Кредо холопа

Грише больно было смотреть, как этот хромой бедолага загоняет себя в гроб работой. Вечером он приползал в барак буквально на ушах, потому что руки и ноги ему не повиновались – отнимались от трудов непосильных. Макара нарочно заставляли выполнять самую трудную работу – надзиратели даже делали ставки, споря, загнется ли хромой до грядущего рождества Христова, или протянет чуть дольше. Макар рубил дрова огромным колуном, колол камни кувалдой, таскал в одиночку бревна. Даже в сравнении с прочими холопами он выглядел ужасно. В гости к девчонкам он прорваться больше не пытался. Макар понимал – если ему сломают вторую ногу, то уже никакое усердие его не спасет.

Грише подумалось, что если кто-то и желает отомстить надзирателям, так это Макар. По крайней мере, терять бедолаге точно было нечего. Более того, Гриша не очень понимал, ради чего тот так надрывает себе пуп, работая за пятерых. Ладно бы была хоть какая-то надежда на лучшее. Нет, ничего подобного. Какое лучшее его может ждать? По мнению Гриши, самое лучшее, что мог сделать для себя Макар, это умереть назло барину и его громилам. Все лучше, чем бессмысленный адский труд.

Но пока Макар еще был жив, он мог оказаться полезным. Великим воином Макар не казался, больше подходил под категорию людей, которых, что называется, соплей перешибешь, и все же, в сложившейся ситуации, было не до привередливости. По большому счету Грише было все равно, кого подставить, лишь бы не себя. Даже если Макар хотя бы плюнет в одну из наглых надзирательских рож, это уже будет сладкая месть.

Гриша возил навоз и наблюдал за Макаром. Тот же, когда на него смотрели громилы, работал на износ, но стоило надзирателям удалиться, бросал свой тяжкий труд и начинал бездельничать. Вот и теперь, как только мимо него прошел один из костоломов, поигрывая дубинкой, и скрылся за углом, Макар уронил пудовый колун и присел на травку возле сарая.

Момент был идеальный. Гриша, вонзив вилы в кучу удобрений, приблизился к холопу и поприветствовал его.

– Здорово, – обратился он к Макару. – Как дела?

Макар поднял голову и нехотя вытащил руку из штанов. В отличие от остальных холопов, Макар, лишенный женской ласки, рукоблудил много и охотно, затрачивая на это занятие все свое свободное время и немало сил.

– Я спросил – как дела? – повторил Гриша, уже выяснивший, что местный крепостной контингент отличается повышенной тупостью и с первого раза без подзатыльника понимает редко.

– Хорошо, – ответил Макар, и попытался опять запустить руку в штаны. Присутствие рядом постороннего его не смущало. Крепостным вообще было чуждо понятие стыда, ибо ни чести, ни чувства собственного достоинства у них не было с рождения.

– Слушай, тебе не надоело горбатиться? – зашел издалека Гриша.

Макар пожал плечами, ритмично работая правой.

– Разве это жизнь? – спросил Гриша.

– Жизнь… – тупо повторил Макар, и, несколько раз дернув головой, оплодотворил штаны. Вытирая руку о свою грязную рубаху, он воровато осмотрелся по сторонам, и прикрыл глаза, явно настраиваясь немного вздремнуть.

У Гриши возникло одно единственное желание – двинуть этому тупорылому онанисту с ноги в костлявый бок.

– Слышь, баран, я же с тобой говорю, – с трудом сдерживая раздражение, произнес он громко.

Макар приоткрыл глаза и посмотрел на собеседника:

– А?

– Хрен на! Я говорю – работать не надоело?

– Нет, я работать люблю, – пробурчал Макар, запуская палец в правую ноздрю.

– Это ты кому-нибудь другому расскажи, – не поверил Гриша. – Вижу я, как ты работать любишь. Примерно так же, как и я. Лучше вот что послушай. Что, если всех господ и их прихвостней перерезать, и зажить так, как хочется?

От поступившего предложения Макар так резко и сильно дернулся, что едва не загнал в ноздрю весь палец по самый корешок.

– Господ перерезать? – простонал он. – Что ты! Бога побойся! Неужто я, православный, пойду людей резать? Что ты!

– Тогда можно будет вообще не работать, – принялся искушать Гриша. – Целый день лежать, и в носу ковыряться. И жрать не только помои, но и мясо….

– Мясо – господская еда! – отрезал Макар, глазки которого как-то странно забегали. – Бог так положил, что мясо едят господа, а мы, крестьяне, едим отруби и турнепс.

– К девкам сможешь пойти, – уже почти отчаявшись, выложил главный козырь Гриша. – Ты же хочешь к девкам. Как господ и надзирателей порежем, все твои будут.

– Нет! Нет! – испуганно замотал головой Макар, кое-как поднимая себя на хромые ноги. – Божья заповедь гласит – не прелюбодействуй. Бог к девкам ходить запретил, так святые старцы молвят.

