Домашний рай

– Я сейчас в таком состоянии, Сашка, что, поверишь, по фигу мне стало, – выдохнул Евгений. – Херовато мне очень.

– Почему? Из-за Семена?

Тот взглянул на Нахимова резко, в упор, так, как будто не вопрос задан ему, а крупной солью сыпанули на свежую рану.

– Потом расскажу, ладно?

Нахимов помолчал.

– Я ведь тебя выручить хотел, думал, ты из-за денег переживаешь.

Евгений безнадежно махнул рукой.

– Знаешь, есть такие моменты, когда упираешься в тупик. Некуда жить, понимаешь? Ни цели, ни смысла, ничего. Как будто все остановилось. И все кругом предают, и ты тоже – предатель.

Нахимов отшатнулся.

– Ты сейчас про что говорил, Женя, а?

В комнате, перекрывая пьяные рулады девушек, вразнобой затянувших «Симона, девушка моей мечты, Симона, королева красоты!», зазвучали голоса Дато и Гии. Те о чем-то громко спорили на грузинском.

Бирюков прислушался к их разговору и мотнул головой.

– Давай покинем эту обитель песен и криков. Потом скажу.

Высказался темно и высокопарно, хотя пьян не был, просто, действительно, пребывал в каком-то странном состоянии.

– Я ведь тебе хотел помочь, Женя.

– Да я понял, понял, – Бирюков безнадежно махнул рукой. – Только давай все взад, как ты умеешь, артистично, весело и без фальшивых нот. А я тебе за это обещаю кое-что рассказать. Меня это так замучило, что выговориться кому-то надо.

Страшно заинтригованный этими словами и почувствовавший, что они имеют самое непосредственное отношение к смерти Семена, Нахимов вернулся в комнату. Бирюков остался на балконе и закурил.

Дато и Гия замолчали, как только Александр зашел в комнату. Дато еще туже затянул поясок шелкового халата, а Гия не поднимал глаз, сделал вид, что сосредоточенно пьет из бокала темно-красное вино.

Нахимов успел обдумать слова Бирюкова, но еще не выбрал стратегию и тактику своего поведения. Надо сесть за стол, получить карты и отключить мозг. Но это оказалось трудно, он уже настроился на выигрыш и ничего с собой не мог поделать.

– Эх, как девушки веселятся, – недовольно буркнул Дато.

Если бы не этот худой «ботаник», наверняка бы он сунул Гие пару бутылок красного сладкого, корзину оставшихся фруктов и отправил бы на разведку, посмотреть, насколько солидны кавалеры этих бездумных бездельниц или стоит попытать шанс, а если они и вовсе в одиночестве коротают вечер, то это же однозначное приключение! А судя по голосам, девушки зажигали одни. Что для гостиницы «Молодежная» хоть и необычно, но объяснимо. Мало ли что произошло. Может, это члены сборной Украины по волейболу? Или ватерполистки Ленинграда прибыли на очередную встречу с москвичками. У Дато аж засвербило в чреслах, вспомнил про одну красивую волейболистку. Он давно знал, что все спортсменки, возможно, кроме непонятных и загадочных женщин, метающих молот или толкающих гири, очаровательны в силу одной своей стройности, гибкости и элегантности. А если еще добавить прелестную мордашку в виде нежных земляничных губ, длинных ресничек и носика с россыпью маленьких солнечных веснушек, то пиши пропало, Дато. Где твои двадцать пять лет?

Нахимов решил последовать совету Бирюкова и потихоньку начал ошибаться. Сначала он не добрал одного виста на шестерной Гии, и поймал на себе его удивленный взгляд. Затем он пошел на восьмерную, зная, что останется без двух, но мозг по инерции вывернулся из сложного положения и одну лишнюю взятку умудрился добрать без участия безвольного хозяина. В первой игре решил на этом остановиться. Здесь нельзя было переборщить. Не хотел показывать «налапникам», что испугался. Однако столько денег в руках Нахимов раньше никогда не держал и в принципе не знал, что с ними он сделал бы. И страшно интересовало загадочное обещание Бирюкова рассказать о своем предательстве. Эти мысли так овладели им, что и без всякой игры в поддавки, он начал делать неверные ходы. Проигрыш следовал за проигрышем. Но Нахимов продолжал считать варианты, чтобы игра вовсе не превратилась в клоунаду.

Дато повеселел. Он радостно налил в бокал вина и заел холодным кусочком шашлыка.

– Не всегда, студент, везет, не всегда! Ставку за вист не хочешь увеличить, а? Чтоб разом отыграться? В моей шкуре себя почувствуешь!

– Давайте увеличим, – согласился Нахимов.

– Не переживай, студент, ты еще молодой, у тебя все впереди. А мне позориться нельзя, что люди скажут? Дато проиграл какому-то юнцу?! Сам Бог на моей стороне!

