Человек, который не мог творить чудеса

– С утра. Строители как пришли на работу – видите забор поваленный? – так бросились с инструментом к золотой махине. Один сковырнул ломом ручку от двери и побежал в ювелирную лавочку за углом. А минут десять спустя вернулся, размахивая пачкой ассигнаций. «Золото, – кричит, – чистое золото! Не теряй время, ребята. Обогащайся!» И началось!..

– Даже пилами орудуют.

– Это уже присоединившиеся. Все пилы для металла скупили в округе. Видите, даже пневматический молоток действует. Должно быть, центнер золота или около того уже выщерблено. А скольких придушили в давке – не сосчитать.

– Не вижу полиции, – удивился я.

– А вон они, полисмены, – сказал бородач, указав на балкон. – Они на втором этаже работают. Два выломанных или отпиленных куска дадут больше, чем десятилетняя служба в полиции. Организованное обогащение.

– Что же власти смотрят?

– А что власти! – усмехнулся бородач. – Власти завидуют. И мэр города, и начальник полиции сами бы не прочь отхватить по центнеру золота, да престиж не позволяет. Впрочем, кажется, идет экстренное заседание кабинета министров.

Я внутренне ликовал. Вот вам мой подарок, предубежденные и скептики. Попробуйте-ка научно объяснить «чудеса» на Друммонд-стрит, если сумеете. Хотел бы посмотреть на ваши лица, когда я выложу перед ареопагом Королевского научного общества свои доказательства недоказуемого ничем, кроме догматов епископа Кентерберийского. Отвратительный спектакль, развязавший самые гнусные человеческие инстинкты, не вызывал у меня отвращения. Мне не хватало только Харриса. И я дождался.

– Они убьют его, мистер Клайд! – тревожно вскрикнула Розалия Соммерфилд.

Она стояла рядом, в группе зрителей, не зараженных золотой лихорадкой или из трусости не рискующих присоединиться к «старателям».

– Он с ума сошел! Что он делает?!

– Кто? – не понял я.

– Харрис. Мистер Харрис.

Тут только я заметил его. Толстенький лысый человечек, точь-в-точь мистер Пикквик в старости, выскочив из черного «роллс-ройса», метнулся по сломанным доскам забора к толпе.

– На помощь! Полиция!

– Куда лезешь, старик? На кладбище захотел раньше времени? – оттолкнул его детина с куском золотых перил под мышкой, похожим на отрезок железнодорожного рельса.

– Это грабеж! – взвизгнул Харрис и схватился за рельсу.

– Пошел, дурак! – рявкнул рыжий и легонько пнул Харриса в грудь.

Лысый «Пикквик» отлетел на метр и грохнулся на поваленные доски забора. Кто-то наступил ему на пальцы. Он пискнул и замолчал.

– Они раздавят его! – в ужасе закричала Розалия.

– Да погодите вы! – озлился я и, перебежав улицу, выхватил у кого-то из-под ног онемевшего Харриса и, как куль, подтащил его к машине.

– Везите домой, – бросил я шоферу.

Дальнейшая судьба Харриса меня не интересовала. Да и других, пожалуй. Только бородач сказал равнодушно:

– Зря рисковали. Одним хапугой стало бы меньше.

А внимание зрителей было привлечено только что подъехавшей автомашиной, похожей на пожарную, но без шлангов и лестниц, а с короткими и тупыми жерлами, как у пушек на старинных гравюрах.

– Водомет, – сказал кто-то, а бородач заметил с ухмылкой:

– Кажется, начинается последнее действие.

Две мощные водяные струи, как стальные канаты, хлестнули по человеческому муравейнику, облепившему дом. Они ударили сверху и снизу, резанули по фасаду взад и вперед и начали бить в упор по секторам, двигаясь навстречу друг другу. Под ударами воды, сбивавшей с ног, люди падали, подымались, крича и захлебываясь, ползли на четвереньках, пытаясь уйти от водяных смерчей. Одним удалось вынести свою драгоценную добычу, другие растеряли ее под водяными хлыстами, третьи так и остались лежать на покрывших тротуар и часть улицы опрокинутых заборных щитах.

Разметав толпу у дома, водометы ударили по тротуару напротив, хотя там никто никому не мешал. Но водяные струи били без предупреждения и без разбора, словно атакующие стремились убрать всех свидетелей их атаки. Минуту спустя и наша группа была сметена водяным смерчем… Мне показалось, что на меня обрушился водопад. Ничего не видя, зажав нос и рот, чтобы не захлебнуться, опираясь на стену, чтоб не упасть, я кое-как выбрался из зоны водяного обстрела.

Бар был рядом. За столиками уже шумели, обсуждая происшествие. Я не вслушивался. Мокрый насквозь, я взобрался на табурет у стойки и промычал что-то нечленораздельное.

– Там были? – спросил бармен.

– Там, – прохрипел я.

– Я видел. Ужас!

– Ужас, – повторил я. – Чего-нибудь покрепче, Мэтт.

– Вам надо переодеться, сэр. Совсем промокли, сэр.

– Потом, – отмахнулся я. – Шотландского, пожалуйста.

Я пил, пока не согрелся. Потом вернулся домой, благо идти было недолго. Ни участников, ни зрителей спектакля на улице уже не было – только полукольцо солдат на посту возле дома. Он стоял по-прежнему пятиэтажным желтым бруском, но попорченный, как проказой, ямами, вздутиями, рубцами и ссадинами.

– Что с вами, Монти?

Я поднял голову: Сузи.

– Вошла без звонка, Монти. Дверь была открыта.

– Все равно, – сказал я.

Сузи присела возле меня на корточки и захлопотала.

– Не огорчайтесь, Монти. Что сделано, то сделано. Надо думать, что делать дальше.

– Вы видели? – спросил я.

– Я пришла, когда уже убирали раненых.

– Много?

– Несколько человек. Не так уж много, судя по рассказам о том, что творилось. Вы успокойтесь. Все уже кончилось.

– Нет, не все, – сказал я и мысленно воззвал об уничтожении дома со всем, что от него осталось. Пусть будет пустырь, как и раньше.

– Посмотрите в окно, – сказал я.

Сузи взглянула и вскрикнула: