Внеклассные чтения

На прежде гневном лице Иванова появляется некое подобие жалостливой ухмылки.

– Ты? – почти умилённо спрашивает он, стоя за Колей Смиренко. – Тулил?

Теперь Саня уже откровенно улыбается.

– Ты чучело, – говорит он и расслабляется. – Кого ты мог тулить? У тебя что, сестра младшая есть?

Витя Тучников смеётся. Тебя же продолжает трясти.

– Слушай, а правда, – смотрит на тебя Коля Смиренко и улыбается, – кого ты мог тулить?

Ты переводишь взгляд на него и не знаешь, что ответить. Твои глаза опускаются в пол.

– Есть кого, – уже тихо, как обычно, отвечаешь ты.

– Ну и кого именно? – опять начинает Саня Иванов. – Доказать сможешь?

Все смотрят на тебя. Даже Гриша Соловей в метре позади. Ты чувствуешь его взгляд через очки.

Но ты молчишь. Ты смотришь в пол.

– Кого? – ещё раз спрашивает Иванов и, не дождавшись ответа, опять толкает тебя в плечо. – Ты за базар отвечай!

– Тише, – слегка фыркает Смиренко, но, как и все, ждёт от тебя ответа.

– Доказать можешь? – почти по слогам шипит Саня, пожирая тебя глазами.

– Могу, – тихо отвечаешь ты из-под своей прямой чёлки и сглатываешь тугой комок…

8

В один из вечеров ты слышишь, как жена кричит на сына. Заходишь в его комнату и видишь, как она машет дневником у самого его носа. Она кричит что-то про его успеваемость…

Саня тихо стоит перед матерью. Его голова поникла, и взгляд устремлён в палас под ногами. Ты видишь лежащие на его софе джинсы, кофту и носок… Второй носок зажат в его левой руке.

Он собирался на улицу.

– Ты чего кричишь? – вмешиваешься ты в тираду жены. И хотя знаешь ответ, но всё же спрашиваешь: – Что он опять натворил?

Натворил? Опять? Это ваш-то сын? Этот вечный закомплексованный молчун? Слово «натворил» к нему точно неприменимо.

Жена на повышенных тонах опять начинает песню о школьной успеваемости, об оценках.

Что ж она так любит орать, думаешь ты? Как же тебя это всё время бесит…

Жена почти кричит о том, что завтра у Сани биология, и ему надо исправлять по ней «двойку». А он, видите ли, намылился под вечер на улицу…

Саня только стоит и молчит. В его левой руке зажат носок, который он не успел надеть.

Ты устало говоришь жене, чтобы она понизила голос и вышла. Она успевает сказать несколько гневных фраз про твою дурную наследственность, про то, что сын весь в тебя, и выходит из комнаты, не забыв хлопнуть дверью.

Дура истеричная, думаешь ты, ощущая, как начинает болеть голова после работы.

Отодвигаешь Санины джинсы в сторону и садишься на софу.

Ты спрашиваешь сына про оценки, про успеваемость. Он смотрит в пол, сжимая в левой руке носок, и говорит, что на следующей неделе всё исправит.

Ты замечаешь ему, что он обещал тебе это ещё неделю назад.

Он молчит.

Тогда ты спрашиваешь его про школьные проблемы, про то, что мешает ему нормально учиться.

Он молчит.

Говорит, что ничего не мешает, и молчит дальше.

Ты спрашиваешь, куда он собрался в восемь вечера? С друзьями гулять, отвечает он.

Интересуешься, что за друзья, откуда они? Говорит, из его сегмента по Интернету…

Спрашиваешь, чем они занимаются на встречах? Будет ли от него сегодня вечером опять пахнуть пивом?

Он отвечает, нет, не будет. И молчит дальше.

Ты тоже молчишь. Ты не знаешь, как спросить самое главное…

Как у него дела с девочками? Знает ли он, что такое презервативы? Но самое главное: ни это ли мешает ему нормально учиться?

Ты не знаешь, как спрашивать такую херню… Даже у собственного двенадцатилетнего сына.

Но как бы там всё у него ни обстояло, а ты ведь не знаешь всего. Поэтому ты говоришь ему, что он может идти гулять, но чтоб к одиннадцати уже был дома.

Проходя по коридору, на мгновение заглядываешь в шкаф и быстро проверяешь все карманы Саниной куртки.

Ничего. Пусто.

И стоит ли вообще его в чём-то подозревать? Ведь это просто твоя больная паранойя…

Вероятность того, что сын повторяет твою судьбу, ничтожна…

Наверняка у него всё иначе.

Так стоит ли его подозревать только на основании оценок? Стоит ли вообще хоть что-то додумывать?

Хотя, в своё время, у тебя в карманах тоже ничего подозрительного не валялось…

Но зато ты таких дел наворотил, что по тебе, пятнадцатилетнему салаге, тогда плакал УК РСФСР…