Нахимов видел прекрасно все маяки, которыми сигнализировали друг другу два приятеля, не сложнее азбуки Морзе или числа Пи, которое «студент» знал до тысячного знака, по примеру Семена. Тот его сам заставил запомнить, объяснив, что это развивает память и вообще, может, не пригодится, но в знак уважения к этому космическому символу, следует знать. «Представь, Саша, – говорил Семен, – ты сделал гиперпрыжок на космическом корабле, прилетел в какое-нибудь созвездие Дельфина, и что ты думаешь, отношение окружности к диаметру у них будет не 3.1415, а другое? Ничего подобного!» Помнится, Нахимов только посмеялся: где они и где созвездие Дельфина, но число Пи выучил, и понадобилось ему оно во всем его тысячезнаковом величии только один раз, когда в перерыве лекции по математическому анализу в первом семестре хвастун Никита Кашин начал писать его и дописал до пятисотого знака. Если бы в лекционном зале не сидела Виктория, он бы проигнорировал это бахвальство. Но тогда он встал, взял другой кусочек мела и быстро исписал свободную часть доски, мелко-мелко… Вика, улыбнулась. Она за что-то не любила Кашина, хотя тот парень нормальный был, только задавался много. Тогда Нахимов подошел к ней и сказал: «Главное, никто ведь и не проверит! Может, я от балды все написал. И он заговорщически подмигнул ей». Она кивнула головой по направлению к доске. Там Никита в тетрадь списывал цифры, намалеванные Нахимовым. Домой придет, будет проверять. Кажется, тогда они и сблизились. А, может, на лабораторной по физике, когда им выпало одно задание на двоих, и они сидели вместе? Он делал опыт и диктовал ей замеры, а она заносила их в тетрадь. А, может, и наоборот. Виктория любила все делать сама. Тогда он почувствовал к ней влечение. Или на английском языке, когда они тоже оказались в одной группе? Почему-то они всегда оказывались рядом, словно кто-то невидимый собирал их вместе для какой-то своей цели. И была ли эта цель?

– Вист, – сказал Дато.

– Пас, – отозвался Гия.

Он заказал девятерную, и двое соперников, разложив карты, начали разрабатывать стратегию ходов. Они все ждали подвоха от Нахимова, до сих пор ждали, и он старался делать вид, что страшно переживает за свои промахи, и это мстительный бог карт отводит на нем душу за излишнее высокомерие и гордость.

– Все, студент, проиграл ты, – выдохнул Дато и с облегчением перевел дух. Пухлая пачка банкнот снова вернулась к нему, как будто вождь мирового пролетариата на фиолетовых бумажках выбрал именно Дато, предпочитая обретаться в его карманах. Словно это для него, Дато, в 1917 году, прибыв из Германии, крикнул «Рабочая и крестьянская революция, о которой все время говорили большевики, совершилась!» Получается, она совершилась ради таких людей, как Дато, раз вождь с банкнот любит именно их.

Гия тоже улыбнулся в первый раз за все время. Встал во весь рост, сладко потянулся и произнес:

– Я себя, как боксер после нокаута чувствую. Еле-еле в себя прихожу. Ты виноват, – он дружески пихнул кулаком в плечо Нахимова. – Не обижайся, давай выпьем, гулять будем.

Бирюков, время от времени приходивший смотреть на игру и снова уходивший на балкон, сказал:

– Хорошего понемногу. Домой, в общагу поедем. Загулялись.

Дато спорить не стал, видно, подвыпившие голоса девушек, – нет, вряд ли спортсменки, те нарушать режим не стали бы, – не давали покоя.

– Деньги будут, приходите. Дато, как пионер, всегда готов! – напутствовал он их, и Нахимов с Бирюковым собирались уже покинуть «налапников».

Внезапно Дато остановил первокурсника, с заговорщицким видом вытащил пухлую пачку банкнот, снял сверху с дюжину фиолетовых четвертных и молча сунул в нагрудный карман пиджака Нахимову. Александр остолбенел, настолько неожиданным явился для него этот жест. Он взглянул на Бирюкова, тот молча кивнул, как бы разрешая принять столь щедрый подарок.

Дато рассмеялся, хлопнул по плечу Нахимова и даже приобнял. Гия тоже обнажил белоснежные зубы в радостной улыбке.

Молча спустились на лифте. Движение в гостинице стало оживленнее. Пара иностранцев, импозантный мужчина и элегантная женщина в вечернем платье, двигалась в сторону ресторана, группа развязных туристов, говорящих на рэкающем английском, вернулась с экскурсии. Швейцар подобострастно открывал им двери, и некоторые совали ему в руку чаевые.

Вместо дневной администраторши сидела другая, такая же красивая, но строгая женщина. Впрочем, и она мило улыбалась всем входящим, что до сих пор было не привычно Нахимову. Он попросил свой паспорт, и та, взглянув на золотые часики, уютной змейкой обвивавшие тонкое запястье, записала точное время отбытия.

Бирюков зашел без всяких документов. Нахимов живо представил сцену их вхождения в гостиницу. Впереди жестикулирующий Дато, чуть сзади Гия и Бирюков.

Администратор упирается взглядом в неизвестного для нее Евгения и замирает, как охотничья собака перед дичью.

– Паспорт оставьте, пожалуйста, товарищ!

– Послушай, Люсенька, какой паспорт? Он почти брат мне! Сейчас войдет, сейчас выйдет! Поговорим немножко и по своим делам разойдемся, зачем формальности, дорогая моя?

Люсенька, по-видимому, давно уже знает Дато, поэтому мило улыбается, демонстрируя приятные взору ямочки и закрывает глаза на нарушение порядка.

А, может, все было по-другому. Да и какая разница. Александр ничего не говорил Бирюкову, ожидая, когда тот сам вспомнит о своем обещании рассказать о предательстве.

Покидали гостиницу с некоторым облегчением. Какой-то иностранец в длинном плаще, тросточкой и фетровой шляпе, увидев их, не стал торопиться, а придержал им дверь, дождавшись, когда те выйдут. Да еще и улыбнулся широко, чем чуть не вывел Бирюкова из себя.

– Пойдем такси поймаем, – велел он, оглядываясь по сторонам.

Уже совсем стемнело, все больше окон загорались желтыми прямоугольными картами на многоэтажных домах. Высоко в небе, если очень хорошо приглядеться, можно было разглядеть звезды, обычно совсем невидимые горожанам, в особенности москвичам, утопающим в море искусственных огней.