– Не все.
– Большинство, – сказал Огден. – А девяносто процентов коммунистов в Америке – евреи.
– Но при этом нельзя сказать, что девяносто процентов евреев – коммунисты, – возразил Гарри.
Огден покачал головой:
– Я знаю. И ты тоже. Но это не имеет значения, разве ты не понимаешь? Люди в это верят.
Вилли теснее прижался к матери, прислушиваясь к звукам чужого языка; его взгляд, словно мячик, перескакивал между говорящими, голова лежала на плече матери, шлепанцы свисали с ног.
– Зачем этим несчастным людям снова ехать в страну, где их встретят недружелюбно? – подала голос миссис Лоуэлл.
Гарри посмотрел на нее, словно не веря своим ушам:
– Недружелюбно?
– Знаю, дорогой, я просто хочу сказать, что им следует ехать туда, где им будут рады. Это несправедливо по отношению ко всем, а к евреям особенно.
– Я согласен с Гарри. – Данк сделал большой глоток и отставил стакан. – И я знаю, что, когда бизнес хочет чего-то добиться, когда нечто ему выгодно, он это получает. Я всего лишь маленький винтик в правительстве. В отличие, – он посмотрел на Огдена, – от тебя.
– Независимо от того, что хочет или что решил бизнес, в нашей стране люди настроены так. – Голос Огдена звучал бесстрастно. – Мы не гостеприимны. Рузвельт это знает. И не будет давить.
– Тогда вы должны надавить на него, – сказала Эльза.
Звон льда у Китти в бокале подчеркнул наступившую тишину.
– Никто не может надавить на Рузвельта. – Мистер Лоуэлл тяжело переступил с ноги на ногу. – Этот человек не будет плясать под чужую дудку.
– Как вы думаете, что может заставить вашего президента сменить мелодию? – спросила Эльза, глядя на Огдена.
– Ощущение угрозы, – задумчиво произнес Данк. – Для обычного американца.
– В этом нет нужды. Безумие скоро закончится. – Мистер Лоуэлл опустил кубик льда в свой стакан и повернулся к Эльзе. – В вашем правительстве слишком много хороших людей. Ваш отец – один из них. Мне он всегда нравился.
– Гитлер играет со всем миром, мистер Лоуэлл, – покачала головой Эльза. – Одной рукой подписывает мирные соглашения, а другой толкает нас к войне. Мы все это видим. Прямо перед собой. Он превосходный фокусник. – Ее голос дрогнул. – И мы не отводим глаза. Наоборот, мы пристально вглядываемся, не в силах поверить тому, что видим. Мы думаем, что зрение нас подводит.
– Как же так получается? – спросил Данк.
– Мы хотим обмануться. У людей снова есть хлеб. И работа. – Ее голос стал тише: Вилли закинул руки за голову и притянул щеку Эльзы к своей. Она негромко прибавила: – В этом его гениальность.
– Гениальность Гитлера: занять Рейнскую область, все время декларируя мирные намерения, – заключил Гарри.
– Тем не менее войну удалось предотвратить, – заметил Огден.
– Да, – согласилась Эльза, пристально глядя на него. – А теперь все сталелитейные заводы Рура в его руках.
Огден не отвел взгляда.
– Никто не хочет войны, – ответил он после секундной паузы.
Эльза аккуратно поставила стакан на столик.
– Значит, нам конец.
Внезапно Огден покинул собеседников и удалился в глубь веранды, присоединившись к мистеру Лоуэллу у тележки с напитками.
– Я не могу понять, почему люди не протестуют, – нахмурился мистер Лоуэлл.
– Есть много способов протестовать, – ответила Эльза, глядя на Огдена, стоявшего к ним спиной.
Огден не повернулся, но Китти показалось, что между ним и Эльзой словно натянулась струна. Что она имеет в виду?
– Фюрер говорит: «Я не диктатор. Я лишь упростил демократию», – процитировала Эльза.
– Блестяще, – выдохнул Данк рядом с Китти.
– Да, блестяще, – признала Эльза. – И в этом беда. Очень многие видят в нем только головореза. И не замечают гения. И поэтому все происходит быстро, без остановки. За несколько месяцев. Прямо у вас перед носом.
– Боже правый! – взволнованно воскликнула миссис Лоуэлл. – Вы же не хотите сказать, что это может случиться здесь?
– Прошу прощения, миссис Лоуэлл. – Эльза повернулась к ней со слабой улыбкой. – Но неверно думать, будто новости происходят где-то в другом месте. С другими людьми. Новости – это всегда о вас. Вы просто должны поставить себя на их место. Должны понять, как… вы должны быть бдительны.
– Миссис Хоффман, у нас есть законы, которые защищают слабых. – Миссис Лоуэлл не собиралась сдаваться.
– Защищают. – Эльза помолчала, пристально глядя на пожилую женщину. Потом продолжила, и голос ее звучал тихо: – Кто защищает тех негров, которых выволакивают из тюрем и вешают на деревьях?
С таким же успехом она могла бы швырнуть бомбу, подумала Китти. Наступила потрясенная, внезапная тишина. Ужасная картина, непроизносимая – и вот она, прямо у них перед глазами.
– Но ведь это другое, совсем другое, – запротестовал мистер Лоуэлл.
– Разве? – спросил Гарри.
– Не надо поддевать собеседников, – с достоинством сказала миссис Лоуэлл. – Ты знаешь, что другое.
– Оставим это, – перебил ее мистер Лоуэлл. – Но, миссис Хоффман, человеку с вашим положением, с положением вашего отца не о чем беспокоиться…
– Нет, – печально улыбнулась Эльза. – Мой отец не беспокоится. Он верит в хороших людей.
– И это к добру, верно? – не отступала миссис Лоуэлл.
– В наши дни добро напугано, миссис Лоуэлл.
Огден наконец повернулся к ним, внимательно прислушиваясь.
– Слишком много разговоров, – сказала Эльза. – Так много разговоров. Но никто не действует.
На лице Огдена промелькнула тень раздражения. Наблюдая за ним, Китти впервые пришло в голову, что ему, возможно, вовсе не нравится Эльза. Ее захлестнуло чувство облегчения. Это было чересчур. Эта женщина, обнимающая своего сына и рассуждающая о войне, явно переходила границы. Было совершенно очевидно, что Огден тоже так считает.