Параллели. Часть первая

– Вот что, товарищи, оставляю вас в надежных руках своего секретаря, если будут какие-то сложности, милости прошу. Да, Спиридон Иванович, ты тоже помоги, выправи им документы. Не затягивай.

Спиридон охотно кивнул головой и поспешил за выходящим председателем. По пути в красный уголок, где и проходило совещание, председатель с долей раздражения сказал:

– Спиридон, ну, наведи ты порядок на вокзале, городок с гулькин хвост, постоянно воруют, пассажиров обворовывают, что, нам ждать какой-нибудь выволочки сверху, что ли, ну, стыдно уже, я тебя в начальники милиции рекомендовал, как сметливого и верного большевика, вычисти всю эту заразу, наведи порядок, прошу!

– Да я ж стараюсь, уже и соглядатаев приставляю, поймать не могу, больно ловкий кто-то, – отвечал начальник милиции. – Наведу порядок, обещаю, дай еще чуток времени-то.

– Добро, добро, ладно, пошли, и так дел полно, – с этими словами председатель потянул на себя ручку массивной двери красного уголка, и они вошли в зал заседаний.

Оставшись наедине с семьей Ивана, секретарь председателя стала расспрашивать у Ивана, какой профессией он владеет, какой профессией владеет его жена Анастасия, сколько лет их ребенку и другие анкетные данные. Так, в течение каких-то неполных двух часов она составила для себя полную картину о семье Никоненко Ивана Елисеевича, его жене Анастасии Алексеевне – пострадавшей от белогвардейского террора и их дочке Фросе – весьма сообразительном ребенке. Из предложенных работ Иван выбрал работу плотника на железнодорожной станции, жену на работу он отпускать не стал, Фрося была еще слишком мала для самостоятельного времяпрепровождения. Осмотримся, подумал Иван, потом начнем, будет видно. Затем они были определены в служебный вагончик для временного жилья до обретения жилья постоянного. Также Люба выяснила, когда они могут прийти в отделение милиции для выправления утраченных документов. И, наконец, она снабдила их нехитрым набором продуктов питания, как она сказала, на первое время. Вообще Люба оказалась очень исполнительным и кропотливым работником, пользующимся заслуженным доверием своего начальника.

Выйдя из здания райсовета, семья направилась обратно на станцию, где легко в одном из тупиков разыскала вагончик временного служебного жилья и, предъявив ордер, полученный от Любы, была принята на обустройство. Служебное жилье представляло собой выделенные три полки в отдельном так называемом купе со столиком и нехитрым постельным сопровождением. Соседей по их отсеку не оказалось, и, разместившись на нижних полках, они первым делом соорудили себе простенький перекус на основе сваренной картошки и ломтиков хлеба. И все-таки это было огромным счастьем после утреннего потрясения и грозящей опасности. Не хотелось думать о завтрашнем дне, о предстоящих трудностях, о хрупкости этого временного счастья, о многом из того, что впереди, и о том, что осталось позади.

Фрося, закутавшись с головой в одеяло, заснула уже через несколько минут крепким и опять безмятежным сном. Природа оберегала ребенка, отключая механизмы тревоги и напряжения. Анастасия была одновременно счастлива и напугана. Счастлива от того, что у них есть хоть какая-то крыша над головой, и напугана от того, что это так зыбко и ненадежно. Мысли кружили роем в ее голове, а что если., а что если… И, хотя она тоже понимала то, что иного пути у них нет, но природная женская осторожность не давала спокойно расслабиться, спокойно вдохнуть без боязни за их общее будущее.

