Зомбосвят

– Павел.

Они пожали друг другу руки.

– Давно в Цитадели? – спросил Костя.

Павел рассказал, что уже несколько дней, только все это время он провел в лазарете, где старательно отходил от последствий употребления коварной тушенки.

– Да, бывает, – сочувственно покачал головой Костя. – С кормежкой надо поосторожнее. Не гляди, что там на банке выбито. На банке выбито одно, а в банку наложено другое. Я вот тоже так однажды горошком полакомился…. Провались он пропадом, этот горошек! Больше в рот его никогда не возьму. И, главное, ни запаха не было, и вкус, вроде, обычный, но несло меня с того горошка так, что до сих пор вспоминаю и вздрагиваю.

– Вот у меня та же история, – сдержанно улыбнувшись, поведал Павел. – Тушенка как тушенка, а я из-за нее чуть богу душу не отдал.

После чего оба замолчали, и какое-то время сидели в тишине. Первым вновь заговорил Павел.

– Слушай, – спросил он, – а как оно вообще здесь живется?

Костя поморщился.

– Да я сам тут всего месяц с копейками, – признался он. – Что могу сказать? Работать придется много. Очень много. Я вот, например, уже четыре недели раствор замешиваю. Вот, полюбуйся!

И он показал Павлу свои ладони, украшенные богатым ассортиментом разнообразных мозолей всех размеров, цветов и возрастов.

– Вручную замешиваешь? – удивился Павел. – А разве здесь нет мешалки?

– Да она, может, и есть, – тоскливо протянул Костя, – только куда ты штепсель воткнешь?

– Есть же генераторы. Я видел.

– Для генератора бензин нужен, а бензин нынче дорог. Кто побогаче, тот может себе и генератор и бензин позволить, а раствор приходится мешать руками. А его, гада, еще мешать и мешать. Там, с противоположной от ворот стороны, участок стены не достроен, вот его сейчас добивают в авральном темпе. И вот целый день только и знаешь, что замешиваешь и замешиваешь. Сейчас-то я немного привык, а в первые дни думал, что тут-то, у этого корыта, мне помереть и суждено.

– Андрей сказал, здесь можно хорошо устроиться, если не тупить, – заметил Павел. – Вот, например, в поисковую группу.

– Да, мне он то же самое говорил, – буркнул Костя. – Я уже пытался напроситься, сказал, что готов экзамен сдать, или испытание какое-нибудь пройти. Да и потом, я стреляю хорошо. Не снайпер, конечно, но чаще все же попадаю в цель, чем мажу. Разве этого мало? А мне в ответ – нам пока люди не требуются. Вот и все. А когда они потребуются, то одному богу ведомо. Поэтому продолжаю мешать раствор.

– Вот оно что, – тоскливо произнес Павел.

Он, конечно, догадывался, что никто не станет осыпать его высокими должностями и усиленными пайками, но все же рассчитывал, что после положенного трудового месяца его назначат куда-то, где существует хотя бы призрачная перспектива карьерного роста. Но если в поисковую группу не взяли даже Костю, который, по его словам, хорошо владел оружием, ему и подавно не на что рассчитывать.

– Да, так вот оно, – тяжело вздохнув, согласился Костя. – На словах-то они всякое обещают, а на деле все как всегда.

Приунывший Павел постарался взять себя в руки и взбодриться. Так или иначе, ему в любом случае повезло. Даже если ему уготована участь пролетария, это все равно намного лучше, чем его прежняя вольная жизнь. Не говоря уже о том, что он был обязан обитателям Цитадели жизнью.

– Может, все еще наладится? – произнес он с наигранным оптимизмом.

– Дай-то бог, – вздохнул Костя. – Ладно, погнали в столовку. Тебя на довольствие поставили?

– Не знаю.

– Ну, заодно и узнаем. Закинемся, а потом я тебе расскажу, как тут живется.

