Без обратного адреса

– Слушайте, я вас не знаю и про эту вашу фигню тоже не знаю. Только если увижу вас еще раз – смотрите, я предупредил. Мой шурин – полицейский.

Он быстро скрылся в таверне, в ужасе оглянувшись, не следует ли за ним этот чокнутый.

А Давид брел к пансиону, анализируя ситуацию. Контакта не получилось. Он думал, что сначала «повар» будет отрицать, но потом удивится – а тот испугался. Да, в глазах его был неподдельный страх. Давид мечтал, что они сядут, выпьют кофе, обсудят, на каких условиях будет передана рукопись… а он вместо этого тащится к пансиону по пустой улице с комком в горле и судорогами в желудке… Шесть пальцев, возраст подходит… Это должен быть он. А если не он, то кто?

Графолог считает, что личность писавшего отличает острый ум и способность к импровизации. Ну, если он сегодня импровизировал, то просто блестяще. Убедительно и быстро сделал вид, будто ничего не понимает. Но это также могла быть не импровизация, а давнишняя заготовка, отрепетированная на такой случай. Почему бы автору самого знаменитого бестселлера в мире не подготовить мини-сюжет «я не писатель, а повар в деревенской таверне» и не сыграть его? Ума-то хватит. И выдержки – раз он работает в таком месте, прячась от всего мира. Может, эта таверна для него – лучшая модель мира, наблюдением которого он занят?

Но от него, Давида, ему не скрыться. У Давида все его будущее, личное и профессиональное, поставлено на карту. Он должен его убедить открыться. В крайнем случае Коан разрешил даже угрожать ему. Его надо поймать на месте преступления, так сказать. С руками на клавиатуре старой пишущей машинки «Olympia SG 3S/33», среди сотен или даже тысяч томов личной библиотеки. Там-то у них и состоится откровенный мужской разговор.

Не может быть, чтобы ему-то самому, Мауду, не захотелось поговорить с человеком из внешнего мира. Например, об успехе саги. Даже у его могучей самодостаточной личности должно быть какое-то, хоть маленькое, тщеславное эго, а уж Давид свое эго напитает одним только разговором о литературе с Томасом Маудом. Ну вот, потом он позвонит Коану, они обсудят ситуацию, а конец недели они с Сильвией проведут на свободе.

Шесть пальцев. Но этот Хосе – правша или левша? В прошлый раз он не обратил внимания. Нужно посмотреть внимательно.

Эльза проснулась от ласковых, но настойчивых похлопываний по плечу. Некоторое время она прятала лицо от света, не открывая глаз, но будивший ее не унимался, и глаза пришлось открыть. Перед ней стояла сестра. Кристина была такой же, как при прощании, в той же форме медсестры и вязаном кардигане, только вокруг глаз легли тени. Эльза сразу увидела их. Бессонная ночь. Усталая, Крис все равно улыбалась.

– Я тебя заездила, – сказала она.

Эльза немного растерянно оглянулась. Она заснула в кресле у кровати Марты. Одеяло сползло, на коленях лежала книга. Ее все же сморил сон, хотя она долго не могла оторваться от «Шага винта». Начав читать, разделила судьбу всех, кто брал эту книгу в руки: увлеклась и самозабвенно глотала страницу за страницей. В половине пятого утра природа взяла свое: мышцы расслабились, голова откинулась на спинку кресла, веки сомкнулись, книга закрылась, зажав между страницами ее палец.

– Да я с удовольствием, что ты, – ответила Эльза. – Который час?

– Половина шестого. Успеешь принять душ, если поторопишься, – я тебе сейчас подберу что-нибудь из одежды.

– Спасибо. А то если в издательстве меня увидят во вчерашней мятой одежде, подумают, будто я бегаю по любовникам. Девчонки там у нас ужасные сплетницы.

Кристина пошла за одеждой, а Эльза смотрела на книгу. Страницы в середине смялись, пока она спала. Ночью с ней произошло что-то, чего она раньше никогда не испытывала: книга как бы говорила лично с ней, Эльза словно не читала, а расшифровывала ее в поисках послания и порой просто видела напряженное лицо автора, который хотел что-то ей передать, и понять его было очень важно. Вроде ей шептали на ухо что-то, и она напрягалась, чтобы услышать. О нет, книга не была фантастической. Это была даже не «художественная литература» в обычном понимании. Никогда ничего подобного с ней не случалось из-за художественной литературы. Эльза думала о персонажах, но она еще и видела их, говорила с ними, ощущала запахи. Она глядела на строчки, как на амулет, который только что за одну ночь сделал ее более живой и более счастливой.

