Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 1

А тут минус на минус даёт не плюс, а полную жопу. Хотя девчонкам я нравлюсь, факт. Значит харизма у меня наследственная. Хотя бы это утешает.

Вернёмся к комнате. Кроме Энштейна на стене висит портрет старины Хэма в неизменном свитере. Никаких тебе постеров с рок-группами или полуобнажёнными барышнями. Ну так их и не печатает пока никто.

Под кроватью гиря в двадцать четыре килограмма. Вес отлит на гордо выпяченном чугунном боку вместе с ценой – 5 рубля 18 копеек.

Это какой же крепости и основательность должно быть государство, чтобы цену писать не на бумажном ярлычке, который любой прощелыга-продажник может распечатать и заменить, а отливать в чугунине. Как оно должно быть уверено в своей непоколебимости и незыблемости!

Не первомайские демонстрации и не портреты классиков марксизма-ленинизма показались мне символами эпохи, а эта вот чугунная гиря с фиксированной ценой.

Мы все здесь – пассажиры Титаника, который через семь лет наткнётся на айсберг по имени «Горби». И когда народ начнёт драться за шлюпки, на палубе ещё будет играть оркестр.

Пробую выжать гирю, но даже поднять её получается с помощью второй руки. Алик польстил себе, выбрав такой снаряд для занятий.

На самодельных полках книги. Коллекция для того времени очень приличная. Неизменная «Одиссея капитана Блада», Конан Дойл, Жюль Верн, Ефремовская «Таис Афинская», – единственная доступная советским подросткам эротика.

Ниже кассетник «Весна», выбивающийся из общей аскетической картины. Тычу наугад кнопку «Пуск».

«Средь оплывших свечей и вечерних молитв…»… хрипит из динамика Высоцкий.

Баллада о борьбе. Вот какими вы были, книжные дети позднего застоя. Жизнь казалась простой и скучной. Хотелось романтики и побед. Зато потом вы хлебнёте этих битв полной ложкой, аж из ушей потечёт.

А ведь он ещё жив! Мысль как обухом по голове. Владимир Высоцкий лазает где-то по подвалам в кожаном плаще и шляпе, играя Глеба Жеглова в фильме «Место встречи изменить нельзя». Может быть, я даже смогу на его концерт попасть, если напрягусь.

И Леннон жив. Медитирует где-нибудь на Тибете или трахается с Йоко-Оно, или чем он там занимался, когда подзабил на Битлз?

Одно я знаю точно. Спасать я никого не буду. Ни Высоцкого, ни Леннона ни Советский Союз. Я всегда придерживаюсь принципа «начни с себя». Так что я буду спасать Алика Ветрова и его маму.

От чего? В первую очередь, от бедности. Маленькая семья Ветровых не жила, а выживала. Мария Эдуардовна Ветрова была человеком творческим и абсолютно не приспособленным к сельской жизни.

Её небольшой участок полностью зарос цветами. Тюльпаны, нарциссы, синие и жёлтые ирисы, буйные разноцветные люпины, которые деревенские за пёстрые высокие соцветия звали «петухами», разлапистые кусты пионов росли без всякого порядка, и каждый год между ними заново приходилось протаптывать дорожки, чтобы добраться до стратегического места – уличного сортира.

Зарплату в ДК платили крохотную. На руки выходило 73 рубля, не считая копеек. «Мам, а сколько ты получаешь?.. Чего это ты заинтересовался, Алик?.. Да вот думаю, может в артисты пойти?.. Даже не вздумай, горе луковое… Политех закончишь, человеком станешь…».

Разговор за ужином вышел насыщенным. Аккуратно, как Штирлиц в тылу врага, я вытягивал из нынешней родительницы имена-отчества учителей, соседей и прочих полезных личностей. «Нам тут литераторша сказала… ну как её… Ульяна Дмитриевна?.. вот-вот, точно…».

Та, конечно, удивилась моей забывчивости, но списала всё на подростковые гормоны и на «Лидку-дрянь», которая забила мне всю голову.

Реабилитировал меня в её глазах зверский аппетит. Я уминал жареную на сале картошку с луком, так словно давно не ел ничего вкуснее.

Умереть с голоду в советском селе было нереально. Мама вела кружки по пению и хореографии. Родители учеников регулярно одаривали «некультяпистую», по их мнению, преподавательницу, то свежим молоком, то картохой, а то и куском свежего мяса.

А вот с вещами дело было худо. Про материно платье и говорить не хотелось. «Бедно, но честно». У меня самого в шкафу обнаружились пара брюк, одни шорты до колен, две простецкие рубахи без всяких рисунков и модных воротников, пара маек-алкоголичек, ботинки в которых я проходил весь день и стоптанные кеды. Зимние вещи тоже где-то были, но их я искать не стал. И так было всё понятно.

Мне даже стало стыдно за наличие магнитофона. Наверняка на него пошли сбережения ни за один год. Может, подарок на совершеннолетие?

Материальное благосостояние семьи надо было срочно поднимать. Алик, по своей подростковой наивности об этом не задумывался. Он искал ориентиры для подвигов в своих книжках. А, может быть, верил в проторённый путь: школа, институт, работа. Но я рос в другое время и знаю, что всегда можно сократить путь и срезать углы.

