Домашний рай

– Иногда смотришь на парня, мужчину. Все вроде при нем: и симпатичный, и умный, и с будущим, и чувство юмора есть, а душа не лежит. И хочешь его полюбить, а не выходит. А другой разгильдяй, выпивоха, авантюрист, а поманит, и как собачонка за ним. Но это все не про меня. Я сегодня одна, завтра другая.

Наташа вдруг поднялась со стула и подсела к Александру, у которого от неожиданности застыла рука с чашкой чая.

– Поставь чашку, глупышок, – ласково сказала она и вдруг прильнула к его губам своими сочными, вкусными губами и прижалась к нему упругой грудью.

Нахимов замер, не зная, что делать.

«А ведь еще и тело Семена не остыло», – пронеслось у него в голове. Он резко встал со стула, лицо его стало сосредоточенным и решительным.

– Мне тебя жалко, Нахимов, – произнесла она. – Забудь про смерть Семена. Хватит. Я сама стараюсь об этом позабыть и тебе советую. У американцев есть хорошее выражение to move on, что значит двигаться дальше, с английским-то как у тебя? Move on, Александр, Семена не вернешь. Думаешь, я не страдаю?

Глядя в ее нахмуренное лицо, глаза, тщательно подведенные и подернутые черной печатью страдания, Нахимову в это легко верилось, но это только разум, а плоть его бунтовала, близость разгоряченной соблазнительной девушки пьянила, странные ощущения охватывали его.

– Хотела на похороны его поехать, да видел сам, как мать его на меня разъярилась. Забыться мне надо, Саша, плохо мне, вот что…

– Помнишь, у Сени тетрадка коричневая была, толстая такая? Туда он свои мысли и формулы выписывал? – спросил он внезапно, словно смена темы разговора могла потушить разгорающиеся в нем первобытные животные инстинкты самца, когда наплевать уже на дружбу, честь, благородство, а сам дядюшка Фрейд, снисходительно и понимающе кивая головой, благословляет на постыдные в его понимании действия.

– Ну и? – спросила девушка.

Нахимов извлек из пакета драгоценную тетрадь и показал девушке.

– Представь, сегодня прихожу в комнату и вижу, что кто-то рылся в моих вещах, наверняка ее и искали. Вот чудеса! Даже не знаю, кому она могла понадобиться. И в комнате Семена кто-то побывал.

– Крысы, они везде есть, – помолчав, сказала Наташа. – Поспрашивай соседей, может, видел кто чего.

– Да я уже поспрашивал. Кстати, ты знаешь Синицына?

– Кто ж его не знает? – прищурилась Наташа. – Тот еще придурок.

– Не скажи, – протянул Нахимов. – Он таких страстей наговорил, что я даже на мгновение поверил. Про Серых что-нибудь слышала, может доходили такие разговоры до твоих ушей? Он считает, что к смерти Семена причастны именно они.

Наташа взглянула на него, сделала вид, что слюнявит палец, и приложила его ко лбу юноши.

– Пш-ш-ш, – подобно воде, попавшей на раскаленную плиту, зашипела она и фыркнула. – Говорю же, конченый он придурок. «Двадцатка» – вот это место для него. А Семен, кстати, уважал его не знаю за что. Светлый ум, про него говорил, и все такое. Да ведь ты знал Сеню, он такой, ни о ком плохого слова никогда не скажет, во всех только хорошее искал.

Наташа вела себя так, как будто ничего не произошло. А что должно было произойти? Внезапно она резко выпрямилась, посерьезнев, произнесла:

– Не напоминай мне больше про Семена, хорошо? Тяжело мне. Я ведь тебя в фойе сразу увидела, решила пройти мимо, так и знала, что рану бередить начнешь. Сказать мне тебе нечего. Лучше перестань копать, послушай моего доброго совета. И ко мне не приходи больше, ладно?

Нахимов легонько кивнул, не желая нервировать вспыльчивую девушку. Да и не поспоришь с такой, сам дураком и останешься.

– У тебя диплом на какую тему? – спросил он, как бы давая понять, что он паинька-мальчик и хорошо воспринимает информацию.

– Новая тема появилась, мне ее Семен посоветовал, распознавание образов. В Японии ее раскручивают для вертолетов, но потом это везде будет.

Она вдруг загорелась, видно, тема, и правда, захватила ее.

– Представь, идут люди по улице, а их камера снимает и на ЭВМ изображение передает. Потом, подобно тому, как по отпечаткам пальцам узнают преступника, программа распознает лицо и выдаст всю информацию о человеке.

– Милиционеры будут рады, – меланхолично заметил Нахимов.

– Но для этого мощнейшее оборудование нужно будет, Семен поэтому и занимался поиском в этой области. Чем он только не занимался! Да что я тебе буду врать, большую часть диплома мне он и написал буквально за два часа, на коленке, можно сказать, набросал. Да и с вычислениями помог. Мне осталось только плакаты подготовить, а теперь просто отдыхать буду…

– Звучит неплохо, – согласился Нахимов. – Ученье свет, как говорится…

– А неученье – чуть свет и на работу, – закончила она.