Иван был вторым мужем Анастасии, ее первый муж Демид погиб в борьбе за дело революции, как он любил говорить. Демид по природе своей не был человеком осторожным-благоразумным, он всегда лез на рожон, даже если обстоятельства этого просто не требовали. Вспыльчивый и неуемный, он не очень считался с чьим-либо мнением, кроме своего собственного. Они поженились еще до революции, но это, скорее всего, был выбор родителей Демида, а не выбор сердец. Потому в замужестве Анастасия часто терпела унижение, переходящее частенько в побои, но так как дело это было привычное и повсеместное, то оно и не вызывало каких-либо удивлений или отторжений, так жили все или почти все в их окружении. Потому, когда Демид погиб при подавлении белогвардейского мятежа, Анастасия приняла это как неизбежное и вовсе не неожиданное событие, а вполне естественное по его характеру. Но так как она была его женой и, следовательно, осталась его вдовой, то памятуя о его дерзком неустранимом характере, руководство оказало ей всяческую помощь. И вот теперь именно эта справка помогала ее семье обрести хоть какую-то надежду на будущее. Иван, в отличие от Демида, был сдержан и рассудителен, они познакомились в госпитале, куда Иван попал после ранения, а Анастасия подрабатывала санитаркой. Щупленькая молодая женщина, обладавшая огромным терпением и кротким нравом, сразу приглянулась Ивану, к этому времени он вдоволь навоевался, насмотрелся на человеческие страдания и страсти, что хотел только одного – спокойствия и домашнего уюта. И хотя казачки, как правило, были во множестве своем крепки станом и не хилы костью, но Ивану приглянулась именно Анастасия с ее хрупкостью и ее кроткостью. Анастасии же было ох как трудно поверить этому крепкому вояке. Ей часто казалось, что он слишком суров и, возможно, будет позволять себе рукоприкладство. То есть все то, от чего ее избавила судьба. Но чем больше его узнавала, тем все больше и больше проникалась к нему доверием. Когда она наконец-то приняла его ухаживания, а затем и согласилась стать его женой, то первое, что узнала, так это твердое убеждение Ивана о невозможности поднять руку на женщину. В его семье такое поведение мужчины было постыдным и недопустимым. И хотя нельзя было сказать то, что Иван так уж мягок, он никогда не нарушал принятые в его роду правила поведения с женщиной. Для Анастасии этого было более чем достаточно, ведь вокруг было множество примеров насилия над женщинами со стороны их мужей. Что касается управления семьей, то Иван проявлял здесь все права главы и не терпел несогласия по важным вопросам, оставляя внутреннее устройство полностью на видение Анастасии. Особое место в его сердце занимала дочка Фрося, к ней он относился с искренней любовью и терпением, хотя непременно ждал в семье казака и наследника своего имени, но так привязался к дочке, что уже и не так настойчиво говорил о рождении сына, оставив решение этого вопроса на естественное течение событий.

Утром Иван отправился в локомотивное депо, где и устроился на работу плотником. В его обязанности входил ремонт вагонов, а именно ремонт дощатых стен, заготовка досок для полатей в вагонах и их перегородок, в зависимости от назначения конкретной перевозки груза. Дня через два их пригласили в отделение милиции, где и выдали новые документы взамен утраченных. Так и возникла их новая жизнь, на новой земле, на окраине Омской губернии, в маленьком уездном городке Атбасар, основанном как казачья застава для охраны путей торговли. Самым большим событием в данной местности была ярмарка, на которую сгонялся скот, особенно табуны крепких степных лошадей. В этот период городок оживал, в нем слышались различные наречия и говоры, шли горячие торги, одним словом, жизнь кипела в течение благодатного месяца торговли, затем она затухала и возвращалась как река в свое русло после бурного весеннего половодья. Остатки былой кипучести стекались к многочисленным лавочкам, лавчонкам, но, конечно, особенно ритмично действовала железнодорожная станция, движение на которой хоть и было редкостным явлением, но никогда не прекращалось. а потому требовало к себе постоянных людских ресурсов.

Утром следующего дня Иван направился в контору железнодорожной станции. Его встретила женщина лет 40—45 с худым оскаленным лицом и черными сверлящими глазами.

