– Что произойдет?
Разговор начал надоедать Ухряку. Он сообразил, что Эгур, как обычно, несет околесицу, и напрасно пытаться искать в ней хоть какой-то смысл.
– Оно самое, – ответил Эгур, и хитро подмигнул ему левым глазом. Мигать правым глазом ему было трудно, поскольку тот был украшен черной припухшей каймой синяка. Кто-то все-таки догнал Эгура. Скорее всего, синяк был делом рук домочадцев. Они не любили своего праздного родича, и частенько пытались вразумить его побоями. Иногда у них это даже получалось. Ну, получалось нанести побои. Что же касалось вразумления, оно так и не было достигнуто.
– Все понятно, – прогудел Ухряк. – Пустая болтовня.
Он вновь взвалил лопату на плечо, и приготовился продолжить путь. Дома его ждал ужин, о котором он грезил весь день. Мать собиралась сегодня жарить лепешки на жиру, а Ухряк с детства обожал их.
– Не, ты не поймешь, – нагло заявил Эгур. – Куда тебе, кроту, понять?
Ухряк зарычал, оскалив зубы. Он сделал вид, что собирается преследовать наглеца. Эгур резко взвился на ноги и отбежал от дороги на десяток шагов.
– Лопатой перетяну! – пригрозил Ухряк.
– Побереги инструмент, – посмеиваясь, посоветовал праздный орк. – Сломаешь, чем землю рыть будешь? Тебе этим еще долго заниматься. До самой смерти. Не то, что мне.
– А ты собрался до самой смерти в поле проваляться? – уже не сдерживая злость, прокричал Ухряк. Слова Эгура задели его за живое. Так уж вышло, что в последнее время он и сам много об этом думал. Думал о жизни своей, какой-то решительно неправильной. И еще о том, что он идет по стопам отца. А хотелось идти по стопам Вандала и его героических воинов.
– Ничего я такого делать не собираюсь, – возмущенно ответил Эгур. – Сказал же – жду я.
– Да чего ждешь-то?
– Знак!
– Чего? – нахмурился Ухряк.
– Знак, – повторил Эгур.
– Какой знак? – растерялся Ухряк, вновь уперев лопату в дорогу.
– Обыкновенный. Как у Вандала.
– Так, ты Вандала не касайся! – строго потребовал Ухряк. Он этого Эгура знал, у того вообще не было ничего святого. Мог и о величайшем из орков гадостей наговорить.
– Ты разве не знаешь, что Вандалу было знамение? – спросил Эгур.
– Знамение? – нахмурился Ухряк, который ни о чем таком не слышал.
– Ниспосланное свыше, – кивнул головой праздный орк. – Оно-то и подвигло его на героические деяния. Вот и я тоже жду знамения. Потому что без знамения, о великих делах и думать нечего. А всякой ерундой, вроде рытья ям, заниматься нужным я не считаю. Славы этой ерундой не наживешь.
Ухряк глядел на собеседника со смесью удивления и неприязни. Он впервые услышал о том, что Вандалу было дано какое-то знамение. В песнях и сказаниях об этом не упоминалось. Там говорилось просто – встал и пошел войной на всех, кто не орк, ведя за собою орду несметную.
Эгур мог все это выдумать сам – с него станется. А вдруг нет? Вдруг действительно было Вандалу знамение? Вполне возможно, что было. Не на ровном же месте все это закрутилось. И потом, это объясняло то, почему орки с той поры больше не воевали с соседями, вместо чего жили мирно, и при этом не слишком богато. Просто больше никому из них не было явлено знамение, вот и не продолжили великого дела незабвенного Вандала.
– Откуда ты об этом знаешь? – спросил Ухряк. – Ну, про знамение это.
– Знаю, и все тут, – отрезал Эргу, и самодовольно оскалился, демонстрируя свои огромные клыки. – Вот поэтому и жду. А ты иди и дальше землю рой. Тебе знамения не видать.
