Цена прошлого

Цена прошлого
Саша Селяков

Опасный преступник и звездный студент – две жизни, два мира.Один попал в тюрьму за особо тяжкое преступление и ищет покой, думая, что возмездие свершилось. Но платить придется за всё…Другой ослеплен порочным блеском признания и уверен, что почивать на лаврах можно безнаказанно. Но расплата близка…Что связывает их? Узник совести и узник славы. Прошлое терпеливо. Но когда-нибудь оно заявит свою цену…Люди прощают, жизнь не прощает.-1-ое место Международного Литературного конкурса SWEEK STARS 2017; Шорт-лист Германского литературного конкурса ЛУЧШАЯ КНИГА ГОДА 2018-Содержит нецензурную брань.

© Селяков Саша, 2016

Все события и персонажи являются вымыслом.

Если вымысел не сбывается.

Любые совпадения случайны.

Если случайности существуют.

1.

######

– Ну что, Игнат, чай будешь?

Я молча кивнул и взял в руки протянутую мне пластмассовую кружку оранжевого цвета, стенки которой изнутри покрывал черно-коричневый налет. Это от чая. Его здесь пили так много и так часто, что он впитался в пластмассу. И они, то есть уже мы, соревновались в остроумии, выкидывая шутки типа: «Зато, когда все запасы кончатся, одним кипятком можно будет залить и чифирить». Пары глотков чая такой крепости, что меня передернуло и даже начало подташнивать, вполне хватило, и я передал кружку дальше. После того как она прошла пару кругов, и от выпитого напитка бледные лица покрылись ярко красным румянцем, все закурили.

– Ну че, как? Да ты не морщись, это первую неделю так, а потом будет бодрить круче любого энергетика! Это я тебе как доктор говорю! – веселым голосом сказал молодой парень, сидевший по-турецки рядом со мной.

В голове гудело, и я чувствовал такую слабость, что мне хотелось только прилечь. В общем, бодростью это никак не назовешь.

Тюремная камера следственного изолятора представляла собой помещение примерно пять метров в длину и три в ширину, по краям вдоль обшарпанных стен были приварены четыре двухъярусные кровати, по две с каждой стороны, а между ними находился железный стол, сваренный из старых кусков металла, что образовывало узкий проход, где вдвоем было не разойтись. На входе в камеру, в прихожей, если можно так выразиться, стояла наша обувь, а весь остальной пол застилали матрацы и одеяла. Все ходили босиком. Чаепитие происходило на полу в дальнем конце камеры, где было небольшое свободное пространство – «пятак». Стол туда не доходил, и там могло уместиться несколько человек, на полу были разбросаны грязные подушки, а одеяла лежали, наверное, слоев в пять. Вот бы сейчас прилечь.

– По какой статье-то залетел? – спросил тот же веселый парень моих лет. Он был небольшого роста и, судя по лицу, имел среднеазиатские корни.

– Сто шестьдесят вторая, – сухо ответил я.

– А-а… гоп-стоп мы подошли из-за угла, – протянул он, нисколько не удивившись. – А часть какая?

– Четвертая.

– Четвертая?! – вместе с вопросом изо рта вылетели клубы дыма, которыми он не успел затянуться. Его черные глаза расширились, а я заметил на себе взгляды тех людей, кто не принимал участия в чаепитии и занимался своими делами.

– Ну ты, пацан, попал! Кого хлопнули-то? – спросил мужчина лет пятидесяти с седыми волосами и, как мне почему-то показалось, с детскими голубыми глазами. – Ну, ты готовься, пацан! На условку не соскочишь, лет восемь-девять строго минимум выхватишь. Сколько годков-то, двадцать, двадцать два?

– Девятнадцать… – пробормотал я. Его слова меня нисколько не расстроили и не испугали.

Непонятное состояние. Сознание и воля находились в какой-то прострации, а я, не испытывая никаких эмоций, соглашался со всем и делал все, что мне говорили. Странное чувство. Как будто мне показывают фильм с моим участием. Просто я еще не верил в то, что происходило со мной. Повисшую тишину нарушил звук открывающегося «робота», железной двери в камеру.

– Вновь прибывший, к адвокату собирайся! – сказал появившийся в проеме охранник с лицом, не выражающим никаких эмоций, а тем более ума. Я молча встал и начал обуваться.

######

Меня вели по длинным, холодным коридорам, напоминающим лабиринт: десятки поворотов, спусков, подъемов, этажи, лестницы… Металлические решетки, расставленные, наверное, через каждые десять метров, были заперты, и мы останавливались возле каждой, ожидая пока она не откроется, издав характерный лязгающий щелчок. Туда-сюда, переговариваясь по рации, шныряли охранники, кого-то вели навстречу, кого-то проводили вперед. В общем, от мелькающих лиц, пятнистой формы, решеток и бетонных стен я потерял всякий ориентир и, оставь меня там одного, я бы никогда не нашел выхода из этих катакомб.

Но одного меня никто, конечно, оставлять не собирался, и спустя неопределенное время, в котором я тоже потерялся, меня посадили на неудобный стул перед сидящим за столом полным человеком в тонких очках, крутившим в руках дорогую эксклюзивную ручку.

