Домашний рай

Домашний рай
Савелий Новодачный

«Домашний рай» – слова из физтеховской песни. 1985 год. Начало перестройки. Загадочная смерть шестикурсника физтеха Семена Весника, блестящего начинающего ученого с большим будущим, застигает всех врасплох. Врачи констатируют естественные причины смерти. Однако мать не верит врачам и просит первокурсника Александра Нахимова, земляка и друга сына, найти убийцу. Сердце матери подсказывает, что красавица Наталья Донченко причастна каким-то образом к случившемуся. Нахимов начинает расследование, и на этом пути многое происходит с ним впервые. Между тем страна, в которой родился и вырос Нахимов, тоже начинает куда-то двигаться – к какому-то своему, закономерному или нет, финалу…

Содержит нецензурную брань.

Савелий Новодачный

Домашний рай

Кто-то высмотрел плод, что неспел, неспел,

Потрусили за ствол – он упал, упал…

Вот вам песня о том, кто не спел,

И что голос имел – не узнал, не узнал.

Может, были с судьбой нелады, нелады,

И со случаем плохи дела, дела,

А тугая струна на лады, на лады

С незаметным изъяном легла…

В. Высоцкий

Часть 1

Когда ты был мал, ты знал все, что знал

И собаки не брали твой след.

БГ

Глава 1

Велика Россия, а поступать некуда.

Из физтеховского фольклора

Мы на физтех собрались все

Постигнуть физики мир трудный,

Чтоб засиял науки свет

По всей земле из Долгопрудной.

Из гимна физтеха

Долгопрудный ничем бы не отличался от других провинциальных городков Советского Союза, если бы не пара жирных обстоятельств, делающих его уникальным. Во-первых, располагается он возле столицы – города-героя Москвы, а, во-вторых, здесь находится знаменитый физико-технический институт.

Конец апреля тысяча девятьсот восемьдесят пятого года в Подмосковье выдался столь же капризным, как характер самовлюбленной красотки. Еще двадцать четвертого стояла по-настоящему теплая погода с температурой двадцать градусов, а вот уже двадцать седьмого ртутный столбик едва дотягивал до девяти. Впрочем, в студенческом городке физтеха все проходило, как всегда. Был обычный день из шести счастливых лет, как написано в проспекте института, – эти замечательные слова, придуманные не то романтиком с кафедры теоретической физики, не то англичанкой с кафедры иностранных языков, преподаватели которой, как правило, проверяют на вступительных экзаменах сочинения, а, скорее всего, скромной лаборанткой, с восхищением взирающей на красивых энергичных мужчин с отточенным умом и быстрой реакцией, отпечатаны крупным шрифтом в памяти всякого, для кого слово «физтех» звучит гордо.

Прохладный, но солнечный денек вытащил на корты и площадки никак не сопротивляющихся мягкой силе студентов. Шесть счастливых лет именно этих ребят пришлись на восьмидесятые – эпоху тотальной смены лозунгов. В домах и на улицах мертвенной Москвы, где на крышах домов, казалось бы, навсегда останутся лозунги «Коммунизм победит!» и «Партия – бессмертие нашего дела!», началось смутное, еще не ясное брожение. Великая страна, словно проснувшаяся медведица в берлоге, начала поворачивать неправдоподобно огромное тело, в своем пробуждении еще не замечая, что ненароком рушит стенки непрочного, как на поверку выяснилось, жилища.

Но о дальнейшем ходе истории ни эти ребята в голове с Сивухиным, кто помладше, а кто постарше – с Ландафшицем, в абсолютном большинстве своем не знали и, вряд ли, догадывались. Ландафшиц, а точнее Ландау и Лифшиц, по чьему учебнику на старших курсах студенты учат квантовую механику да теорию поля, уже прошли свой земной путь до конца, вытащив из неизведанного для человечества пространства гору знаний и формул, а Сивухин, автор учебника для студентов первого и второго курсов, хотя и профессорствовал сейчас, но и для него события последующих лет наверняка оказались космической катастрофой.