– Здравствуйте, – войдя в помещение, произнес Иван. Женщина оценивающе прошлась по нему взглядом и безразлично ответила: – Здравствуйте, что вам?

– Да я насчет работы к вам, – продолжил свой диалог Иван.

– Какой работы? Вы кто по профессии?

Женщина скинула свою безразличность и смотрела теперь на мужчину с явным интересом.

– Я-то, – продолжал Иван, – плотник, если что, по дереву, это мое.

Женщина явно ожидала чего-то большего, слишком хорошо выглядел мужчина. Одет он был скромно, но одежда хорошо сидела, да и подобрана была как-то удачно. У мужчины наблюдалась армейская выправка, осанка выдавала умение носить армейскую форму, а сапоги на ногах были аккуратно вычищены и не были стоптаны, скособочены. На голове у мужчины была еще фронтовая фуражка, и, хотя ее носили многие из бывших солдат, однако манера ее ношения бывшего военного выдавала сразу. Женщина потянулась и, как бы с напускным безразличием, спросила:

– Бывший военный, что ли? – Иван напрягся и, не желая более продолжать беседу, постарался ее вежливо прекратить. – Да, нет какой там, плотник я, а что до вида, так братка служил, погиб он, от него и осталось.

– А… – многозначительно протянула любопытная женщина. – Так вам к начальнику, вот его кабинет, вторая дверь справа, проходите.

Интерес женщины так же молниеносно улетучился, как и возник. Иван с облегчением выдохнул и прошёл в указанном направлении. После непродолжительного ожидания начальник станции его принял и, как выяснилось, уже был предупрежден сотрудником райисполкома о его визите. Испросив разрешения, секретарь начальника предложила Ивану пройти в кабинет. Как только Иван приоткрыл дверь, он увидел пожилого суховатого человека в форменной одежде железнодорожника и знаками отличия на ней, и, хотя Иван ничего не понимал в этих знаках отличия, но сама форма внушала некое уважение и придавала вес носящему ее.

– Здравствуйте, – начал разговор Иван.

– Здравствуйте, – ответил начальник станции, – наслышан о вашей беде. Как же так, прокараулили вы свои вещи, в наше время нужно за всем следить. Люди-то разные на станции бывают, да и время непростое, все строим, подымаем, охотников до чужого, к сожалению, предостаточно. А я слышал, ты с женой и ребенком едешь. Куда? – закончил начальник свою речь.

– Так на Украину думали, к родне поближе, там мои родители под Черниговом, посытнее вроде. Вот и хотели дочку подкормить, слабенькая она у нас. А теперь документы надобно выправить, без них куда же поедешь-то, – закончил Иван.

– Да, документы…, это верно, без них никуда, живо снимут с любой станции. А что ж сразу-то не обратился в милицию на станции? – задал вопрос начальник и с прищуром вгляделся в Ивана. Боясь выдать свое волнение, Иван с нарочитой смелостью ответил: – А кто знал-то, что их свистнули, утром пошли в сторону базара, хотели еды какой присмотреть, кинулись за деньгами, тут и обнаружили пропажу, первое, что пришло в голову, в райсовет идти, правды искать, так и попали к председателю, – ответил Иван.

– Да знаю я, уже доложили, только пойми, вроде городишко маленький. а вот такие случаи случаются, никак не изловим этих воров, может, и не местные вовсе, а может, кто из своих промышляет. Одно дело – нехорошо это, да и стыдоба одна, что никак не справимся. Пока одни упреки получаем да замечания, благо еще председатель у нас понимающий-то. Так, ну ты чего делать-то умеешь? – закончил свою речь начальник.

– Плотник я, с деревом работать могу.

– Плотник, говоришь, тогда давай в цех плотницкий, они вагоны ремонтируют. Как документы выправишь, дальше поедешь, или как?

– Не знаю, загадывать не буду, посмотрим, как работа пойдет.

