Без обратного адреса

– И воняет дезинфекцией.

– Ну, это решается простым открыванием окон. Пока мы ужинаем – проветрится, а не поможет – купим дезодорант в какой-нибудь местной лавке.

– Ты просто прелесть. Такая практичная!

– Нам этот отпуск ничто не испортит! Единственное, что мне по-настоящему нужно, у меня есть: ты рядом.

Они улыбнулись друг другу и обнялись. Давид положил подбородок на затылок Сильвии, и они притихли в объятиях друг друга.

– Как ты думаешь, дадут нам тут поесть?

– Ох, Давид, ты знаешь, лучше бы нам поесть где-нибудь в другом месте! Ты видел ее грязные руки?

Эдна сидела в маленькой проходной комнате, служившей чем-то вроде гостиной, и смотрела телепередачу о ковроткачестве. Когда они вошли, она тяжело вылезла из кресла, убавила звук и вытащила откуда-то картонную карточку. Оказалось, ей нужны их персональные данные.

– Имя?

– Давид Перальта.

– Откуда прибыл?

– Из Вальядолида, – снова солгал Давид.

– Профессия?

– Журналист.

– Дети есть?

– А что?

Эдна подняла голову и нахмурились.

– Дети есть? – повторила она.

– Нет, – холодно ответил Давид.

– Возраст?

– Тридцать пять.

– Уже есть?

– Скоро будет.

– И как скоро?

Давид промолчал.

– Цель приезда?

– Отдохнуть от назойливых расспросов любопытных людей.

Эдна убрала карточку со стола.

– Ну ладно. Значит, так. Моя спальня первая по коридору слева. Обращаться ко мне по всем вопросам проживания гостям разрешается только до двенадцати часов. Двадцать два евро в сутки, за первые две ночи – вперед.

Сильвия вынула деньги и положила на стол. Давид расписался в регистрационном журнале и догнал выходящую жену. Уже в дверях она обернулась и спросила Эдну:

– Простите, а где бы тут поужинать? Может, рядом есть ресторан?

– Ресторана нет, а вот в таверне «Эра Уменеха» готовят горячее, и неплохо.

– А еще где-нибудь можно перекусить?

– Да можно, только во всех других местах вместо пива вам нальют мочу.

– Как мило. Спасибо, – кивнула Сильвия.

Они прошлись по узким улочкам поселка в поисках таверны. Бредагос оказался сотней домов, тесно прижатых друг к другу и к скалам так, чтобы защититься зимой от неистовых горных бурь с морозными ветрами. Лишь пара-тройка строений осмелилась удалиться от дружной стайки людских жилищ, сплетенной в узкие улочки городка, и редкие пятнышки этих отдельных усадеб виднелись на склонах. Подняться к ним можно было не всегда из-за отсутствия асфальта, и не все проселочные дороги были проходимы. Единственное асфальтовое шоссе, по которому Сильвия с Давидом приехали сюда, пересекало Бредагос и тянулось в Боссост, соседний поселок. В центре, на перекрестке двух главных улочек, было подобие площади с неухоженным газоном и полукругом составленных рядом скамеек. В центре же стояла каменная резная стела с полустертыми временем изображениями городков Аранской долины, меланхолично напоминая о быстротечности времени и о том, что все они здесь – не более чем поросший мхом камешек, затерянный в необъятности гор, разделяющих две самые большие страны Европы.

Узкие улочки были без тротуаров. Пара площадок, вроде бы предназначенных для парковки машин, практически пустовали – там стояли только грязноватые грузовички, поклажа которых, наивно привязанная веревками и оставленная на ночь без присмотра, свидетельствовала о том, что воров тут никто не боится, так что шоферы сейчас наслаждаются пивом и мобильники молчат в их карманах.

Склоны местных гор поросли буковыми и пихтовыми рощами, которые осенью красиво меняли цвет. Во время бурь их тяжелые ветви, ломаясь, могли наделать немало бед. Травянистые ивы, вьющаяся жимолость, шиповник успешно боролись с проложенными тропинками, делая их непроходимыми. Деревья жадно тянулись к свету, сплетая в вышине кроны, а их корни цепко обвивали камни и уходили во влажную землю. Броня этого леса казалась непробиваемой и должна была крепко хранить свои тайны.

По улицам бродили немногочисленные прохожие, иногда обменивались парой слов, формальными приветствиями и вопросами о здоровье семьи. Из освещенных окон доносились неразборчивые голоса, запахи еды и вина, возгласы и обрывки бесед, смысла которых нельзя было понять.

Сильвия с Давидом шли молча, наслаждаясь анонимностью, мирной атмосферой и этими знаками чужой жизни, в какой им предстояло найти свое временное место. Через пять минут Сильвия вдруг спросила:

– А зачем ты соврал?

– Я? – изумился Давид.

– Про Вальядолид. И Ривасу, и Эдне. Почему?

– В деревне к столичным жителям очень плохо относятся. Мы для них ненавистные кровопийцы.

– Только поэтому?

– Ну еще потому, что они меня взбесили. Всем надо все про тебя знать еще до того, как ты подошел к ним на три метра. Хуже полицейского допроса. Вот скажи, зачем этой Эдне знать про наших детей? Чего она хотела от меня? Чтобы я ей исповедался – нет, пока не родили, но собираемся и, возможно, приступим к делу прямо тут, в снятой у вас комнате, так что, когда услышите подозрительные звуки, знайте: это мы перешли к важнейшей стадии проекта…

– Как ты чувствителен, дорогой ты мой! – Сильвия рассмеялась своим безудержным искренним смехом, который Давид так любил и так редко слышал, который был возможен только в минуты полного, безоблачного и безмятежного счастья. Они перестали хохотать, услышав гудок у себя за спиной. Маленький бородатый толстяк в очках делал им знаки, высунувшись из окна автомобиля.

– Поняла, что я имею в виду? – шепнул Давид, пока они направлялись к машине. – Просто преследуют.

– Хотите, подвезу? – предложил толстяк.

– Вы таксист? – спросила Сильвия.