– Ладно, Наташа, пойду я, извини, если что не так. Понимаешь, мне практически не с кем поговорить на эту тему. Раньше, чуть что не так, хоть трудности по учебе, хоть житейская проблема, всегда бежал к Семену. Ведь он и земляк мой, и товарищ. Эх, что говорить, – Нахимов махнул рукой и замолчал.

Наташа сочувственно смотрела на него. В уголках ее глаз блеснули слезы.

Нахимов пожал ей руку, еще раз попрощался и поспешил выйти. Чувствовал он себя странно. Затея с посещением Наташи уже не выглядела в его глазах остроумной, более того, он чувствовал себя измочаленным и обессиленным. Пора домой, в домашний рай, пора укатывать в Долгопу.

Спустился на лифте до первого этажа. Седой вахтер, нацепив очки, читал «Вечерку». Когда хлопала дверь, поверх них строго взирал на входящих. Узнав Нахимова, он индифферентно глянул на него, как бы намекая взглядом, что в следующий раз, братец, такой халявы тебе не будет, спрошу документы по всей строгости предписаний.

Александр улыбнулся и пожелал ему спокойного дежурства. Вахтер с достоинством поблагодарил и опять углубился во вдумчивое чтение.

Нахимов вышел из общежития и тем же путем быстрым шагом двинулся к метро. Поезда следовали быстро, не прошло и двух минут, как пришел поезд. «Белорусская», затем по кольцу на «Новослободскую», чудом успел запрыгнуть на уже уходящий автобус под номером пять и вот он, Савеловский вокзал, который помнит все поколения физтехов, талантливых, гениальных, удачливых, энергичных, флегматичных, спортивных, музыкальных, вспыльчивых, патриотичных, космополитичных, но таких дорогих его сердцу. Для него воплощением истинного физтеха всегда был Семен Весник. Теперь его нет, но он-то еще жив, он сам должен оставить на этой земле какой-то след, хотя бы в память о своем гениальном друге…

Поезд с Савеловского вокзала следовал до станции Новодачная, поэтому он вместе с остальными физтехами, которых он мог, наверное, узнать даже в многотысячной толпе, прошел в голову состава, но не в первый вагон, который обычно всегда был набит под завязку, а во второй.

Здесь было не так многолюдно. Волна подмосковных жителей отштурмовала столицу и уже нашла приют в уютных квартирах где-нибудь в Лианозово или Лобне. Несколько физтехов, сидевших в центре вагона, обсуждали деловые игры Щедровицкого.

Колеса мерно стучали. Окружная, Дегунино, Бескудниково, Лианозово, Марк. Все, скоро можно будет вставать, приближается Новодачная.

Электропоезд, зашипев, остановился и, отворив двери, выдавил из себя вечерних пассажиров. Группа физтехов быстро побежала перед поездом, стараясь сэкономить секунды, пока стоит электричка. Нахимов решил не торопиться, подождал, когда состав тронется, и не спеша перешел пути. Он был совершенно один на пустынной тропинке, ведущей к общежитиям, думал о Семене, о Наташе, о Женьке Бирюкове, о непонятном и загадочном Синицыне. Внезапно сзади раздались шаги, кто-то неожиданно приблизился к нему. Александр инстинктивно оглянулся, но от удара защититься не успел. Падая, он увидел лишь кружащиеся над ним ветви березок.

Глава 4

Если бы я вчера поступил на физтех, то стал бы прилежным студентом.

Я бы вставал в 7 часов, делал зарядку, готовил себе завтрак и шел учиться.

Я не пропустил бы ни одного занятия. Все задания делал бы сам, и не в

последний момент, а заранее. Спать я ложился бы в 22.30. Со второго

курса я бы занялся научной работой, а к третьему курсу имел бы статью в

научном журнале. Но я пока не сделал ничего из этого и нисколько об этом

не жалею.

Из физтеховского фольклора

Когда Нахимов пришел в сознание, увидел, что над ним участливо склонились два лица, показавшиеся Нахимову смутно знакомыми. Так и есть, оба они были философы с кафедры марксистко-ленинской философии, доценты Сергей Васильевич Ларин и Петр Михайлович Четвертаков.

О них Нахимов знал из рассказов Семена, относившегося к обоим с огромным уважением. Ларин, сам бывший физтех, тоже учился на ФРТК, факультете радиотехники и кибернетики, студентов коего ласково называют «паяльниками», занимался принципами симметрии в физике элементарных частиц, квантово-полевой исследовательской программой и революцией в физике, словом работал на стыке физики и философии. Философы без фундаментального физико-математического образования не могли и рта раскрыть, когда он делал доклады, а как возразишь-то? Да и что они могли понять в уравнениях Максвелла, с которыми Ларин что хотел, то и делал на черной доске? Как все физтехи, в политику не лез, справедливо полагая, что и без этого в физике и философии дел хватает, но, когда надо, мог одернуть даже заведующего кафедрой марксистко-ленинской философии, буде тот слишком уж невыносимо догматичен и демагогичен.