– А что, на хлеб заработаешь, мы, хоть городишко не большой, но, кстати, с питанием не бедствуем, да и с жильем можем помочь, правда, пока что у нас только землянки наши работники себе строят, но с материалом помогаем, лесом снабжаем, а там, глядишь, разживешься, да и дом построишь. Было бы желание, – закончил свою речь начальник.

Что-то в этом Иване ему понравилось, чувствовалась какая-то мужская хватка в нем, заботливость о семье, внутренняя крепость. Ивану, в свою очередь, тоже понравился разговор с начальником, он перебирал в уме различные варианты последующих событий. Тревожила опасность телеграфирования по станциям о его с семьей розыске, но из опыта он знал, что на таких мелких станциях не всегда даже был телеграф, да и стояла она как-то в стороне от основных путей движения. Основной путь проходил севернее, туда на Петропавловск, в сторону южного Урала и только далее шло разделение на запад и восток.

Выйдя из конторы, Иван сразу направился в локомотивное депо и, выяснив, где находится плотницкая, поспешил к ней. Когда он достиг цели, перед ним открылась убогая картина: цех представлял собой огромный, продуваемый всеми ветрами, крытый сарай, внутрь которого загонялись искалеченные судьбой вагоны, где работники цеха их возвращали к жизни. Иван нашел бригадира, который, выслушав Ивана, быстро сунул ему в руки инструменты и, наскоро рассказав о сути выполняемой работы, предоставил его самому себе и, собственно, самой бригаде плотников. Работники плотницкой бригады долго к Ивану не приглядывались, так как в этот день, как говорится, шла некая запарка, и многое попросту не успевали, то, увидев, что в бригаду влился не новичок в профессиональном деле, а человек умеющий и хорошо владеющий своей профессией, вся бригада приняла его с уважением как дополнительную подмогу, пришедшую как нельзя вовремя. Ивану тоже понравилось то, что так удачно сложилась ситуация и срочная работа по ремонту какого-то нужного вагона пришлась так кстати, это исключило время на разговоры и ненужные расспросы. Защищал его сам труд, выполняемая им работа положительно и красноречиво говорила о его личности, как человеке труда, умеющем и знающем свое дело. И хотя трудовая неделя началась не с самого начала, а только со среды, но под ее конец, в субботу, Иван уже был абсолютно своим в тесном коллективе плотников. Несмотря на то, что он начал трудиться совершенно недавно, его семья уже была поставлена на продовольственное, хотя и скудное, но все же обеспечение. А к концу недели подоспели и выхлопотанные Анастасией документы. Как оказалось, бригадир плотницкой бригады очень тяготился своим положением, его давила ответственность, необходимость руководства людьми. Это был мягкий и покладистый человек, довольно пожилой, ему было глубоко за 50, трудовая деятельность порядком поизносила его, но и это было не главным. Основным препятствием в его работе была безграмотность, он, к большому сожалению, не умел читать и каждый раз был вынужден прибегать к чей-либо помощи. Ему часто приходилось подписывать соответствующие документы, и он страшно переживал о том, что может что-то упустить, не доглядеть. А это было чревато большими последствиями.

Поэтому через месяц работы Ивана, поняв, что тот грамотен, он предложил своему начальству его кандидатуру вместо себя. Иван не стал отказываться от подвернувшейся возможности и смело принял предложение, так он стал бригадиром. Работа с деревом всегда нравилась Ивану, и хотя он был больше столяром и часто увлеченно что-то мастерил для близких из предметов мебели, но запах свежих пиломатериалов всегда приятно щекотал его нос, он его преданно любил и тяготел к нему. Наконец, к концу второго месяца работы начальство выделило ему участок земли недалеко от станции в сторону городка, чему Иван очень обрадовался, его стали уважать на работе подчиненные, такие же плотники, как и он, и его оценило начальство. При этом для всех окружающих они были семьей, пострадавшей от белогвардейского террора, что само по себе обеспечивало сочувствие и желание помочь. Землянку-жилище вырыли быстро, помогала вся бригада в свободное от работы время, это было общей практикой, так было принято на железной дороге, люди здесь были сплоченные и быстрые на подъем, а организованность и ритмичность работы самой железной дороги прививала такие же привычки и всем работникам. Конечно, и в этой среде находились лентяи и пройдохи, куда же без них, но на фоне всеобщей самодисциплины и самоотдачи им не хотелось выглядеть белой вороной, и они старались не выпадать из общих дружных рядов.