Вот только что я могу? Найти клад? Отродясь не слышал, чтобы в Берёзове раскапывали что-то достойное. Мне кажется, богатые люди уже много веков обходили Берёзов стороной, ибо нехрен тут было делать. Грабить некого, тратить не на что. Клады отпадают.

Замутить схему частного предпринимательства? Насколько я помню, в советское время за это могли и к стенке поставить, если в «особо крупных размерах». А если по мелочи, то закроют годика на два. Не хотело советское государство, чтобы его граждане богатели.

Единственный мой талант – это фотография. Тут я действительно силён, без ложной скромности. Но как убедить в этом окружающих? Фотограф, это прежде всего имя. «Личный бренд», как сказали бы в двухтысячные. А мне семнадцать и в моих успехах не уверены даже одноклассники.

Поэтому я и вылез вперёд во время фотографирования в школе. Не та у меня профессия, чтобы в тени отсиживаться. «Скромность, это дорога в неизвестность», как говорила одна моя коллега из будущего. Там мелькнул, здесь засветился… уже заметили, запомнили, в следующий раз пригласят. Путь наверх состоит из крохотных ступенек. Я не гордый, я трудолюбивый. Я не поленюсь наступить на каждую.

Мечтая о том, как я фотографирую Марину Влади и Барбару Брыльску в Кремлёвском Дворце Съездов, я устроил своё тело между выбоинами продавленного панцирного матраса и провалился в здоровый юношеский сон.

* * *

ТРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРРР!!!!!

Вот сволочь окаянная! Кто ж тебя поставил на такую рань?! Я и поставил? Я что пьяный был вечером?

С такими мыслями я шарю ладонью в поисках тумбочки со смартфоном и не нахожу ни того, ни другого. Не открывая глаз, опускаю босые ноги на пол, и вместо привычного ласкового паласа чувствую пятками холодные доски. Твою мать! Обычный механический будильник надрывается с … шкафа. «Я-вечерний» был безжалостен к «я-утреннему», и чтобы снять эту отвратительно дребезжащую штуковину, мне надо пододвинуть табуретку и залезть на неё.

Проделав это, я окончательно просыпаюсь. На часах шесть тридцать. Натягиваю на себя сомнительного вида шорты, майку, знаменитые кеды «два мяча» и выхожу на пробежку. Утренняя прохлада бодрит, лучи невысокого солнышка оставляют красивые розоватые тени. При таком освещении очень красиво смотрятся обнажённые модели. Не обнажённые тоже, неплохо, но с первыми работать интереснее.

Так, не будем отвлекаться, а то организм чересчур бурно реагирует на такие мысли. Сейчас у нас по плану спорт. Выхожу за калитку, делаю несколько энергичных взмахов руками, чтобы вдохнуть полной грудью, и не спеша стартую.

Укреплять организм Алика я начал с бега. Во-первых, для этого не требуется никакого инвентаря, кроме ног и дороги. Можно бегать хоть босиком. Особенно в юности, пока проблем с опорно-двигательной системой ещё не накопилось.

Бег прокачивает не только ноги, но и всё тело, включая руки и плечи. Он улучшает выносливость и способность долго совершать ритмичные движения, что особенно ценят в парнях девушки.

И, наконец, от бега вштыривает не хуже, чем от наркоты, только легально и безвредно.

Вот только какой дурак решил, что кеды – спортивная обувь? Резиновая подошва не гнётся. Ноги не дышат. Одна радость, что на камень не наступлю голой пяткой.

Интересно, легендарные «адидас» в Стране Советов уже начали клепать? Знаю, что в Афгане в них даже десантура переобувалась, потому что в кирзачах по горам лазить невозможно, а берцы ещё не появились. Даже если есть, так просто их не достать. А у фарцовщиков стоят, небось, не меньше нашего с мамой дома вместе с огородом. Так что, закатай губу Алик и воспитывай характер.

В уши не долбит бодрящая музыка. Ласковый голос виртуального тренера не нашёптывает пройденное расстояние и среднюю скорость. Зато воздух вокруг чистейший. Нет в нём ни смога промышленных гигантов, ни выхлопных газов от личного и общественного автотранспорта. Проехал мимо ГАЗон, гружёный молочными бидонами, и снова тишина. Только кузнечики стрекочут, петухи орут, да соседи, завидев меня, переговариваются.

– Куда это Алик припустил?

– На электричку, видать, опаздывает!

– А в трусах чего?!

– Вот ты дура! Понятно же, что проспал и одеться забыл!

– Сам ты, старый пень! Кто ж его в трусах в электричку-то пустит?!

– Эй, Алик! Станция-то в другой стороне!

Я наивно решил, что в половине седьмого утра Берёзов будет мирно спать, и я пробегусь по улицам посёлка в гордом одиночестве. На самом деле, для селян это был пик активности.

Одни в характерной позе «раком в борозде», пропалывали огороды, чтобы успеть до полуденного зноя. Занятие это было исключительно женским, и некоторые приподнятые попы были очень даже ничего. Другие выгоняли из калиток коров, чтобы присоединить их к общему стаду. Третьи развешивали на верёвках бельё, которое уже когда-то успели постирать. Жизнь бурлила, и я вбежал прямиком в её водоворот.

Обсуждения и выкрики я гордо игнорирую, но через несколько кварталов мне приходится остановиться.