Больше всего здесь любили футбол, и слышны были крики, а зачастую и матерки, не на жизнь, а на смерть рубящихся между собой игроков. Использование мата, кстати, являлось следствием мизерного количества слабого пола, и, подобно испанской чуме, распространялось в бурсацкой среде физтехов мгновенно. Вчера, допустим, ты был маменькиным сынком, гонимым индивидуалистом, победителем физических и математических олимпиад от школьной до международной, а через неделю-другую, да еще если провел их на сельхозработах в колхозе «Большевик» соседнего Серпуховского района с вечно неубранной морковью да капустой, превратился в почти настоящего физтеха, острого на матерный язык, как волжский бурлак со знаменитой картины Репина.

Скромные традиционные общежития без малейших архитектурных изысков располагались ближе к железной дороге, отделяющей студгородок от дачных домиков, укрывающихся в смешанном подмосковном лесу с черно-белыми, как старые фотографии, березами, соснами с шелушащейся под ладонью золотистой корой да стройными тополями и плакучими ивами. Лес разрастался без стыда и совести, и с его ползучим и неспешным нашествием постоянно боролись. Особенно туго приходилось долгопрудненским дачникам, прячущимся от жаркого солнца в тени своего зеленого друга-врага. Только железная дорога, ведущая от города Лобни, жители которого большей частью работают в аэропорту Шереметьево, до Савеловского вокзала, на пути своего продвижения раз и навсегда положила конец скрытым поползновениям березок да лип, хотя та же осока да борщевик не желали расставаться с братским запахом шпал и углеродистой сталью рельсов. Как раз в этот момент точно по расписанию на юг, в сторону Москвы, двигалась электричка.

Впрочем, шума ее практически не было слышно, поскольку вязы, тополя да березы по эту сторону железнодорожных путей принимали и прятали где-то в себе излишнюю мощь колесных децибелов.

Больше шума создавали сами обитатели студенческого городка.

Из одних распахнутых весеннему солнцу окон доносилась визжащая виолончель Севы Гаккеля, солирующего в «Прекрасном дилетанте» культовой группы «Аквариум» («Того ли ты ждал, того ли ты ждал, о, пата йо, йее, того ли ты ждал…Я не знал, что это моя вина, я просто хотел быть любим), из других – «Я получил эту роль, мне выпал счастливый билет» ДДТ, из третьих – «Hey, Teacher, leave those kids alone» Pink Floyd. Где-то, споря о рецепте, варили борщ (это девушки, в виду требующейся кропотливости и некоторой сложности изготовляемого блюда), где-то жарили картошку, иногда, кстати, стыренную, называя вещи своими именами, ушлыми студентами в осеннюю пору сборки урожая в упомянутом колхозе «Большевик» и чудом уцелевшую после долгой зимы. Теперь дурманящий и вкусный запах картошки сводил с ума среднестатистического изголодавшегося студента, изнуренного длительными пытками какого-нибудь методически свирепого и нарочито кровожадного препа, наподобие Гоги Борачинского. Впрочем, за неимением свободного времени, студенты предпочитали обедать в студенческой столовой через дорогу, ближе к учебным корпусам альма-матер, и на домашние кулинарные изыски шли тогда, когда не оставалось денег на казенную еду или же когда вкус ее приедался до степени отвращения.

Именно сейчас из распахнутых дверей столовой, многострадальная стена которой несла на себе груз объявлений различной формы и расцветки, вышли трое студентов.

Все они были шестикурсниками ФРТК, факультета радиотехники и кибернетики. В центре шла эффектная красивая девушка в белой блузке и черной юбке, с сумочкой в руке. Слева от нее находился высокий симпатичный юноша спортивного телосложения со светло-русыми волосами, с закатанными по локоть рукавами темно-синей рубашки. Он, сняв большие роговые очки, что-то доказывал, апеллируя к своему конкуренту. Действительно, кем может быть другой мужчина в компании, где идет девушка, а в особенности такая красавица, спортсменка и комсомолка? Конкурент отличался плотной комплекцией, мощным плечевым поясом, носил пышные черные усы и вид имел самый независимый и залихватский. Он неторопливо извлек из дорогущей для простого студента пачки «ВТ» сигарету, которую не преминул тут же закурить после сытного, судя по всему, обеда.