– Тетя Эльза…

Она с улыбкой обернулась на племянницу. Волосы смялись, глаза покраснели. Рукой она осторожно ощупывала бинты на лице.

– Ну как ты, солнышко мое? Как спала?

– Да не очень. Всю ночь во сне на меня наезжал этот чертов автобус.

– Бедная ты моя. Не тревожься, после травмы это нормально. – Эльза нежно погладила ладонь девушки. – Пройдет немного времени, и все это будет позади. Даже не вспомнишь.

– Тебе-то откуда известно?

– О, мы, тетки, знаем очень многое.

– Ты сейчас на работу?

– Да.

– А вечером придешь?

– Обязательно. Только на сей раз спать буду в удобной кровати.

Марта захотела рассмеяться, но скривилась от боли. Снова ощупала бинты.

– Спасибо, что посидела со мной.

– Такова уж моя жестокая теткина доля.

Эльза поцеловала племянницу в щеку, поправила ей одеяло и пошла завтракать с сестрой.

Ни магазином, ни даже лавкой это нельзя было назвать. Просто комната средних размеров с дверью прямо на улицу, перед входом – несколько ящиков с фруктами, в глубине – беспорядочно набитые полки, на которых стопки старых газет и журналов соседствовали с банками консервов. Похоже, именно так в Бредагосе люди покупали себе продукты.

Нашел Давид эту лавку путем опроса соседей, а нужна ему была упаковка аэро-реда, чтобы вернуть Анхеле вместо взятой ночью. Безотчетно взяв с прилавка огромный сладкий перец, он согрел его в руках. Понюхал. И снова почувствовал себя на несколько секунд тем мальчиком, который на каникулах приехал к дедушке в деревню и помогает ему укладывать овощи в погребе. Запах был тем же – запахом только что собранных овощей. Да и он находился где-то там, внутри, в своих воспоминаниях, тем же – мальчиком из жизни хорошей, простой и понятной. Из жизни, где перед ним не ставили неразрешимых задач.

– Сеньор? Чем могу служить?

Эмилия, владелица лавки, вышла к нему. Кругленькая, низенькая, улыбающаяся, в переднике, она выглядела умилительно домашней и безопасной.

– Мне нужен аэро-ред, – произнес Давид.

– Я поищу.

Она вытащила из темных глубин лавки картонную потрепанную коробку, в ней были в беспорядке свалены лекарственные упаковки. Перебирая их, Эмилия вдруг торжествующе воскликнула:

– Да вот же она! Надо же, я уж думала, не осталось. Анхела, плотник наш, недавно купила у меня две штуки, думала, последние, но нет! Это она сына лечит. У нее сынишка маленький, любит газировку, его и пучит.

«Одну из двух упаковок она дала мне, – подумал Давид, – третью я отдам ей».

– Еще чего-нибудь желаете?

– А газеты вы продаете?

– Только одну, местную, «Голос Арана». Центральные у нас бывают время от времени, ну, в смысле, если муж едет в Боссост, то захватывает оттуда. Давайте я посмотрю, что осталось… Понимаете, нас здесь так мало, какие там ежедневные газеты! Это не окупается. Но для вас закажу, если хотите.

– Нет-нет, не беспокойтесь. Это я так, по привычке спросил. С утра развернуть газету, узнать, что новенького в мире…

Эмилия рассмеялась. Громко, искренне, заразительно, от всей души.

– Ну вы скажете. Новенького. Что ж там может быть нового? Одни воруют, другие их ловят, потом долго это обсуждают. Что-то построили, зато в другом месте разрушили. И все остается по-прежнему. По большому счету. Вам не кажется?

Давид подумал, что Эмилия упрощает все, но возражать не стал. Не для этого он сюда приехал. Улыбнувшись, он заплатил за лекарство и повернулся, чтобы уйти. Эмилия спросила его:

– Это вы стучали Эдне ночью в комнату?

– Вам Эдна сказала?

– Нет. Не совсем. Эдна сказала Эрминии, Эрминия Лоле, а Лола мне.

– Да, с такой скоростью распространения новостей вам действительно никаких газет не надо, – заметил он.

– В этом селе ничего не происходит без того, чтобы люди немедленно не узнали бы и не обсудили. Если не хочешь, чтобы твой поступок обсуждали, не совершай его. Единственный выход.