Павел покорно побрел за своим новым знакомым, а про себя подумал, что как бы тут ни жилось, ему выбирать не из чего. Цитадель теперь его дом, и с этим нужно смириться, даже если ему и не суждено выбиться в люди. По крайней мере, здесь можно жить, и жить среди себе подобных.

Глава 4

Три недели в Цитадели пролетели как один день. К своему огромному удивлению Павел так быстро освоился на новом месте, что ему стало казаться, будто он прожил в крепости года четыре, не меньше. Напрасно он полагал, что проведенные в одиночестве и страхе месяцы превратили его в хронического дикаря, который никогда больше не сумеет безболезненно влиться в человеческое общество. Стоило ему очутиться среди себе подобных, как все дикарство мгновенно улетучилось.

Работать его определили в паре с Костей. Теперь раствор мешали они вдвоем, и дело это оказалось очень непростым. Костя был прав – первые дни Павлу чудилось, что он неминуемо загнется от такой нечеловеческой пахоты. Под конец рабочего дня у него болело все тело. Буквально все. А ладони от непрерывного контакта с лопатой вначале покрылись пышной россыпью мозолей, а затем начали грубеть. Их нежная розовая кожа сменялась чем-то, напоминавшим фактурой наждачную бумагу.

Но самой кошмарной была только первая неделя. А затем Павел с удивлением понял, что тяжелый физический труд больше не кажется ему крестной мукой. Да, он сильно уставал за день, но и только. В конце концов, последний год с лишним он, считай, вообще не нагружал себя физически, а потому тяжелый труд с непривычки показался лютой пыткой. Но его организм быстро приспособился к новым реалиям бытия. Организм – да. А вот сам Павел – нет. При всем осознании важности выполняемого дела, Павел предпочел бы, чтобы этим важным делом занимался кто-нибудь другой. Он не хотел навечно задерживаться в чернорабочих. Решил, что честно отработает положенный месяц, а затем подойдет к Андрею и поговорит с ним на тему перевода на другую, более перспективную, должность.

Но этот первый месяц еще нужно было отработать. И дело это не обещалось быть легким.

Первые две недели они с Костей мешали раствор. Крепостная стена вокруг Цитадели продолжала достраиваться, и происходило это в авральном режиме. Работы торопились закончить до прихода холодов, а потому вкалывали с утра до ночи, с редкими перекурами, в ходе которых удавалось кое-как перевести дух. За две недели адской пахоты подняли на два метра участок стены и добили последнюю башню. Павел за этот срок успел познать все оттенки усталости и проникся лютой ненавистью к цементному раствору. Этот проклятый раствор, темно-серый, маслянистый, густой, снился ему по ночам в кошмарных снах. За эти два недели у Павла сломалось три лопаты, которыми он совершал перемешивание. Даже инструмент не выдерживал трудового накала.

Когда участок стены и башня были закончены, Павел наивно решил, что теперь работы станет меньше. Решил, и не угадал. Не успел он отойти от одного трудового подвига, как с головой угодил во второй. На следующий же день после завершения строительства они с Костей и еще тремя трудягами, выехали в сопровождении двух вооруженных гвардейцев на заготовку бревен для постройки еще одной дозорной вышки. Поскольку в Цитадели действовал режим жесткой экономии топлива, орудовать пришлось исключительно ручным инструментом, пилами и топорами.

Это был первый раз, когда Павел покинул Цитадель после своего в нее прибытия. Он с опаской ожидал увидеть за обжитым периметром мертвецов, но Костя успокоил его, заверив в том, что всех окрестных зомби поисковики давно и успешно утилизировали.

– Ну, может и не всех поголовно, – пожал плечами товарищ, – но большую часть точно. А даже если и нагрянет какой-нибудь дохляк, эти вон с ним разберутся.

И он кивнул в сторону двух гвардейцев, вооруженных автоматами и дробовиками.

