– Я не торможу. Просто в шторм головой о боцмана ударился. Операцию делали – профанация черепа…
– Ну, если профанация, тогда без вопросов, – резюмировал следователь.
Профессор Смирнов на вопросы следователя отвечал не толковей матроса. Тот хоть негра распознал в соучастнике преступления. А Геннадий Николаевич не видел и того.
– Вы девушку успели разглядеть? – в надежде вопрошал у него милиционер.
– Она только раз оглянулась, когда убегала, – напрягся Цубер.
– Лицо красивое, но какое-то глупое…
– Это нормально. Красивая женщина и должна быть глупой. А фигуру, формы, так сказать, не запомнили?
– Формы? По-моему, они значительно сильнее содержания, – убежденно заявил Смирнов.
…Цубербиллер покинул теплоход и, отпустив свою машину, поехал в офис вместе с Окулистом на его БМВ.
– Ну, что ты думаешь обо всем этом? – словно жалуясь спросил он друга.
– Думаю, что нынче честному человеку все труднее становиться зарабатывать нечестно.
–Это ты о ком? – театрально поднял брови Цубер.
– О тебе, конечно. Ты и ученый, и бизнесмен: прямо моральный кодекс строителя капитализма ходячий.
– Это лучше, чем лежачий, – буркнул Смирнов.
– Недолго ли! – без особого энтузиазма зевнул Окулист, – Радуйся, что пока тебя только пытались обворовать.
– Радуюсь, – вздохнул Геннадий Николаевич. – Только профессора из Шотландии жалко, хороший мужик и ученый толковый – я его давно знаю.
– Давай об этом в офисе поговорим.
Машина подъехала к симпатичному двухэтажному особняку, скромно стоявшему в глубине старого сада. Выйдя из машины, Цубер попытался вернуться к прежнему разговору ни о чем:
– Бизнес бизнесом, а идея должна быть и в нем. Идеологию не отменишь!
– Ага, – поддакнул Окулист, – в любом бизнесе идеология одна и та же. Знаешь, когда я в Штатах разведчиком работал, там была модной такая байка. Самые крутые бизнесмены собрались как-то и решили сделать бизнес еще эффективней: закупили аппаратуры с хренову тучу, компьютеры там всякие сверхмощные, программистов лучших что ни на есть пригласили – рожают новую бизнес-идеологию. Программисты неделю потели, программу составляли; компьютеры, что твои свиноматки хрюкали-скрежетали. В итоге главный компьютер выдал резюме: покупайте дешевле – продавайте дороже. Вот и вся твоя, на хрен, идеология!
– А вот и не скажи, – поморщился Цубербиллер.
– В Израиле, например, одна религиозная организация, занимающаяся вдобавок к своей деятельности еще и бизнесом, выпустила для своих членов кредитные карточки…
– И в чем же тут идейность? – хмыкнул Окулист.
– В том, что те карточки по субботам не работают – заблокированы.
– Смешно, – тоном похоронного агента согласился Окулист…
В офисе царила обычная деловая суета. Над дверями висел плакат-напоминание для сотрудников, работающих с клиентами: «Улыбайтесь – это раздражает!».
– Привет трудящимся артели «Напрасный труд»! – по-военному громогласно поздоровался Смирнов со своими подчиненными. Народ искренне заулыбался, начал вразнобой здороваться; мужчины вжимали животы, демонстрируя спортивность, женщины смотрели на Генку так, словно он был первым и последним мужчиной в их нелегкой судьбе.
– Филантроп ты, Генка, а не бизнесмен, – отреагировал на проявление этих телячьих нежностей Окулист. – Какой ты капиталист? Тебя ж никто не боится! Тебя лю-бят! Бизнесмен должен быть жестоким! Эдакая гремучая смесь Гитлера и Чингисхана.
– А кумыс пить на пару с Евой Браун не прикажешь, теоретик? – съязвил Смирнов.
– Почему бы и нет, полезно для организма, – пожал плечами Окулист.
– Ты имеешь в виду Еву Браун?
– Нет, кумыс. А Людмиле все про тебя расскажу, маньяк сексуальный, – пообещал Фролов.
– Навуходоносор, – сформулировал Смирнов.
– Чикатило, – определил Окулист.
За дружеской беседой зашли в рабочий кабинет Геннадия Николаевича. Цубер плеснул в два стакана минералки, один протянул начальнику охраны:
– Теперь давай о деле.
– О деле так о деле, – кивнул Фрол. – Самые первые выводы. Ты не вписался в чьи-то планы, в чью-то жизнь. Больше ничего сказать не могу, потому что не знаю, что лежит у тебя в твоем кейсе. Кстати, почему ты, не самый бедный человек, ходишь с таким старьем? Может, тебе новый кейс подарить?
– А, по-моему, он не так уж и плох. А новый не покупаю, потому что, как говорила когда-то бывшая мадам премьер Украины, «коштив немае».
– Денег нет? – развеселился Окулист. – Ну, ты, Цубер, и жмот! Не кивай на ту забытую мадам, она, как и ты, – прибеднялась. Брать любит, а отдавать… Знаешь, как говорит один мой знакомый, специалист в области сотовой связи, «девки настоящие любят все входящие!».
– Солдафоном ты был, солдафоном и остался, – вздохнул Смирнов. – Да просто люблю я этот кейс, на уровне рефлекса люблю. Возьму его за ручку, а он к моей ладони уже притертый такой, родной. Он ведь даже не кожаный, а все равно хороший.
– Да уж знаю, сделан из шкуры молодого дерматина! Плебействуешь, но это твое право. Ты мне лучше скажи, что в его утробушке-то лежит, а то мы никогда ни в чем не разберемся.
Геннадий Николаевич взял в руки кейс, который еще в машине передал ему Окулист.
– Надеюсь, что лежит там то, что и раньше лежало.
Он внимательно пролистал все бумаги и только после того облегченно вздохнул. Струйки пота вдруг обильно потекли по его лицу.
– Что-нибудь не так? – напрягся Окулист.
– Наоборот, все очень даже так.
– Что ж тогда взопрел, сердешный? – тоном деревенского дурачка поинтересовался Окулист.
– Увидел, что документы на месте, вот и отпустило.
– Да, с выдержкой у тебя все в порядке. До самого офиса ехал марку держал, кейс не открывал! Я даже подумал, что кроме джентельменского набора из лимона, коньяка и пачки презервативов там и нет ничего. Считай, что отделался моральной травмой средней тяжести. Ну а теперь колись: что за макулатурка в кейсе лежит?
– Понимаешь, – вдруг потупил глаза Цубербиллер, – в большом бизнесе рано или поздно наступает момент, когда бизнес сам по себе уже становится не очень интересным, хочется заняться чем-то более существенным. А более существенное по сравнению с наукой и бизнесом – это только политика.