После чего захохотал, повернулся к Ухряку задом и побрел по полю, пиная ногами сухую траву. Ухряка взяла злость. Он подхватил с дороги ком ссохшейся земли, достаточно тяжелый и твердый, чтобы отбить у любого охоту скалить зубы, и метнул его в спину Эгуру. Но все же целый день на лопате не прошел даром. Утомленная физическим трудом рука подвела его, и снаряд просвистел в двух шагах от праздного орка.
– Мимо, – крикнул тот, не поворачивая головы, и вновь громко захохотал.
У Ухряка свирепо заскрипели зубы. Он понял, что этому бездельнику пора преподать хороший урок. Отловить его, и всыпать от всей души, чтобы впредь имел уважение к честным труженикам.
Но проблема заключалась в том, что Ухряк сам не уважал себя в качестве честного труженика. А себя самого сколько ни бей – не поможет.
На ужин были любимые жареные лепешки, но из-за разговора с Эгуром, который основательно подпортил Ухряку настроение, они не показались сильно вкусными. Он сидел на полу, подогнув под себя ноги, и чисто механически жевал угощение. Кроме него в хижине никого не было. Все домочадцы уже давно поужинали, и разбрелись по своим делам.
Снаружи уже сгустились сумерки. Тусклый свет очага выхватывал из тьмы убогое убранство жилища. Грубые глиняные стены украшали шкуры буйволов, старые и пыльные. С низкого потолка, который Ухряк постоянно задевал головой, свисали пучки сухой травы. Меланхолично жуя лепешку, Ухряк отметил, что крышу нужно обновить, пока в ней не образовались сквозные дыры. Он обязательно займется этим, когда у него выдастся свободный от работы день.
Съев еще одну лепешку, Ухряк выпил молока из глиняного кувшина, прошел в угол дома и тяжело рухнул на свою лежанку, отвернувшись лицом к стене. Усталость, которой он не чувствовал в течение всего дня, коварно навалилась под вечер, сковав конечности предательской слабостью. К тому же настроение было поганое. Ухряк попытался обвинить в этом Эгура и его глупую болтовню, но в глубине души он понимал, что настоящей причиной послужили его собственные мысли. Те мысли, что не оставляли его уже долгое время. Мысли о том, что живет он неправильной жизнью, что повторяет судьбу отца, ужасную своей бессмысленностью и ненужностью. Неужели он рожден на свет лишь для того, чтобы рыть ямы и таскать камни? Почему Вандалу был послан знак свыше, а ему нет? Чем он хуже легендарного героя?
Ухряк плотно зажмурил глаза, и заставил себя забыть обо всем. Мысли мыслями, а завтра ему опять рано вставать и идти в город, на работу. Нравится ему это, или нет. Если он не выспится, то весь следующий день будет вялым и рассеянным, а в таком состоянии много не заработаешь.
Но мысли упорно продолжали вертеться в его голове. Знак? Что такое знак? А вдруг этот знак будет дан и ему? Или же знак уже был дан, но он просто не сумел распознать его?
Снаружи послышался топот копыт и приглушенное мычание – пастухи пригнали буйволов с пастбища.
Ухряк мысленно обругал Эгура и его глупую болтовню, и забылся беспокойным сном.
Глава 2
Траншея, на которой работал Ухряк, располагалась с западной окраины Раздрызга. Ее копали уже вторую неделю, и успели наворочать огромную яму. Но в завершенном виде траншея должна была стать еще больше, вдвое против нынешних размеров. Для чего нужна эта огромная яма, того Ухряк не знал. Да ему, по большому счету, это было безразлично. За свою недолгую, но интенсивную, практику землекопа он успел вырыть немало котлованов под фундаменты, два искусственных пруда, несколько колодцев и иных ям непонятного назначения. Новая траншея была для него лишь очередной дыркой в земле. Он знал, что от него требуется, и знал, сколько ему за это заплатят. Все остальное Ухряку было неважно.
