Матрёшка, или Побег из Москвы

– Хорошее имя…

Людей в этом подземелье было немного, одеты они были плохо, лица осунулись от недоедания, но были какие-то светлые, что ли, а глаза – живые. Они совсем не производили впечатление людей, которые тяготятся своим положением или страдают от материальной неустроенности. Были здесь и дети – не такие шумные и активные как те, которых привыкла видеть Анна, они казались взрослее своих надземных ровесников. Мелхиседек познакомил Анну с обитателями, они были приветливы, но немногословны.

– Теперь Вы сможете жить с нами, если хотите. Где Ваш муж?

Анна не выдержала, и тихо заплакала.

– Он у них? – по тону Мелхиседека было понятно, о ком он говорит.

– Да, – коротко ответила она.

– Это очень грустная новость. Боюсь, Вы больше не сможете с ним увидеться.

– Я это понимаю, но от этого легче не становится.

– Вы верующая, насколько я могу судить?

– Да.

– Тогда Вы знаете, откуда черпать силы и на кого уповать.

– Да, я знаю… Но в такие моменты это сделать очень сложно.

– Да, я понимаю. Отчаяние и уныние захватывает Вас, душит изнутри и не дает вдохнуть. Думаю, ребенок должен быть для Вас движущей силой здесь, на земле, которая поднимет Вас из ущелья скорби.

– Вы совершенно правы. Ради него, ради памяти о том, что он – его ребенок, я буду сильной, и с Божьей помощью все преодолею.

– Мы преодолеем. Мы все здесь, как мушкетеры, один за всех, и все за одного, – он очень тепло улыбнулся.

От этой улыбки Анне не могло не стать лучше, и она улыбнулась в ответ. Но мысли ее опять вернулись к Федору, и лицо вновь омрачилось. Где он сейчас? Жив ли вообще?

***

– Ладно, давай сюда руки! – произнес Чёт и надел ФАСу наручники, – да, и вот эту красоту примерим тебе – на глаза арестованному легла черная повязка.

Мир погрузился во тьму, арестованный пытался запомнить повороты и прислушаться к доносившимся в машину звукам, но почти ничего не расслышал, и довольно скоро сбился со счета поворотов. На само деле, это уже было не важно – вероятность сбежать на этом этапе отсутствовала.

Ехали они довольно долго, во всяком случае, ФАСу так показалось.

– Выходим, приехали!

Повязку сняли, его довольно грубо вытолкнули из машины.

– Поаккуратнее можно! – возмутился ФАС. Ответом был хорошо поставленный удар по печени – боль молнией пробежала по телу и застряла в нем на некоторое время.

– Поговори еще! – заметил второй.

Территория не была похожа на то, как он представлял себе СИЗО и что-то в этом роде. Он явно находился не в Москве. Он увидел высокий, метров пять, забор. На огороженной территории обильно росли деревья, хотя ближайшее из них было не ближе десяти метров от ограждения. В глубине стоял небольшой дом в три этажа высотой, похожий на дачу. То, что его использовали не по назначению, выдавали только решетки на окнах. Да и окна, по большей части, были заложены кирпичом – остались только небольшие слуховые оконца. На самой территории находились только сотрудники религконтроля и транспорт.

– Думаете, где это Вы, и не стоит ли использовать деревья для дерзкого плана побега? Можете не отвечать. Вы в специальном месте для таких вот, не самых низкопоставленных и довольно осведомленных предателей. За этими стенами отнюдь не открытый для всех лес, где без труда можно встретить энтузиаста-грибника. Поверьте, она охраняется чуть ли не лучше, чем здесь, внутри. Поэтому без шансов. Нет, попытки, конечно, были. И не одна. И даже не один десяток. Но единственный, кто смог преодолеть три метра за забором, был закопан там же, на месте. Буквально закопан, на него даже пулю не тратили. Ну да ладно, хватит разговоров, пройдемте. Эй, заберите новенького!