– Добрый день! Меня зовут Алексей Александрович. Я буду представлять ваши интересы во время следствия и в ходе судебного разбирательства. Меня наняли ваши родители, – голос звучал четко и уверенно, а ручка, крутившаяся в его пальцах, не останавливалась ни на секунду. – Адвокат должен знать правду, поэтому соберитесь и расскажите, что у вас там на самом деле произошло.

Облик и поведение, как и его речь, внушали доверие и, глубоко вздохнув, я начал говорить. Я рассказал все с самого начала, стараясь вспомнить каждую мелочь и не упустить ни одной детали. Я пытался говорить бесстрастно и уверенно, но иногда голос меня подводил и предательски подрагивал. За время моего рассказа адвокат не произнес ни одного слова, он смотрел мне прямо в глаза, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Только ручка, лихо перекатываясь в его ухоженных пальцах, остановилась на середине рассказа и замерла, неуклюже повиснув.

Когда я закончил, он, неопределенно кивнув, начал собирать разложенные на столе бумаги и документы.

– Я посмотрю, что у них на вас есть. Ознакомлюсь со всеми материалами дела и выберу тактику защиты, – он встал.

– И… Что… Что вы думаете?

– Как говорится, ждать худшего, надеяться на лучшее. Будем работать.

Он ушел также быстро и незаметно как появился, мелькнули лица, и вот опять я оказался в уже знакомых катакомбах и, преодолев их, зашел в любезно открытую охранником камеру.

– О, Игнат вернулся! Давай проходи, мы как раз чифирок подварили, – встретили меня приветливые голоса сокамерников.

######

Начались мои первые дни в тюрьме. Мы смотрели телевизор, читали книги, разговаривали, пили чай, курили и много ели. Не самый плохой график. Причем количество выпитого и съеденного зависело не от жажды и голода, а от того, что нам просто нечего было делать. Организм требовал действия. Надо было чем-то себя занять. Постепенно я начал привыкать к окружающей обстановке и людям, так что со временем позволил себе немного расслабиться.

Камера, оказывается, была не такой уж и страшной. Кровати, как и пол, были застелены разноцветными одеялами, раковина была всегда чистой. Кстати, как и подушки, которые просто доживали свой век. Туалет задергивался аккуратной шторкой, ржавый железный стол был накрыт вполне домашней скатертью. На нем стоял телевизор, а в угол втиснулся битком набитый холодильник. В общем, уютненько. Даже то, что в камере, предназначенной на восемь человек, нас было двенадцать, и кому-то приходилось спать по очереди, а то и вообще на полу, нисколько не портило картины.

Но полностью расслабляться было нельзя – в тюрьму я попал впервые и ясно отдавал себе отчет, что все, что я знал и слышал о здешних порядках, было лишь поверхностным знанием, «верхушками», как здесь это называли. Поэтому я смотрел. Смотрел и слушал. Я наблюдал за каждым – кто, что и как делает, как ест, как пьет, как ложится спать. Я слушал все, что говорят – любой разговор, разногласия, ссоры, приколы – ничего не проходило мимо моих ушей. Конечно, нельзя сказать, что я все понимал, но запоминал каждую мелочь и делал из нее вывод. Я выбрал несколько человек постарше, которых уважали, к чьему мнению прислушивались, и сосредоточил свое внимание на них. Я старался как можно меньше о чем-то спрашивать, да и вообще говорить, вдруг это будет неуместно. Я замечал, сопоставлял и анализировал. Мой мозг работал на полную катушку.

Каждый день нас выводили на часовую прогулку в маленький дворик с высокими стенами и решеткой вместо крыши. Небо в клеточку. Во время одной из таких прогулок ко мне подошел один из уважаемых в камере людей – Вова Домик, тот самый, седой, с детскими голубыми глазами. Так часто бывает: с виду божий одуванчик, прозвище нелепое, даже смешное, а пользуется авторитетом и занимает в этом обществе высокое положение.

– Дай прикурить, малой, – сказал он, и я протянул ему смятый коробок спичек. Прикурив, он махнул головой в сторону. – Пойдем потусуемся.

Я не совсем понимал, зачем это было нужно, но мы начали ходить с ним взад-вперед от стенки до стенки, то есть тусоваться. Прогулкой это было назвать, конечно, сложно: пять-семь шагов, разворот на сто восемьдесят градусов, пять-семь шагов. Некоторые ходили по двое и что-то обсуждали, кто-то просто стоял и дышал свежим зимним воздухом, которого так не доставало в камере.

– Это сейчас всего вдоволь: сигареты на выбор, чая море, хавка любая. Раньше с этим хуже было, спичку бритвочкой на четыре части делили. Рука бы не поднялась спичку зажечь, если рядом кто-то дымит. От сигареты прикуривали. Если вообще было что прикуривать.

– Какой раз сидишь? – спросил я, затянувшись.

– Четвертый, пацан, четвертый. Сначала малолетка, потом усиленный, это при союзе еще, а последний раз с общего освобождался не так давно. И вот опять заехал. Ну, это походу уже последний – здоровьишко не то, да и сроку впереди много маячит.

Снег хрустел под ногами, небо было чистым и радовало нас скупым ноябрьским солнцем.

– Тебе самому-то немало светит…

– Да там ничего серьезного, если разобраться, стечение обстоятельств.

– Ничего серьезного? Это особо тяжкая статья, вот и все обстоятельства.

– Но я несудимый, характеристику на суд положительную предоставят.

– Да положить им на твою характеристику! А то, что ты несудимый, это они исправят. Один по делу?