Поговаривали, что в стародавние времена, еще при Вандале, или даже раньше, Раздрызг процветал и благоденствовал. Возможно, это было правдой. Но правдой было и то, что времена процветания остались в далеком прошлом, и, похоже, остались там навсегда. Ныне город являл собой довольно жалкое зрелище, где бедность соперничала с упадком. Нельзя было сказать, что Раздрызг совсем уж погряз в разрухе. В нем проживало немало состоятельных горожан, чьи дома в два, а иногда и три этажа, выглядели вполне пристойно, резко контрастируя новенькой побелкой на фоне обшарпанных халуп соседей. Имелась резиденция малого вождя – правителя города. Ухряк видел ее только издали, близко к месту обитания высокого начальства его не пускала стража. Были в городе и рынки, и питейные заведения, и если не приглядываться к мелочам, Раздрызг мог показаться преуспевающим. Но это было обманчивое впечатление. Город, в основной своей массе, состоял из лачуг бедноты. Орки в нем жили плохо, многие из них терпели нужду. Ухряк знал, что точно так же дела обстоят на побережье, в рыбацких деревнях. И это всегда казалось ему странным. Ведь ни в самом Раздрызге, ни в его окрестностях, никто не бездельничал. Орки вкалывали с утра до вечера, трудились тяжело, не жалея себя, и, тем не менее, не могли вылезти из состояния нищеты. Едва ли не каждый день из города уходили обозы, груженные рыбой – вяленой, сушеной, копченой. Вся она продавалась в соседних городах, но почему-то не приносила большого дохода.
При этом Раздрызг не явился чем-то уникальным в плане своего плачевного положения. Ухряк встречал орков из других городов Вдребезгарии, и, по их словам, везде и всюду ситуация обстояла схожим образом, причем тянулось это с незапамятных времен. То есть, орки работали, работали, но результат их трудовых усилий был несоизмеримо ничтожным.
Ухряк, не привыкший ломать голову над сложными вопросами бытия, для себя объяснил это тем, что его народ отрекся от своей сути. Бывшие воины стали скотоводами и землекопами, отсюда и проистекали все их беды. Если бы жили по заветам Вандала, то не докатились бы до такого плачевного состояния.
Этот день оказался таким же жарким, как и все его предшественники в это знойное лето. Землекопы, в количестве десяти штук, копошились в широкой траншее, вонзая лопаты в неподатливый твердый грунт. Работа шла тяжело. То и дело инструмент упирался в камни, вяз в телах старых гнилых бревен, а иногда наружу выбрасывались глиняные черепки, бывшие прежде какой-то посудой, или даже старые кости. Ныне в этом месте раскинулся пустырь, но в прежние времена вся эта территория была застроена и являлась частью городской черты. Давно это было. Судя по находкам, которые следовали нескончаемой чередой и сильно тормозили работу, сотни лет назад. Раздрызг был стар и имел богатую историю, уходящую корнями в глубину веков. К тому же прошлое его было довольно бурным. Несколько раз город сгорал дотла, однажды был разрушен в ходе междоусобной войны между двумя кланами, а еще, как-то раз, на него обрушился чудовищной силы ураган, нанесший ощутимый урон городской архитектуре. Поговаривали, что в прошлом Раздрызг был больше и богаче. Возможно, так оно и было, когда орки вели правильный образ жизни, грабили презренных гномов и распутных эльфов, свозя всю добычу в свою державу. Но с тех пор как народ героев отринул путь предков и зажил честным трудом, дела у него пошли из рук вон плохо.
Загорелый до черноты Ухряк яростно долбил штыком лопаты твердую каменистую землю. То и дело его инструмент звякал об очередную находку, которая оказывалась обломком старинного глиняного кувшина, куском черепицы или ржавой подковой. Подковы, как и прочий металл, можно было не задорого продать кузнецу, но железо попадалось редко. В основном лопата выворачивала из земли кирпичи, куски гнилого дерева и глиняные черепки.