Сама землянка представляла собой жилище, вырастающее из самой земли, так как нижняя часть этого жилища уходила в землю на метр-полтора, а верхняя, высотой до двух метров, находилась над ней. Состав почвы, ее слоев, позволял сохранять тепло внутри при минимальной площади внешнего охлаждения. Кровля засыпалась либо вынутой из грунта глиной, либо шлаком, в изобилии находившимся вокруг, так как в основном отопление помещений было углем. Стены внутренних и внешних помещений обмазывались той же глиной и покрывались густым раствором гашеной извести. Пол, как правило, был деревянным при наличии материала, либо глиняным, что тоже было не редкостью. Внутренняя поверхность потолков также обмазывалась глиняной штукатуркой на рейке, замазывалась глиняным же раствором и покрывалась густым раствором гашеной извести. Снаружи, по низу, для отделения от влаги жилище опоясывалось цоколем – вылетом из раствора на основе песка, битого камня-сланца и цемента, и обмазанного какой-либо густотертой краской. Даже такое жилище было труднодостижимым, если не иметь ни работы, ни какой-либо помощи от людей.

К осени Иван с семьей уже вселились в землянку и были счастливы этим. Анастасия, как и свойственно любой матери, приступила к мужу с просьбой как-то забрать в семью и старшую дочь от первого брака – Варвару, которую она оставила на попечение у родителей первого мужа, сказав им, что они с Иваном уезжают на Украину, и как только освоятся, заберут девочку. Родители Демида – первого мужа Анастасии, очень любили свою внучку Вареньку и даже обрадовались возможности общения с ней. Они были не против и того, чтобы Варенька и вовсе жила с ними, но относились к своей бывшей снохе с глубоким уважением и понимали то, что прежде всего она сама будет определять будущее Вареньки. После гибели их сына Демида минуло уже три года, поначалу было тяжело и больно видеть осиротевших Анастасию и Варю, затем понемногу пришло понимание того, что снохе необходимо жить дальше и как-то устраивать свою жизнь.

Они обрадовались, когда Анастасия познакомила их с Иваном, он показался им крепким и заботливым, хорошо относился к Вареньке. Повоевавший достаточно долго, он тянулся к домашнему уюту. И хотя вокруг было достаточно незамужних барышень, однако Ивану приглянулась Анастасия, работающая санитаркой в госпитале в Омске. Иван попал туда по ранению в ногу, сильно мучился, рана долго не хотела заживать, вот тогда-то лечащий врач Осип Давыдович и попросил санитарку Настасью помогать сестре милосердия Клавдии чаще и осторожно менять повязки на ноге Ивана. Осколок с ноги извлечь не удалось, лечащий врач решил, что это и вовсе делать не нужно, тот лежал рядом с артерией, но ничему не мешал, нужно было только «уговорить организм принять осколок как свой», как поговаривал Осип Давыдович. «Ну и пусть себе сидит, привыкнешь и замечать не будешь, а разворотим, не ровен час, ногу отнять придется, оно тебе, батенька, нужно?» – сказал он после операции Ивану. Конечно, меньше всего Ивану хотелось быть калекой. Он тогда тут же вспомнил свою станицу, и как нелегко было искалеченным фронтовикам ощущать себя эдакой обузой в работящем организме семьи. Хуже смерти казаки боялись увечья. С такими установками и жили. Семьи, как правило, были большие да разновозрастные, но всем всегда находилось дело. Тогда, в госпитале, медсестре вечно было некогда и она просила перевязку Ивану делать санитарке Настасье, так и прикипел он к ее заботливым рукам, да нескончаемому усердию, видел, что работы у нее было много. Ведь еле успевала, с ног валилась, а ни разу не сорвалась, упрека никакого не высказала. Всегда все делала с терпением, тщательно и с сочувствием к чужой боли и страданиям. А пока делала Анастасия перевязку, было время и вопросы задать, о жизни поговорить, к человеку приглянуться, и чем больше они общались, тем большую симпатию и доверие вызывала у Ивана Настасья.

