Огни чужой деревни

– наяривал рок-бард, сидя на табуретке в косом солнечном луче.

Через заднюю дверь Сергей вышел из чайной. Он стоял на крылечке, жевал травинку и глядел на березовую посадку вдоль поля. Тут из-за угла чайной выдвинулась хорошо известная Белову личность. Это был Ванька Кукуев, брательник Олеси. В руках у Ваньки был изрядного размера дрын.

– Ты чего тут трешься? – спросил Иван, чтобы завязать разговор.

У Белова сразу зачесались кулаки, и он стал придумывать, как бы обиднее Ивану ответить. Тем временем, из-за угла вышло еще двое обормотов и тоже с колами. Одного, щербатого Белов раньше не видел. А другого, мелкого, как пацан, с длинной фамилией Метрущенков, знал очень даже хорошо и помнил, что тот по-подлому дерется.

Задняя дверь чайной открылась и на пороге показалась Олеся Кукуева во всей своей красе.

– Ну, ладно, Олеська, я потом как-нибудь загляну, – сказал Белов бодро и завернул за угол.

За углом возле «буханки» стоял Вовка Отрощенко и оглядывался по сторонам.

– Серый, ты куда пропал? – спросил он Белова.

Сергей забрался в «буханку» к ремонтникам. Прежде чем хлопнуть дверью, оглянулся назад и увидал стоящую возле чайной троицу с дрынами.

Комбайн Игоря Сковороды неожиданно свернул с полосы и, заложив по полю широкую дугу, на крейсерской скорости устремился к Арбузовским кустам. Бригадир испугался, что машина со всего хода вломится в чащу, открыл рот и запихнул в него свой соленый от пота кулак, ободрав костяшки о зубы. Но Игорь резко тормознул возле молодого дубка. Машина качнулась и встала.

Что за чертовщина сегодня творится? думал бригадир, прыгая на «газике» по жнивью. А может, не врал покалеченный дед? Его сердце пропустило удар и в желудке похолодело, словно он проглотил ведерко пломбира. Что там Селивантий бормотал? Вышел из хлебов зверь, и звезды небесные попадали на землю, точно крыжовник… Да, нет, это чухня какая-то…

Возле комбайна Сковороды бригадир остановил машину. Здесь была тень, золотое вечернее солнышко скрылось за деревьями. Через пыльное стекло кабины бригадиру было видно, как Игорь Сковорода сидит, упершись подбородком в «баранку» и смотрит исподлобья на лесополосу. Арбузовские кусты только назывались кустами. Раньше между деревнями стоял глухой лес. Этот лес свели, чтобы было, где сеять хлеб, и теперь от леса осталась узкая полоска деревьев вдоль оврага.

– Эй, Сковорода! – почему-то шепотом позвал его бригадир.

Игорь не шелохнулся.

Может, помер? подумал тогда бригадир и полез в кабину по лесенке. Залез, распахнул дверцу.

– Игоряша, ты, живой?

Сковорода медленно обернулся к бригадиру и, улыбаясь расползшейся на все лицо улыбкой, сказал,

– А это ты, Афанасич? Заходи!

И гостеприимно махнул мягкой рукой. В ту же секунду бригадир почувствовал густой запах первача. На полу поблескивала пустая бутылка. Бригадир не стал забираться в кабину, а оперся рукой о крышу и с отчаянием посмотрел на нескошенное поле.

– Где-то здесь тропинка была, – заговорил Игорь Сковорода спокойным пьяным голосом. – Через кусты и дальше на Савелевскую горку. Я тогда еще мальцом был. Помню, там две старые ели стояли. Помню потеки засохшей смолы на толстых серых стволах. Эти старые ели были, как ворота в сказочный мир… Только не видать чего-то ту тропинку. Заросла, наверное.

– Сходи, поищи, – посоветовал бригадир.

Он говорил сквозь зубы, барабаня пальцами по крыше кабины. Багровые волны гнева захлестывали его сознание.

– И то верно, – обрадовался Игорек.

Он выбрался из кабины и спрыгнул в золотые волны пшеницы. Побрел вброд к кустам. Уже заходя, словно под кровлю, под ветвь векового дуба, наполовину пропав в густой зеленой тени, Игорь обернулся и виновато поглядел на бригадира добрыми пьяными глазами.

– Ты меня извини, Петруша, я тут забухал малек.

