из темницы и имущество ихнее им возвернуть.

– Вот, и славненько. Дождались, наконец, то царской милости, – лыбясь щербатым ртом произнес Ермило и, перекрестившись, поклонился Сидору.

– И вот чего, – начальственным тоном продолжил Митрофан, – Запряги нам карету. Царь-государь в Кремль поедет.

– Слушаюсь, – чуть не до пола поклонился Ермило и исчез за дверью.

– Смотри, как люди быстро меняются. Вчера только палачом был, на дыбу меня собирался вздернуть, – с юмором произнес Сидор.

– А то, – гордо поднял голову Митрофан, – Соскучился народ, по государевой власти. Ой, как соскучился. Любого самозванца готов был на трон посадить. Сколько их тут за эти годы прошло. Лжедмитрий первый, – стал загибать пальцы дьяк, – Второй. Третий. Четвертый.

– Теперь, вот я, пятый усмехнулся, – Сидор.

– Какой же ты пятый, – не согласился Митрофан, – Ты настоящий. У тебя вон и печать, и грамота самого Иван Васильевича имеется.

Тут дверь снова распахнулась, и показалась голова Ермилы: «Карета подана, государь».

– Тогда, поехали, – вставая из-за стола, торжественно произнес Митрофан, – Пора страну с колен поднимать.

***

Они ехали в облезшей, скрипучей карете, громко стуча деревянными колесами по бревенчатому тротуару.

– Потерпи, государь, – больше сам себя успокаивал Митрофан, – До Кремля доедем. Там выпишут тебе настоящую, царскую карету, с золотыми орлами и на рессорах.

Ехали медленно. Впереди тянулись множество телег и карет различного калибра. Иногда вообще останавливались, и стояли минут по двадцать. А скоро застряли на целый час.

– Чего ждем то, – выглянул из окна кареты Сидор.