Когда лечение закончилось, Ивану уже не хотелось расставаться с Анастасией, и он робко испросил ее разрешение на свидания, но Анастасия, словно напугавшись продолжения их знакомства, ответила уклончивым отказом, чем только усилила интерес к себе со стороны Ивана. Судьба столкнула их месяца через два после выписки Ивана из госпиталя, в Исилькуле, где Иван оказался по работе. Зайдя в продовольственную лавку, он столкнулся в дверях с Настасьей, она тоже явно обрадовалось этой встрече, расспрашивала его о здоровье, о состоянии ноги, о цели его приезда и еще о многой чепухе, не имеющей ровно никакого значения, разве только для поддержания разговора. Иван долго и охотно отвечал, затем столь же долго и тщательно расспрашивал о ее делах. Они так увлеклись разговором, что не заметили, как вместе вышли из лавки и машинально пошли по улице в непонятном для обоих направлении. Именно тогда Иван осмелился и повторно попросил Анастасию о свидании. На этот раз Анастасия ему не отказала и попросила прийти вечером на чай по указанному адресу.

Весь оставшийся день Иван старался побыстрее закончить все свои многочисленные задания. Вечером, прикупив нехитрых гостинцев, он спешил к ней. Дверь дома, где жила Анастасия, отворил пожилой мужчина лет 60, с густой седой шевелюрой.

– К кому? – строго спросил он.

– К Анастасии, – растерянно ответил Иван.

– Проходи, – вежливо добавил хозяин, – в комнате она.

– Спасибо, – ответил Иван и поспешил войти.

В комнате хлопотали две женщины, старшая, вровень с возрастом хозяина, и сама Анастасия. Следом в комнату вошел хозяин. Анастасия повернулась к Ивану и ласково, словно хотела приободрить Ивана, сказала:

– Папа, мама, познакомьтесь, это Иван, я вам о нем сегодня говорила, – и, повернувшись к Ивану, продолжила, – а это мои родители, Спиридон Иванович и Лукерья Петровна.

– Здравствуйте, – протяжно и уважительно произнес Иван.

– Здравствуй, Иван, – ответила Лукерья Петровна, – мы не совсем родители Настеньки, мы родители ее мужа, а нашего сына Демида. Погиб он у нас, не сберег себя, белые убили. Теперь вот живем вчетвером, мы с мужем, да Настенька с Варей, внучкой нашей.

Иван знал о Варе еще по рассказам Настасьи во время перевязок, и о погибшем муже он знал, не знал он только о том, что живет Настасья в семье родителей бывшего мужа, дедушки и бабушки Варвары. А впрочем, мог бы догадаться, думал Иван. Инициативу перехватил Спиридон.

– А ты, Иван, тоже воевал, из каких будешь? – он стоял, с прищуром покручивая усы.

– Из казаков я, – начал ответ Иван, – воевал в гражданскую, теперь вот производство в Омске налаживаем. Жизнь-то надо налаживать, идти дальше.

Они говорили долго и основательно, и о жизни, и о семье, и о планах, и о чем только не говорили, пока Спиридон не спросил у Ивана прямо:

– Тебе, Иван, вижу, Настенька наша нравится, планы какие имеешь, аль как?