– А онанировать тебе святые старцы не запрещали? – зло спросил Гриша.

– То не с девкой, то сам с собою, – растолковал Макар. – С собою можно, не грех.

– Ну а жить-то по-людски тебе что, не хочется? – теряя терпение, спросил Гриша. – Ведь ты же как скотина, даже еще хуже. О скотине, по крайней мере, хоть как-то заботятся, а на тебя всем плевать – и господам, и святым старцам, и богу твоему. Без бога шире дорога. Свергнем барина, заживем как люди. К девкам будем ходить, мясо кушать, бездельничать целый день, потом опять к девкам….

– Свят-свят-свят! – быстро закрестился Макар. – Да что же это? Да разве же так можно? Ведь это какой грех! Нет, ты уж меня, православного, на такое не подбивай. Сам лиходей, так и меня загубить хочешь. Не выйдет! Пойду, расскажу все про тебя господам. Пущай тебя накажут строго, чтобы впредь к греху не склонял.

И Макар, хромая, побрел к барскому дому, из-за угла которого как раз вывернула группа громил с дубинами за поясами.

Гриша среагировал мгновенно – он прекрасно понимал, чем лично ему будет грозить промедление. Со всех ног бросившись к громилам, он обогнал хромого Макара, и, пав перед надзирателями на колени, закричал:

– Вот этот холоп меня только что уговаривал господ всех зарезать, и все их добро себе взять. Не могу молчать, совесть мучает. Разве же мы не христиане, чтобы людей, да еще господ, резать?

– Вот этот такое говорил? – спросил один из громил, указывая пальцем на оробевшего и онемевшего от страха Макара.

– Он самый, лиходей, – подтвердил Гриша, в глубине души восхищаясь собственной сообразительностью. Да, Ярославна была права, когда говорила, что у него есть то, чего нет у холопов. У него действительно имелось одно преимущество, вот только не мозги, а инстинкт самосохранения, помноженный на гипертрофированный эгоизм.

Макар дико вылупил глаза, тупо переводя взгляд с Гриши на громил и с громил на Гришу. А Гриша, чувствуя себя героем, закрепил успех мелкими подробностями:

– Сказывал, что барина косою вострою зарежет до смерти, а доченьку его Танечку снасильничает на конюшне.

Громилы уставились на оробевшего Макара, и руки их потянулись к дубинкам.

– Барыню хочешь снасильничать? – спросил один из садистов, и на лице его расцвела людоедская ухмылка.

– Да я ж…. Да мы ж…. Православные мы…. Христиане мы…. И в мыслях не имел….

– Сейчас узнаем, кого ты в мыслях имел, а кого не имел, – кровожадно прогудел главный садист. – Ребята, а ну бери лиходея, и на конюшню его.

Пассивный и покорный от рождения Макар даже не пытался сопротивляться, только изумленно хлопал глазами, и, кажется, все еще наивно рассчитывал, что недоразумение разрешится само собой. Но когда его взяли под белы рученьки и вежливо поволокли к конюшне, он понял – чуда не будет.

– Христом-богом клянусь – и в мыслях не имел! – зашелся криком он. – Клевета все! Вот вам крест!

Один из громил перетянул шумного смутьяна дубинкой по спине. Макар хрипло закричал, после чего перестал оправдываться. Шагать тоже перестал – ноги отказали. Но могучие головорезы легко тащили его под руки, да еще и шуточки отпускали, дескать, сейчас узнаешь, как на молодую барыню губу раскатывать.

Вся компания скрылась в конюшне, Гриша, мучимый нездоровым любопытством, осторожно подкрался к приоткрытой двери и заглянул внутрь.

Внутри Макар получал свое. Точнее – чужое. Если за обычную провинность секли вожжами или дубинками, то смутьяну-Макару выпало получать по спине оглоблей. Оклеветанного бедолагу уложили брюхом на огромную колоду, задрали рубаху, после чего самый дюжий садист, кряхтя, выволок из стойла здоровенное ошкуренное бревно – оглоблю. Сделал богатырский замах, благо высокий потолок позволял, и опустил оружие возмездия на спину холопа.

Раздался страшный крик – Макар всей кожей и всеми костями ощутил, как был не прав, когда возмечтал покуситься на девичью честь молодой барыни. А оглобля уже вздымалась повторно. Гриша, весело хихикая, невольно зажмурился, когда бревно со страшной силой обрушилось на холопскую сипну. Послышался нездоровый хруст, Макар хрипло закричал, обмяк, и как тряпичная кукла стек с колоды.

– Братцы, ног не чую! – заливаясь слезами, стонал он. – Света белого не вижу! Дайте дух перевести.

– Прикидывается, – сделал вывод старший садист. – За дураков нас держит. На колоду его, мерзавца!

Напрасно Макар просил об отсрочке наказания – его грубо схватили и опять бросили на колоду. Гриша заметил, что ноги действительно не слушаются Макара. Походило на то, что экзекуторы перебили бедняге позвоночник.