Снежные птички и другие

Осторожно, почему-то пытаясь ступать на цыпочках, Ольга прокралась к маленькой комнате и зашла внутрь. Это помещение было словно бы более жилым: слой пыли неравномерный, шторы на окне явно регулярно раздергивали и закрывали, а старые часы в корпусе из темного дерева размеренно тикали, покачивая маятником. Кроме часов всей мебели в комнате было исчезающе мало: журнальный столик с перекидным календарем да… кровать? Во всяком случае, нечто, которое могло бы быть кроватью, а сейчас стояло, прикрытое широким бордовым покрывалом. И снова – ни одой картины на стенах: ни фотографии сослуживца, ни репродукции Петрова-Водкина, ни столь популярной ныне иконки.

Ольга взялась за край покрывала и приподняла.

– Госсподи боже мой! – вырвалось у нее.

Под покрывалом на низких козлах из деревянных брусьев стоял большой, обитый потертой черной тканью, гроб.

* * *

На кухне Гаспар Иванович остановился, опершись на кухонный столик. То, что он собирался сделать, требовало некоторого внутреннего сосредоточения. Можно, конечно, и так, но Ольга эта – на вид девушка сильная. Еще начнет сопротивляться и орать, соседей переполошит, те, не ровен час, стражей порядка вызовут. Ни к чему все это!

Гаспар Иванович сосредоточился и даже на несколько мгновений прикрыл глаза.

Хм, да, сильная девушка. Хорошо, что в супермаркет ушла та другая, худосочная. А эта Ольга куда более в теле. Фигуристая, да и на лицо ничего так. Переодть её из этого рабочего комбинезона – штанов на лямках! – во что-то более приличное, подрумянить да причесать, и была бы первая красавица на какой-нибудь деревне! Волосы вон какие опять же, черные! А лицо вполне славянское, круглое. Видать, лицом в мать пошла, а косу черную до середины спины от отца в наследство получила. Или наоборот.

На мгновение какая-то мысль засвербила в голове у Гаспара Ивановича: откуда ж коса, ежели когда в той, чужой квартире Ольга говорила с ним, у нее волосы были убраны в практичный пучок? Но мысль эту Гаспар Иванович отбосил. Открыл глаза и посмотрел на себя в зеркало, висевшее над столиком. Спина его распрямилась, будто сбросив груз лет, морщины на лице разгладились, седые прежде волосы несколько потемнели, как и усы, из под которых теперь выглядывали удлиненные клыки.

Глупости все это, будто вампиры не отражаются в зеркалах. Преломление света оно преломение света и есть, фотонам наплевать, совсем ты живой или условно! Гаспар Иванович клыкасто усмехнулся и пригладил волосы рукой. Интересно, а мог бы он понравиться этой Ольге как мужчина? Впрочем, ерунда, никогда не следует играть с едой!

Воздух за спиной вампира словно уплотнился. Гаспар Иванович, в некотором замешательстве, резко обернулся – и на мгновение встретился взглядом с огромным хищным зверем, напоминающим пропорциями тигра, только не полосатого, а целиком черного, если не считать чуть прищуренных серых глаз. Прежде чем вампир успел что-либо сделать, зверь рявкнул – низко, почти не различимо для обычного человеческого уха, и с неожиданным для столь крупного существа проворством метнулся вперед.

Можно убить вампира, втыкая ему в сердце осиновый кол (собственно, так же можно убить любое существо, обладающее сердцем), но не менее результативно отделение головы от тела. Хищник, сгорбившись, смотрел, как разделенные тело и голова превращаются в серый прах, а потом, брезгливо потрясая лапами, побрел в комнату, где на пыльном полу лежала одежда Ольги.

* * *

– Ты куда подевалась-то? – возмутилась Нинка, – Пельмени уже сварились, скоро расклекнутся! Давай есть скорее.

– Сейчас, – откликнулась Ольга, с удовольствием вдыхая запах пельмений и при этом стоя так, чтобы подруга не увидела ненароком, как сама собой заплетается черная ольгина коса, – Только руки помою.

– Давай-давай, – поторопила ее подруга, водружая кастрюлю на шаткий столик.

– Так куда тебя носило на ночь глядя? – вновь поинтересовалась Нинка чуть позже, когда пельмений в тарелках заметно поубавилось.

– Да так, – отмахнулась Ольга, – Приперся один тип, якобы – ремонт заказать сделать. Ему, видите ли, Алла Эрастовна нас порекомендовала! Вот, а сам потом домогаться начал, козел.

– Вот ведь, – изумилась Нинка и тут же спросила, – Хоть вином-то каким угощал? Или, может, шоколадом.

– Как же! Он за мой счет угоститься хотел! Но я его отшила – больше не сунется! – Ольга победоносно положила вилку и удовлетворенно откинулась на спинку стула.

– Ага, – довольно протянула Нинка, – мы с тобой бабы такие, нам палец в рот не клади!

Избранный

Халакдаон, Верховный чародей Тройдеса, закончил посыпать заговоренным зерном пентаграмму и, постанывая и потирая поясницу, распрямился.

– Это – самое тяжелое, – сообщил он в пространство, – в моем-то возрасте!

Его ученик, Галахадд, почтительно кивнул. В его возрасте для него самым тяжелым, а может, и невозможным, было бы заставить пентаграмму работать. Однако Халакдаону шел девятый десяток, и ему обрушить мановением руки башню средней величины было действительно проще, чем согнувшись в три погибели сыпать на землю тщательно отмеренные порции риса, проса и семян колокольчика.

– Все практически готово, – сообщил старый чародей, еще раз критически оглядев пентаграмму, – Галахадд, мальчик мой, тащи сюда мешок. Да, – добавил он, глядя, как ученик, крякнув от усилия, подтаскивает означенный предмет, – сколько, на твой взгляд, там весу?

Галахадд прищурился, прикидывая вес мешка, набитого, судя по форме и дребезжанию, старой посудой.

– Где-то около восемнадцати с половиной туббов, – сообщил он свой вердикт, – Но зачем, учитель?

– Или я никогда не открывал при тебе порталы? – насупился Халакдаон, – Впрочем, действительно, не открывал. Тогда запомни – это противовес. Если что-то проходит в одну сторону, нечто другое, близкое по массе, должно пройти обратно. Запомни же это. Нарушения чреваты самыми печальными последствиями! А сейчас давай, ставь этот хлам сюда, в серединку. Да осторожней, не смести линии!

– Хлам, учитель?

– Разумеется! Не буду же я отправлять в иной мир что-нибудь стоящее! Помнишь примечание второе к тринадцатому пункту "Правил"?

– Если не видно разницы, зачем платить больше? – уточнил ученик, водружая печально звякнувший мешок в центре пятиугольника.

Идти на лекцию не хотелось, тем более что погода была теплая и солнечная. Поэтому, хотя сквозь приоткрытые окна второго этажа донеслась трель звонка, отмечающая окончание перерыва, ни Миша, ни двое его приятелей не двинулись с места, продолжая запивать свое ничегонеделанье холодным пивком. Устроились они для этого занятия, как обычно, на плоской крыше неведомой постройки, с давних пор называемой студентами Бастилией и расположившейся прямо перед покоробившейся колоннадой главного входа на факультет. Помимо прочего, это место было удобно тем, что от окон кафедры его заслоняли бурно разросшиеся клены, а потому гневливая преподавательница увидеть их не могла.

Торопливо пробежали по дорожке между корпусами две студентки, из открытого окна большой зоологической аудитории кто-то запустил самолетик. По улице Кибальчича, простуженно порыкивая, проехала маршрутка.

– Может, зря не пошли? – меланхолично осведомился один из Мишиных приятелей, – Там, небось, опять прикольно будет!

– Да ну их, – отмахнулся Миша, – расскажет кто-нибудь. Пойдем-ка лучше, – он поставил на парапет пустую бутылку, – еще пивка возьмем.

Едва он произнес эти слова, как в его глазах на мгновение зарябило. Впечатление было такое, словно весь мир вокруг дернулся наподобие изображения в телевизоре. Крыша под ногами едва заметно дрогнула.

– Что за фигня?! – Миша почесал висок, – Пиво, что ли, несвежее?

Приятели недоуменно пожали плечами. Миша перегнулся через парапет Бастилии, пытаясь разглядеть, как ему казалось, эпицентр странных колебаний, но ничего не увидел. Тогда он спустился по лестнице и зашел за угол строения.

– Упс, – услышали приятели его голос, – А тут дверь открыта. Она же, вроде, всегда заперта была?

– Ну открыта и открыта, – проворчал один из Мишиных приятелей, – рабочие, небось, открыли. Или там опять китайцы с рынка поселились.

– Эй, Мишка, пошли за пивом! – крикнули уже оба вместе.

Ответом была тишина. Они спустились с крыши и подошли к пресловутой двери, действительно, как правило закрытой на висячий замок. Закрыта она была и сейчас. Мишки перед ней не было, как не было его видно и нигде вокруг. Там, откуда ребята последний раз слышали его голос, стоял пахнущий дымом и навозом большой дерюжный мешок, из разорванной горловины которого высовывалась прогоревшая сковорода и пара мятых кастрюль…

Нельзя сказать, чтобы Миша не верил во всякие межпространственные перемещения и параллельные миры. Скорее, он просто не задумывался о таких материях. Он ни шатко, ни валко учился в одном из столичных вузов, умудряясь каким-то чудом сдавать сессии почти в срок.

– Ну и нифига себе! – сообщил он миру, вместо полуподвала, в который только что шагнул, оказавшись на довольно грязной площади, частично занятой чем-то, что он определил как сельский рынок самого провинциального пошиба. Все лотки были деревянные, заваленные главным образом сельхозпродукцией, и нигде не было видно ни «сникерсов», ни обязательного для любого рынка текстиля китайского производства.

Люди тоже были одеты как-то странно и явно не модно, а некоторые – так и в откровенные грязные обноски. Попалось Мише на глаза, впрочем, и пара типов в кольчугах, металлических нагрудниках и шлемах.

– А, – сообразил Миша, – здесь кино снимают! Интересно, и как я сюда попал? Точно пиво тухлое было!

Он вновь принялся озираться по сторонам, пытаясь увидеть приметы знакомых окрестностей ВДНХ, но вместо этого натолкнулся взглядом на седобородого старика в белой мантии, явно направлявшегося к нему.

– Приветствую тебя, о Избранный! – сообщил старик, остановившись шагах в пяти от Миши, – Я счастлив, что ты откликнулся на наш зов.

– Здрасьте, – отозвался Миша, – А вы здесь кино снимаете? Извините, я как-то случайно сюда попал…