Бригадир стиснул рукоять нагана в кармане галифе. Сосчитал до десяти. Багровая муть перед глазами немного рассеялась. Спросил сипло,

– Кто тебе самогонку продал, не скажешь?

– Петруша, я бы сказал, – Игорь Сковорода развел руками. – Да только он просил не говорить. Сказал, ты шибко обидишься.

– А ну, давай, дуй в кусты своего детства! – заорал на него бригадир. – Иди там, с елками обнимайся!

– Не ругайся, Петруша, не надо, – сказал ему ласково Игорь Сковорода и пропал в Арбузовских кустах.

Сергей Белов кемарил в ромашках, на склоне дренажной канавы. Бригадир подошел и не сильно пнул его пыльным кирзовым сапогом в бок. Белов сел, хлопая спросонья глазами.

– Проспался, скотина? – спросил его бригадир.

– Афанасич, да я не в жисть! Черт попутал! Ты же меня знаешь…

– Знаю, – веско сказал бригадир и Белов затих.

Бригадир стоял на краю дренажной канавы, широко расставив ноги и скрестив на лобке руки. За его спиной было фиалковое вечернее небо с расплывшимся реверсионным следом самолета и рыжими кольцами рефракции от садящегося солнца. К его поношенным галифе налипла пшеничная труха, на лацкане его пиджака горела рубиновым светом звезда Великой Отечественной Войны. Его худое обветренное лицо было суровым и недобрым.

Сергей хрюкнул и вылез из канавы. Бригадир повернулся к Сергею спиной и пошел к своему «газику». Белов бежал следом.

– Второй шанс, тебе, сукиному сыну, даю, – говорил бригадир на ходу. – Молчи! За пьянку во время уборочной тебя под суд отдать мало. Но тут такая подлянка вышла. Сковорода забухал малек. Короче, сядешь на его машину. Проявишь себя на страде, и мы забудем о твоем позорном поступке.

– Афанасич, родной, – Белов обогнал бригадира и побежал спереди, по-собачьи заглядывая ему в глаза.

– Молчи! – сказал бригадир. – Я это не по доброте душевной. Ты меня знаешь, нет у меня душевной доброты.

– Знаю, Афанасич!

– Я человек суровый. Жизнь меня покорежила. Если бы Сковорода не забухал… Короче, свезло тебе, Серый!

Бригадир сел за руль «газика», Сергей Белов – позади. На пустом сиденье лежали две пустые бутылки из-под самогона. Одну бригадир подобрал в поле, на скошенной полосе. Другую нашел на полу кабины в комбайне Игоря Сковороды. Бригадир взял одну бутылку в руки, потом другую. И задумчиво их повертел. На обоих не было ни следов клея, ни кусочков бумаги от этикетки. Бутылки, наверное, сперва положили в таз с водой, чтобы отмокли, прикинул бригадир, а потом аккуратно отлепили этикетки. Спрашивается, на кой ляд?

– Слышь, Серый? – спросил он комбайнера. – Тебе кто первача продал?

– Мля, я ему пообещал, что не скажу. Типа, слово дал.

Бригадир вцепился руками в «баранку» и сидел так минуту-другую, осторожно дыша и пережидая, пока багровая пелена гнева перестанет застилать глаза.

– Не ешь сердце, Афанасич, – сказал ему Белов. – Ты гляди, к Баре супружница на велике прикатила. Любопытный факт.

Сквозь пыльное ветровое стекло бригадир увидел, как комбайн звеньевого остановился в начале новой полосы. К комбайну на велосипеде подъехала жена Валеры Борисенко, Анастасия. Валерка бодро спустился по лесенке. Удерживая велосипед за руль, Анастасия пообнималась немного с мужем. К багажнику велосипеда была прикручена корзинка. Из корзинки Анастасия достала газетный сверток и еще один и еще. Барисенко бережно принял у жены свертки и по лесенке забрался в кабину.

– Ну, и фигле? – спросил бригадир, – пожрать привезла…

И тут бригадир вспомнил, что уже видел Анастасию сегодня утром. Воспоминание обрушилось на него, как ушат ледяной воды. И он припомнил теперь каждую мелочь. Бездонный купол ясного неба над избой в три окна. Дрожание листьев яблоньки на утреннем ветерке. Встревоженное лицо Анастасии, глядящей на него из-под руки. И веселый блеск стеклянных бутылок, сохнувших на кольях забора…

Бригадир покосился в зеркальце заднего вида и увидал, как Белов подмигивает ему целым, еще не подбитым глазом.