Между тем мимо них в противоположных направлениях двигался студенческо-преподавательский народ. Те, кто шел в столовую, обычно страшно торопились, в особенности в перерывах между парами. Мгновенно набиралась изрядная очередь, вооруженная подносами, вилками да ложками. Запыхавшиеся раздатчицы не успевали разливать по тарелкам красноватую жижу борща с брошенной туда ложкой вялой сметаны, да шмякнуть в изголовье чересчур разваренной котлеты горку аппетитного сливочно-желтого картофельного пюре, извлекаемого из огромной алюминиевой кастрюли.

Для принятия дозы витаминов можно добавить в рацион тарелку винегрета, а если не жалко еще восемнадцати копеек, принять на грудь сто граммов вкусной густой сметаны, заполировать стаканчиком, а то и двумя, компота из сухофруктов за четырнадцать, извлечь чайной ложечкой сладкие абрикосины, пососать темно-вишневые дольки яблок, аккуратно разжевать или выплюнуть косточки, и вуаля – жизнь снова прекрасна и удивительна всего за один рублик, а если остались талоны на питание, то и того меньше.

Все это уже троица и проделала в зависимости от своих вкусов и пристрастий. Черноусый хотел было проявить инициативу, угостив красавицу трубочкой с заварным кремом из буфета на первом этаже, но девушка категорически отказалась, по-видимому, переживая, не отразится ли на ее талии это гастрономическое излишество.

Они постояли возле доски объявлений. Девушка со смехом прочитала объявление «Мужик, который взял в умывальнике мои золотые часы! Имей совесть, зайди, обменяй на простые в 1-202».

Именно туда, в первый корпус, где жили студенты факультета радиотехники и кибернетики, направлялась троица, двигаясь по тротуару, давшему изрядные трещины за долгий срок существования.

Но Наташе, так звали красивую девушку, нужно было занести что-то в «четверку», где уже пару лет, покинув корпус номер шесть факультета общей и прикладной физики, проживали представительницы прекрасного пола. Встречные студенты и преподаватели смотрели на нее, как голодные львы на случайно выскочившую перед ними сочную антилопу.

По общему мнению, наука и девушки не совместимы, поскольку бездушные формулы и цифры по причине своей сухости стремятся извлечь все соки у своих адептов, что плохо сказывается на цвете и даже форме лица.

А вот с Наташей все было в полном порядке: она уж точно не являлась беззащитной жертвой царей природы, напротив, сама повелевала ими в полный рост. Мечтательные взгляды самцов явно льстили ей и, видимо, наполняли юное сердце сладкими иллюзиями о безоблачном будущем.

Черноусый, Евгений Бирюков, снисходительно поглядывал на парней, взгляды которых, словно магнитом, притягивала стройная фигура спутницы.

А третий, Семен Весник, никого не замечал, увлеченно объясняя Наталье суть метастимуляторов американского ученого Дональда Кнута. В его пакете, кроме пухлой общей тетради, находился и увесистый зеленый томик «Искусство программирования».

– Кстати, вы знаете, что он боготворит Андрея Ершова? Его книгу «Программирование для БЭСМ» перевели в Америке, и этот самый Кнут убедил преподавателя русского языка включить ее в курс для изучения научной лексики!

– Прикольно, – оживился Бирюков, – мы на английском Кнута читаем, а они нашего Ершова. My name is Eugene, I am from the Soviet Union. Moscow is the capital of our country. There is a monument to Pushkin in the middle of the square.

Все трое засмеялись. Бирюков не был силен в языках, хотя являлся москвичом, и вполне мог с репетиторами подтянуть пробелы, но почему-то именно с лингвистикой у него имелись большие проблемы. На первом курсе он сдавал зачет по английскому, где встреченное им слово Pushkin прочел, к неподдельному изумлению молоденькой «англичанки», как Писькин, что потом было поводом для смеха все последующие годы совместного обучения. А то, как он произнес невинное, на первый взгляд, слово available в предложении «All the necessary books are available in the library», и вовсе вогнало ее в краску.