Почти все землекопы были пришлыми работниками, что собирались в город из окрестных деревень или с побережья. Среди них попадались выходцы из рыбацких семей. Прежде, по малолетству, Ухряку казалось, что уж рыбаки на побережье живут точно неплохо. Они, по крайней мере, всегда имеют достаточно рыбы, чтобы питаться ею досыта. Но на деле выяснилось, что это не так. Как оказалось, рыбная ловля вовсе не процветала. Уловы не приходились раз на раз, и редко когда сети были полны добычей. К тому же, городские перекупщики скупали рыбу по бессовестно низким ценам, и самим рыбакам перепадали сущие гроши. Да и питаться одной только рыбой, как сообщил Ухряку по большому секрету коллега-землекоп, это весьма сомнительное удовольствие. Поэтому многие рыбаки оставляли свой промысел и шли в Раздрызг, нанимаясь в нем на тяжелую разовую работу, которая приносила больше денег, чем заброска невода.
Обычно, орудуя лопатой, Ухряк полностью отключал свой разум и в течение всего рабочего дня не думал ни о чем. Но сегодня все было иначе. Из его головы упорно не шли все те мысли, что скапливались там на протяжении последних месяцев. Он думал о Вандале, великом завоевателе, чья жизнь была яркой и величественной, как полет горящего небесного камня на фоне звезд. Думал о былой славе своего народа, которая некогда гремела по всему миру, внушая ужас в сердца подлых гномов и презренных эльфов. А еще думал о вчерашнем разговоре с Эгуром. Болтовня праздного орка не шла у него из головы. Тот сообщил, что ждет какой-то знак. И Ухряк вдруг понял, что он тоже его ждет. Ждет и желает получить этот знак всей душой. Потому что более всего страшится повторить судьбу отца, и бесславно прожить свою жизнь, проведя ее в разных ямах с лопатой в руках.
Мысли отвлекали и мешали работать. Да и работа, вопреки обыкновению, вызывала в орке такую неприязнь, что ему хотелось бросить ее, переломив об колено ненавистную лопату. Не для этого инструмента созданы его ладони. Им следует сжимать боевую секиру. И не землю должен он долбить, а крушить головы недругов.
Штык лопаты, едва погрузившись в землю, глухо звякнул о какое-то препятствие. Похоже очередное наследие предков. Возможно, подкова или старый котел. Ухряк уронил инструмент на грунт, широкой ладонью смахнул со лба капли пота, который стекал вниз и заливал глаза, и, присев на корточки, стал руками выкапывать обнаруженную находку. Вот показался круглый, изъеденный ржавчиной, бок. Ухряк решил, что ему посчастливилось отыскать котел. Возможно, получится выручить за него пару-тройку монеток у кузнеца.
Он расчистил землю вокруг находки, ухватил ее за край и рывком выдернул из насиженного места. Выдернул, поднял перед собой, и едва сумел сдержать крик изумления.
В его руках оказался вовсе не котел, а старинный воинский шлем. Тот был сильно изъеден ржавчиной, один рог был обломан почти у самого основания, а некогда державшаяся на клепках полумаска, призванная защитить верхнюю часть лица, отвалилась и пропала. И все же, не смотря на скверную сохранность, частичное разрушение и толстый слой ржавчины, было ясно – это головной убор великого воина. Да не просто воина – вождя. Совпадение или нет, но именно такой шлем красовался на голове каменного Вандала, мимо которого Ухряк проходил дважды в день – на работу и с работы.
От волнения у орка так задрожали руки, что он едва не выронил свою находку. С чувством благоговения и восхищения взирал он на явившееся из недр земных свидетельство былой славы его народа. Возможно, этот шлем принадлежал кому-то из соратников Вандала, или даже самому незабвенному воителю. И он не просто служил украшением. Этот шлем побывал в жарких битвах, повидал далекие земли.