Ценитель

– Но мы сейчас… – хотела было вставить мама, но её перебил старший мент, вышедший из кухни.

– Что здесь происходит? – спросил он, после чего добавил, заметив Филиппа Петровича. – Здравствуйте.

– Здравия желаю, – ответил тот. – О, вы уже на месте? Хорошо, что я успел вовремя. Вы следователь Кирпичёв, верно?

– Я… – немного растерянно ответил милиционер.

– Свяжитесь со своим руководством. Документы шли слишком долго, поэтому процесс пришлось ускорить, – уверенным голосом сказал «сотрудник военкомата».

– Подождите. Тут речь про расследование серьёзного уголовного преступления! – начал было возражать милиционер.

– Правда? – Филипп Петрович изобразил удивление. – А по мне так превышение должностных полномочий ответственным лицом, ведущим расследование. Вы ведь в курсе, сколько лет Герману, верно?

– Ему через две недели исполняется четырнадцать! – вмешалась тётка, появившаяся из кухни.

– А когда случился инцидент, который вы расследуете? – спросил Филипп Петрович.

Именно в этот момент я впервые назвал его про себя «дедушка». Просто мне очень хотелось так думать – он был первым взрослым мужчиной, который за меня заступался.

– Послушайте, не знаю, что вам надо, но вы мешаете нам работать! – насупившись, пробурчала тётка.

– Работать – это вводить в заблуждение мать ребёнка насчёт возможных правовых последствий его поведения? – спросил дедушка. – Что, кстати, само по себе является уголовно наказуемым деянием. – Он перевёл взгляд на милиционера. – Вы не хотите составить протокол?

Тот был явно растерян.

– Позвоните в управление, – повторил дедушка, и спросил, обращаясь к маме: – У вас можно воспользоваться стационарным телефоном?

– Да… да, конечно, – кивнула мама, протирая заплаканные глаза. – В коридоре.

Дедушка указал на аппарат. Мент медленно двинулся к нему, хмурясь и почёсывая нос. Он набрал номер.

– Следователь Кирпичёв, – сказал он. Потом последовала долгая пауза, во время которой его выражение лица менялось от сосредоточенного внимания к растерянности и крайнему удивлению. – Да, да, понял, товарищ полковник. Так точно. Да, здесь. Да, принял… есть.

Он положил трубку. Посмотрел сначала на меня, потом на дедушку. После чего просто вышел из квартиры, даже не попрощавшись.

Тётка, обнаружив, что осталась в одиночестве, поспешила последовать его примеру.

Я с грустью посмотрел на грязные следы на линолеуме и, вздохнув, сказал:

– Натоптали.

Мама нервно хихикнула, заискивающе глядя на дедушку.

– А не надо в следующий раз пускать в обуви в квартиру, – назидательно сказал он.

Однако же сам, не снимая чёрных туфель, прошёл в гостиную.

– Анна Владимировна? – позвал он оттуда. – Подойдите, пожалуйста! Нам надо поговорить.

Я вздохнул и направился было в сторону кухни, но дедушка остановил меня.

– Герман! Ты тоже, пожалуйста, подойди, тебя это касается напрямую, – добавил он.

Когда мы разместились вокруг старого круглого стола, дедушка положил на него толстую папку и достал какие-то документы.

– Ваш сын – уникально талантлив, – сказал дедушка, – можете посмотреть результаты тестирования по экспериментальной программе патриотического воспитания. Он нужен нам. Он нужен своей стране.

– Что… что это значит? – спросила мама. Она больше, к счастью, не плакала – наоборот, как-то приободрилась.

– Мы можем предложить ему место на специальном курсе для одарённых детей в Нахимовском училище. Само училище находится в Санкт-Петербурге.

– Но… – растерянно произнесла мама, потом задумалась на пару секунд и спросила: – Это ведь бесплатно, верно?

– Для курсантов – безусловно, – кивнул дедушка. – Более того: именно для этого курса вводится понятие «взрослого иждивенца». Если курсант происходит из неполной семьи.

– Что это значит? – прищурилась мама.

– Это значит, что вы, как единственный родитель и опекун ребёнка, получаете право на пенсию, – ответил дедушка. – Она небольшая, но вполне может быть хорошим подспорьем в хозяйстве.

Мама поглядела на меня с очень странным выражением на лице. Похожее у неё бывало, когда она за что-то несправедливо кричала на меня или наказывала, а потом, разобравшись в ситуации, понимала, что это было зря.

– Но… получается, я не смогу его часто видеть, да? – вздохнула она.

– Он будет приезжать на каникулы. Дважды в год, – ответил дедушка. – Плюс телефонные звонки и письма. В этом вас никто ограничивать не будет. Но с учётом распорядка дня в училище, разумеется.

Ещё один вздох.

– Мне… это сложное решение.

Дедушка положил сцепленные руки на стол.

– Анна Владимировна, – сказал он. – Вы ведь только что чуть не подписали документы, по которым ваш сын мог уехать в одно крайне неприятное якобы исправительное учреждение для проблемных детей. И с этим у вас сложностей не возникло.

– Они сказали, что это единственный способ избежать реального тюремного заключения, – на её глаза снова навернулись слёзы.

– А вы, конечно, им сразу поверили, – дедушка покачал головой. – К вашему сведению, это учреждение – похуже настоящей тюрьмы. Удивительно, что нечто подобное вообще существует в наше время… и, кстати, так, для информации. У следствия ничего не было на вашего сына. Совсем ничего, никакой доказательной базы, кроме слов нескольких отмороженных молодчиков. Но отец одного из них, известный в городе юрист и член бандитской группировки, хотел сатисфакции. Для этого он договорился со знакомым следователем об одолжении – немного подтасовать документы о возрасте и надавить на одинокую мать. Чтобы пацана отправили на расправу в нужное ему учреждение.

Мама всхлипнула.

– Ну-ну, что уж теперь… не стоит, – сказал дедушка спокойным тоном. – Уже всё в порядке. Так что рыдать определённо не нужно.

– Что… что мне нужно сделать? – спросила мама.

– Для начала – поговорить с сыном и спросить о его решении, – дедушка повернулся и подмигнул мне; я улыбнулся.

Мама поглядела на меня тем самым «извиняющимся» взглядом. Но теперь в нём было кое-что ещё. Надежда. Что вот теперь её жизнь, наконец, изменится. Что она избавится от «обузы» – как она сама иногда называла меня в минуты плохого настроения или после полбутылки вина, выпитого по какому-нибудь особенному поводу.

Я прикрыл глаза. Невольно в памяти всплыли те моменты, о которых я бы очень хотел забыть. «Ни один мужик с таким грязнулей не будет жить в одном доме!..» – Я случайно разлил варенье, когда мы сидели за столом с очередным «перспективным папой». «Я ради тебя своим личным счастьем пожертвовала! Мог бы и погулять подольше, когда действительно надо…» – Я пришёл домой, забыв, что мама просила побыть на улице хотя бы до восьми…