Костя оказался прав – за время заготовки они не увидели ни одного мертвеца. На то, чтобы нарубить подходящих деревьев, обтесать их от сучьев и доставить на место, ушла неделя. Затем сразу же началась постройка вышки, в которой вновь оказались задействованы Павел и Костя. На это ушла еще одна неделя. Итого, минул уже месяц его пребывания в Цитадели. Пора было найти Андрея и поговорить с ним, но у Павла буквально не было ни одной свободной минуты. На работу он выходил чуть свет, а когда приползал вечером обратно в свою конуру, то сил у него хватало лишь на то, чтобы раздеться и упасть на койку.

Едва закончили возводить вышку, как подошла пора уборки картофеля. На это ответственное дело тут же бросили самых лучших людей Цитадели – новичков и всяких неудачников, которые хоть и проторчали в крепости значительное время, так и не сумели выбиться в хоть какие-то люди. Разумеется, Павел и Костя оказались в числе ударников, коим предстояло пожать урожай клубнеплодов и убрать его в заранее приготовленные погреба.

После раствора и постройки вышки уборка картофеля показалась Павлу детской забавой. Народу нагнали порядочно – человек тридцать, так что все это мероприятие грозило закончиться за несколько дней. Сам он работал в паре с Костей – один вонзал в землю вилы и извлекал из грунта картофельный куст, второй, присев на корточки, выбирал клубни и складывал в тачку. Когда тачка наполнялась, ее отвозили к автомобильному прицепу, а уже на нем урожай партиями доставлялся в хранилища.

Осень выдалась теплой, дни, как на заказ, стояли солнечные. Несмотря на тяжелый труд и отсутствие даже намека на возможность карьерного роста, Павел пребывал в приподнятом настроении. Он утешал себя тем, что на новом месте всегда тяжело, ведь приходится начинать жизнь сначала. Постепенно, полагал он, все наладится. Не будут его вечно держать в чернорабочих. Куда-нибудь он пристроится.

А вот Костя с каждым днем становился все мрачнее, и постоянно, порой, совершенно беспричинно, срывался и закатывал истерики. Для него шел уже не второй, а третий месяц якобы временного рабства, и Костя решительно не хотел, чтобы за ним последовал четвертый, а потом и пятый, а там, глядишь, чего доброго, и шестой.

– Сколько можно? – ворчал он, собирая клубни и бросая их в алюминиевую тачку. – Обещали же…. Зачем было врать?

– Да не парься ты, все еще будет, – попытался утешить товарища Павел, хотя его и самого одолевали те же чувства. Ему ведь, между прочим, тоже обещали.

– Когда? – чуть не прокричал Костя, и гневно ударил кулаком по земле. – Уже третий месяц пошел. Сколько еще ждать?

Он поднял голову, и посмотрел на пару уборщиков картофеля, что трудилась неподалеку от них. Пара состояла из пятидесятилетнего мужика, который всю жизнь прожил на земле русской и потому выглядел на все сто, и еще одного ударника, который вначале показался Павлу юношей, если не подростком. В заблуждение ввели мощно цветущие на лице паренька прыщи всех размеров и оттенков, среди которых доминировал лиловый окрас. Затем, присмотревшись внимательнее, Павел понял, что мнимый подросток гораздо старше тех лет, на которые выглядит. Ему было тридцать, а то и больше. Но поразила Павла не мнимая юность мужчины, а выражение его прыщавого лица. Казалось, вся скорбь вселенной сконцентрировалась в этом лице. Это было самое безрадостное лицо, которое только носил человек со дня сотворения мира.

– Эй, мужики? – позвал коллег Костя.

Те прервали процесс добычи клубнеплодов, и повернулись в его сторону.

– Мужики, вы здесь давно? – спросил Костя.

– Здесь, это где? – прошамкал беззубым ртом пятидесятилетний дядя.

– В Цитадели. Давно сюда прибились?