Аашмеди. Скрижали. Скрижаль 2. Столпотворение

– Стражи Шулпаэ. – Подсказал кто-то из окружения Уруинимгины.

– Шульпа-а-а-йэ??! Хых, тогда все понятно!

"Как вы могли поверить этим прихвостням Лугальанды, они же только и мечтают, чтоб вернуть его обратно?!"; "Их самих давно пора четвертовать!"; "Их речи лживы, а клятвы кривы! Как вы им поверили?!Позор вам!"; "Позор! Позор!" – Тут же посыпались обвинения со всех сторон.

– Чего мы тут стоим?!! Бей их!! – Крикнули вдруг, откуда-то из толпы.

И несладко пришлось бы служителям храма, несмотря на безмолвных стражей, не будь люди благоразумней. Упреждая мятежное настроение, снова вышел лугаль и обратился к ним:

– Да, это стражи Шульпаэ! Но не должны ли мы исполнять законы отцов, и выслушать даже обвинения лживых, если только хотим вернуться в лоно матери?! Иначе, все это зря! Пусть суд решит, что в их словах правда, что ложь! Суд человечий! Суд божий!

"Ниса дело говорит! Правильно, пусть суд решает!" – Закивали все одобрительно.

Позвали храмовых стражей. Было видно, что смущенные и бледные от волнения, служители Шульпаэ не ожидали подобного для себя оборота. Но на вопросы судей и отрицания своей вины Кикудом, стояли на своем: "Кингаль богохульничал – понося бога и осквернял святой храм."

Хмуры стали люди, воодушевленные было решением нисы; хмур был лугаль; хмуры были судьи, понимая, что придется выносить им смертный приговор несчастному молодцу; пал духом обвиненный кингаль, но еще требовал испытание водой, надеясь хоть отстоять свое честное имя. На что получил отповедь жреца Шульпаэ, что обвиненный многими не может требовать божьего суда.

Предчувствуя ужасный исход, будто на что-то надеясь, верховный жрец Нингирсу настоятельно вопрошал грозя божьим гневом, не желает ли кто-то из обвинителей изменить свое слово пред его очами, но снова получил твердый ответ: "Кингаль богохульничал – понося нашего бога и осквернял святой храм."

– Это неправда. – Почти про себя прошептала Нин, прослышав, наконец, показания храмовых стражей, и неуслышанная вторила громче. Но ее никто не слышал, и лишь подруга поняв, что она хочет сказать, что-то важное, переспросила ее. Тогда Нин почти крикнула, но голос в пересохшей от зноя и волнения гортани, на сей раз подвел ее. И снова она не была услышана людьми, даже не заметивших ее порыва, но тот кто слушал услышал, и схватив бродяжку за руку, почти несясь стремительным шагом, Мул повела ее к лобному месту, громко восклицая:

– Слушайте люди!!! Вот та, кто опровергнет ложь! Послушайте ее!

Расступаясь, люди глядя на нее с надеждой говорили:

– Пропустите, пропустите их, они знают правду.

Пропустив гостий к лобному месту, все с нетерпеньем ожидали, что же такого они знают и расскажут. Но всеобщее ожидание не касалось жрецов и служителей обвиняющих Кикуда, вовсе не горевших желанием опровежения их обвинений.

– Кто эти женщины?! – Вопрошал жрец Шульпаэ, будто впервые их видел. – Ни я, ни мои послушники, не знаем таких женщин среди свободных жителей Лагаша. Может они рабыни? Тогда где их господин, который мог бы подкрепить их показания словом своего честного имени?

– Видно служители пиршествующего Шульпаэ совсем отгородились от мира, в своем служении светоносносцу, что не слышали о приезде веселых игрецов с северных земель Калама. Людей хоть и бродячих, но черноголовых, таких же свободных как и мы, вольных в своем действии. – Выступил сам царь, в защиту своих гостей. – А значит и слово их, имеет столько же веса, как слово всякого свободного са-и. Шульпаэ покровительствует пению и играм, а стало быть и им. Их слово, против слова храмовых стражей.

– Ты святотатствуешь, слово бродяги не то же, что слово служителя бога! – Не сдержался жрец Шульпаэ, не оставляя попыток не допустить оправдания оскорбителя их саккаля.

– С каких пор, послушники стали вровень с посвященными служителями?! – Грозно осадил служителя Шульпаэ, верховный жрец Нингирсу. Что заставило того примолкнуть.

– Говорите. – Соизволил говорить бродяжкам, важный судья.

– Говорить будет она. – Уточнила Мул.

Судья кивнул, разрешая говорить Нин, и тут же спросил, что она может сказать в защиту обвиняемого.

Набравшись духа, Нин выпалила:

– Они врут.

– Говори, кто – врет?

– Они все. Стражи, врут про то как это все было; жрец врет, зная, что это все ложь.

– Да эта бродяжка, сама лгунья! – Взъярился жрец. – Лжет, пытаясь оправдать своего возлюбленного!

– Если святейший жрец Шульпаэ не успокоится, он сам будет удален за недостойное поведение. Суд не торговая площадь, чтоб орать здесь подобно торговцам. – Осмелев после осаждения верховным жрецом служителя Шульпаэ, пригрозил судья.

– Откуда тебе известно, что храмовые стражи Шульпаэ лгут? Ты была там? Видела, все как было?

– Да. Была и видела.

– Продолжай. Значит стражи лгут, что молодой нубанда покушался на осквернение храма?

– Да.

– Расскажи как было; а мы будем судить – правда это, или навет. Значит, обвиненный кингаль не кидал камень?

– К-кидал. – По площади пронеслось негодующее придыхание.

– Хм. Он кидал, куда-то в другую сторону? Не в сторону святыни? – Попытался помочь с ответом судья.

– Нет, не в другую сторону.

– Хм. – Нахмурился судья. – Зачем ты вводишь в заблуждение, суд и людей здесь собравшихся? Говори, в чем тогда стражи неправы?!

– В том, что он не осквернял святыни. – Поспешила объяснить Нин, пока суд ее выслушивал. – Он не в храм кидал, и не на бога бранился.

– Что же он, воробьев там отпугивал?! – Торжествующе высмеял юную скоморошку жрец Шульпаэ, чувствуя слабость ее показаний.

– Я, попрошу соблюдать тишину и порядок! – Успокоил судья и его и поднявшееся волнение народа. – Мы еще не выслушали свидетеля и не знаем, что у нее есть сказать в защиту.

– Скажи тогда, в кого он кидал и на кого бранился? – С завидным, но привычным для него терпеньем спрашивал судья.

– Там был старик. Он кричал на нас с Мышкой.

– Какая мышка?

– Девочка, сиротка.

– Ааа. – Улыбнулся судья своей недогадливости. – И она тоже может дать показания?

– Неет, она еще маленькая, она еще даже говорить не умеет.

– Ах, так. – Снова смутился, строгий вершитель судеб. – Ты сказала там был старик, который кричал на вас… с Мышкой. Что это был за старик, ты знаешь?

Нин с облегчением подметив про себя, что строгий председатель смягчился, перешла в наступление:

– Знаю. Кикуд сказал мне, что это старый Лугальанда.

По толпе снова прошелся гул негодования, но на сей раз к старому лугалю. Кто-то уже начал громко возмущаться, призывая служителей к ответу. Но судья дал понять, что не время решать кто прав кто виноват, не выслушав свидетеля до конца. И начавшееся было волнение, тут же улеглось.