– Ха, кэвээнщик! – усмехнулся перехвативший его сержантик, еще совсем молодой, но дюжий парень, – Что, проиграли москвичи, выходит! А я за вас болел. Что, интересно, покажут по телеку?

– Веди уже, болельщик! – с досадой гаркнул Чёт.

В камере он был один. «Вот это комфорт», подумал ФАС, морально готовившийся к переполненному кубу без воздуха и места присесть. «Ах да, это же не простое СИЗО». Все это время он вообще не думал об Анне, слишком много информации необходимо было переработать. Вместо окна была та самая бойница, через которую еле-еле просачивался дневной свет. Дверь была железная, окошко в ней закрыто. Лампу на потолке он обнаружил, но сейчас она не горела. Будет ли гореть, когда стемнеет – было не ясно. Тут слуховое оконце захлопнулось, стало совсем темно, ФАС буквально ничего не видел.

«Начинается», промелькнуло у него в мозгу. Через несколько минут свет включили. Это был не просто свет от лампы в потолке. Это был белый поток, который, казалось, лился изо всех стен, потолка и пола одновременно. Глаза его уже привыкли к темноте, и внезапное включение освещения резануло глаза, он закрыл их, но свет не гасили и не убавляли. Через минуту кромешная тьма стала сменяться светом – он ощущал себя засунутым в огромный солярий или поставленным прямо перед мощным прожектором, который отключали на глубине в несколько сотен метров под водой. Голова начала кружится, он был дезориентирован в пространстве. В этот момент послышался голос, специально искаженный аппаратурой: низкий, громкий, но ровный. Откуда он шел, понять было невозможно, да и ФАСу уже было все равно.

– Как давно Вы занимаетесь подрывной деятельностью?

Он не понял вопрос и промолчал.

– Как давно Вы занимаетесь подрывной деятельностью? – вопрос повторили, но уже с несколько агрессивной интонацией.

– Я не понимаю, о чем вы! Какая деятельность? – прокричал он, – Выключите этот свет!

– Выключим, обязательно выключим, – успокаивающе заметил голос, – я перефразирую. Как давно Вы стали православным террористом?

– Никакой я не террорист!

– Не надо отрицать очевидное. У Вас в доме обнаружено хранилище с запрещенными предметами. Этого достаточно, чтобы приговорить Вас к самому строгому наказанию. Но Вы можете себе помочь. Расскажите все открыто, честно, и я постараюсь что-то для Вас сделать. Например, наши коллеги из Института религиозной психиатрии поставят Вам диагноз «православие мозга», отправим Вас в лечебницу – авось, смогут Вам помочь.

– Лучше «православие мозга», чем полная ампутация духа, как у вас! Видимо, даже фантомными болями не страдаете! – прокричал Фёдор.

– Неконструктивный у нас разговор получается, экс-капитан…

Заключенный не мог больше терпеть:

– Я все, все расскажу, только выключите свет! У меня сейчас голова взорвется!

– Хорошо.

Свет погас. Точнее, остался гореть только верхний светильник, как бывает в поезде ночью.

– Итак, я жду, – вновь заявил о себе голос.

ФАС с минуту помешкал, собираясь с мыслями.

– Да все очень глупо началось, – выдавил из себя он, – выбрасывал мусор, увидел Евангелие, книга такая.

– Знаем мы такую книгу…

– Так вот, не знаю, что меня сподвигло, но я ее взял домой. Прочитал. Потом прочитал еще раз, и еще. Проникся тем, что там написано. Вот так все и получилось.

– Я тоже по долгу службы прочитал. Не понимаю я этого вашего Бога. Жесточайшее существо из Ветхого Завета превращается в любовь в Новом? Как-то неубедительно. И сколько потом людей погибло из-за этого Бога? Все эти крестовые походы, инквизиция, ночи длинных ножей? Бог есть любовь, как же.

– Вы хотите своим умишком, маленьким человеческим умишком (пусть вы даже «семи пядей во лбу») понять Бога? Вы напоминаете муравья, который решил поговорить с человеком…